Дали мы стрекача – дай бог ноги. Смешно, позорно?
Быть может. Только общение в планы вот этого явно не входило. Хорошо хоть, не стреляли.
Миновали пару развилок, сворачивая то тут, то там. Отстали от нас.
Тут сбоку стена прозрачная показалась. Глянул – очумел. Лежат тела человеческие на столах, под машинерией хитрой. И все бы ничего, только…
Препарированные тела-то. Черепа вскрыты – аккуратно так, аж противно.
Замутило, но быстро прошло. Не до того.
– Отставить фанаберии, – шиплю. – Все, что не в нашей форме – валим наглухо.
Протестов ждал в основном от Трифонова, штатного идеолога Первого Контакта, будь последний неладен. Зря! Все всё верно поняли.
Не познать нам их.
Никогда.
Даже если им известно о существовании Господа и различии добра и зла – не понять. Игр с гравитацией, опустевших домов, анатомированных трупов, всего форменного безумия, что творилось вокруг.
Кто сказал, что логика существ иной биологии и истории не будет казаться нам вывернутой наизнанку и наоборот? Может, они и не подозревают, что люди разумны. Мы и сами-то друг друга не всегда понимаем, даже нормальные, а ведь есть еще и психи.
Куда к чужим лезть?
Дальнейшее путешествие протекало нервно, но штатно. Комнаты, заполненные непонятными машинами; в одном месте Халилова к потолку гравитацией притянуло, будто в ловушку попался, насилу сняли; тварей больше не видели, но всякие тени в тумане… Бродили тени.
Наконец мы выбрались из коридора на балкон в огромном – метров сто в высоту – зале. Гравитация ослабла до восьмой «же», а мы вылупились на пульсирующие потоки света, напоминавшие лучи громадных лазеров, встречавшиеся в центре помещения.
– Господин штаб-ротмистр! Что это? – смотрю, Трифонов в какой-то пульт пальцем тычет.
Глянул. Нет, я не совсем серый, знаю, что во Вселенной есть общие для всех константы. Число пи там, схема атома водорода…
Только арабские цифры и латиница в число этих констант определенно не входят.
– Ну-ка, – отстранил я казака. – Это не Первый Контакт, господа. Определенно не Первый и даже не Контакт. Человечьим духом пахнет.
Поежился – на инопланетян легко списать любую пакость, а вот на таких же, как мы… Ох и муторно на душе стало!
Обозначения незнакомые. Разве что вот – кнопка, а под ней «EW Systems» подписано. Это даже я знаю. «Устройства РЭБ» по-нашему, то бишь радиоэлектронной борьбы.
О, думаю, сейчас с нашими покалякаем. Щелкнул я кнопкой.
Дебил! С какого перепоя я решил, что это именно РЭБ? Потому что в головиде герой обязательно приходит к Самому Главному Пульту?
В общем, не РЭБ это оказалась.
Бросило нас по кривой, о стенку припечатало – я даже привыкать начал, а что, обычное дело, со всеми случается. А шар яркий в центре зала как-то подозрительно распухать начал.
– Ходу! – ору, а сам движки на скафандре врубаю.
Хорошо, вектор гравитации вниз по ближайшему коридору направлен. Хорошо, магазины полные.
Прекрасно!
Несемся. Куда – сами не знаем. Мелькнули впереди хари железные, перечеркнул их строчкой из игольника… Что с ними дальше стало – понятия не имею. Мимо пролетели.
А за нами – волна яркая. И, подозреваю, с жизнью не совместимая.
Закричал Трифонов – в ловушку гравитационную попался, к стенке притянуло. Выручить бы, да куда там! Щелкай не щелкай переключателем движков – вниз несет.
Даже и не пробовал. Дурной я человек, не то что Халилов.
Вижу впереди – небо черное, звезды…
Приехали.
Стрельнул на удачу сигнальной, да только кто успеет! Лететь до самой сырой землицы. И кто меня просил именно на километре заходить? Пятьдесят метров бы сдюжили, даже сотню – повалялись по госпиталям потом, ничего особенного…
А еще… Так не хочется трусом помирать. Скурвился, братец! Как есть скурвился.
Кончился коридор. Пустота вокруг. Сверху – свет яркий потоком бьет. А снизу… Снизу бот десантный взмывает. Гравизацепы – включить. Движки скафандра – на максимум. Пусть горят, пусть дохнут, но…
Повезло. Дотянул. Прямо на покатую спину бота бухнулся. Рядом – Халилов опрокинулся. Неудачно, боком.
Потащило есаула к краю. Врешь, безносая!
Игольник выкинул, зато товарища держу.
И сам держусь.
Боль я почувствовал позже.
…Мертвецы приходят под утро. Заглядывают в окна лишенными век буркалами, мерцают бледными ликами в темноте.
Стонет. Не мертвец, другой. Нешто я? Просыпаюсь.
Поднимаюсь тяжело на постели, стараясь не потревожить ушибов. Падение обошлось недешево. Вся эта вылазка вышла слишком дорогой. Восемь человек потеряли.
Приходят теперь.
Мне и раньше приходилось терять соратников и убивать врагов. Но никогда, никогда я не терял