В Сербии имелась определенная политическая сила, на которую могли опереться немцы, — это движение «Збор» Димитрия Льотича. К концу 1934 г. вместе с рядом примкнувших общественных организаций из Сербии, Хорватии и Словении Льотич создал движение «Збор». Основами движения стали: антикоммунизм, антисемитизм, неприязнь к масонам, традиционализм и религиозность (православная для православных и католическая для католиков), панславизм, поддержка кооперативного движения как противоположности олигархии из «некоренных народов», опора на местное самоуправление как противоположности коррумпированной бюрократии, последовательное обличение мздоимцев. После смерти короля Александра в Югославии наступило настоящее торжество различных олигархических структур, словно марионетками, управлявших парламентом, правительством и даже принцем-регентом. «Збор» находился в оппозиции к правящему режиму довоенной Югославии. Его митинги срывались, литература уничтожалась, а лидеры задерживались полицией. При этом численность членов «Збора» была сравнима с численностью КПЮ и составляла всего несколько тысяч человек.
Исключительная опора на Льотича не могла принести марионеточному сербскому правительству массовости. Поэтому немцы старались найти для руководства правительством фигуру более авторитетную, по возможности, «внеполитическую». Таковая фигура была найдена в лице участника Первой мировой войны генерала Милана Недича. При взрыве в Смедереве генерал Недич потерял единственного сына, погибшего вместе со своей беременной супругой. К сломленному личным горем и государственной катастрофой генералу обратились представители сербской элиты, среди которых были деятели сербских довоенных партий, академики, профессора Белградского университета, представители сообществ адвокатов, инженеров, врачей, торговцев и др. Кандидатуру М. Недича поддержал и его троюродный брат Д. Льотич. Причиной этого объединения сербской элиты, оставшейся в стране, стала альтернатива, начерченная немцами — раздел Сербии по оккупационным зонам и участие хорватских усташей, венгерских гонведов, царских болгарских войск и албанской милиции в подавлении восстания сербов. Плывшие по Дрине, Саве и Дунаю сербские трупы, прибывавшие из хорватской и венгерской зон оккупации, были достаточной мотивацией для возникновения такого консенсуса. Другим не менее важным мотивом было объявленное немцами (и проводившееся в жизнь в Крагуевце и более мелких сербских городах, охваченных восстанием) правило о расстреле по 100 заложников из местных жителей за убитого и по 50 за раненого немецкого солдата в случае нападения повстанцев. Недич 29 августа 1941 г. образовал «правительство национального спасения», которое для борьбы с повстанцами начало формирование своих частей из полицейских и унтер-офицерского состава бывшей королевской армии.
В Смедереве после взрыва царило всеобщее народное негодование против виновников трагедии, подогреваемое немцами, которые помогали гражданскому населению в лекарствах, в выделении пищевых запасов и в восстановительных работах. Комиссаром по восстановлению Смедерева стал Д. Льотич. Из участников расчистки завалов после взрыва в Смедереве, среди которых было немало членов организации «Збор», 14 сентября 1941 г. был сформирован Сербский добровольческий корпус (СДК) — самая надежная сербская антипартизанская часть под командованием немцев.
Немецкие воинские подразделения и отряды СДК к концу осени 1941 г. смогли потеснить повстанцев к юго-западным границам Сербии, а потом и вовсе вытеснить партизан в Черногорию и Боснию. К осени 1941 г. относится и разрыв между партизанами и четниками. Причиной его стало стремление партизан установить коммунистическую власть в освобожденных районах страны, в то время как четники настаивали на восстановлении в Сербии монархии. В результате между КПЮ и ЮВвО разгорелась настоящая война. При этом немцы с ожесточением боролись с обоими повстанческими лагерями.
Еще большую мозаичность ситуации придавало сотрудничество между четниками и недичевцами, чьи офицеры испытывали искреннюю симпатию к Михайловичу и помогали ему оружием и боеприпасами. Гражданские чиновники недичевского аппарата помогали денежными средствами. Этот симбиоз зашел так далеко, что немцам пришлось арестовать часть недичевских офицеров. В то же время некоторые четники проходили «легализацию» и в качестве компактных единиц без перебазирования продолжали свою деятельность как антипартизанские части недичевского аппарата. Время от времени немцы разоружали некоторые из таких частей, чьи командиры теряли осторожность и слишком явно демонстрировали свою лояльность Михайловичу. Этот процесс «легализации»/ «делегализации» отдельных мелких сербских частей шел до осени 1944 г.
После отступления партизан в Боснию и Черногорию до осени 1944 г. Сербия оказалась вне зоны военных действий. В этот период, в 1942–1944 гг., партизанское движение активно развивалось именно на территории НГХ (в Хорватии и Боснии), где новорожденное хорватское государство стремилось истребить значительную часть своих граждан — сербов, евреев, цыган. Время от времени немцы пытались помочь хорватам зачистить партизанские районы, и тогда дело доходило до воспетых титовской историографией «наступлений», в ходе которых партизаны успешно вырывались из смертельных тисков усташей и немцев. В передышках между этими наступлениями партизаны и четники активно истребляли друг друга, пренебрегая борьбой против немецких оккупантов.
1. Роль русской эмиграции в событиях гражданской войны и оккупации Югославии
1.1. Русская эмиграция в Югославии накануне войны
В начале 1941 г. на территории Королевства Югославия проживали несколько десятков тысяч русских эмигрантов, которые, благодаря поддержке со стороны сербской правящей элиты пользовались весьма широкими правами. Вот уже двадцать с лишним лет жизнь русской эмиграции в Югославии привлекает внимание историков, которые не могли не заметить вклад эмигрантов в развитие науки, искусства и просвещения в Сербии[7]. В стране, где бoльшая часть населения занималась сельским хозяйством, а Первая мировая война порядком проредила интеллигенцию, образованная и квалифицированная русская эмиграция смогла с пользой для себя и для среды проникнуть почти во все поры сербского общества. Благодаря этому роль русских эмигрантов в общественной жизни Югославии была намного более значимой, нежели их реальная численность. Центрами русской эмиграции в предвоенной Югославии были: Государственная комиссия по делам русских беженцев, Св. синод РПЦ(з), ряд образовательных и культурных учреждений — русско-сербская гимназия в Белграде, девичий институт и кадетский корпус в Белой Церкви, Русский научный институт, поликлиника русского Красного Креста в Белграде, госпиталь русского Красного Креста в Панчево, бесчисленное количество всевозможных обществ и союзов по всей Югославии, а также лично В.Н. Штрандтман, преемник российского дипломатического представительства, занимавший в королевстве должность делегата по защите интересов русских беженцев.
Демографическая ситуация в среде русской эмиграции не была однозначной. До середины тридцатых годов наблюдался спад численности эмигрантов вследствие преобладания смертности над рождаемостью и отлива части эмиграции в более благополучные страны Западной Европы. В 1924 г. в королевстве сербов, хорватов и словенцев проживали около 42 500 русских эмигрантов, а в 1937 г. общее число эмигрантов в Королевстве Югославия составляло 27 150 человек[8], с тем, что к этому стоит добавить еще некоторое количество эмигрантов, которые ввиду своего служебного положения (армия, государственный аппарат и др.) были вынуждены принять югославское подданство или какое-либо иное гражданство. В конце тридцатых процесс уменьшения численности эмигрантов практически остановился и эмиграция вступила в состояние определенного демографического равновесия, которое сопровождалось активным вхождением во взрослую жизнь второго поколения эмигрантов из стен гимназий и со студенческих скамей. По данным переписи русских эмигрантов, проведенной в мае-июне 1941 г., в Сербии проживали около 20 тысяч русских эмигрантов, не считая тех, кто принял гражданство Югославии до 1941 г. До ухода немецких войск из Сербии осенью 1944 г. число русских в Сербии было подвержено незначительным колебаниям. С одной стороны, часть представителей старого поколения эмиграции не смогли пережить голод и холод еще одной войны; часть молодых эмигрантов, с семьями или чаще без них, переселялись в Германию и другие страны оккупированной Западной Европы, где надеялись получить трудоустройство; наконец, немногим эмигрантам удалось убедить немцев в своей лояльности, получить места переводчиков и технических специалистов и присоединиться к немецкому походу на восток. С другой стороны, число русских в Сербии увеличивалось в результате концентрации там частей Русского охранного корпуса (РОК) и небольших полицейских частей, где также служили русские эмигранты из всех балканских стран (из Хорватии и других частей оккупированной Югославии, из Болгарии, из Греции и из Румынии, в том числе из оккупированных последней областей СССР). В некоторых случаях (как, например, в случае с «греческими русскими») имело место и переселение членов семей русских военнослужащих в Сербию, хотя немцы, в принципе, и противились этому[9].
Русская эмиграция в Королевстве Югославия сохраняла свою общность не только благодаря особому статусу эмигрантов, но и вследствие особых, неформальных внутренних связей. Эти неформальные связи базировались на общности мировоззрения: ностальгическая любовь к России, преданность православию, общее консервативное мировосприятие, отрицательное отношение к коммунистическим идеям и большая или меньшая уверенность в том, что крайне левые взгляды необходимо подавлять всеми мерами, в том числе насильственными. Показательны в этом смысле пристрастие русских эмигрантов к лекциям на военные темы, воспитанию мальчиков в кадетских школах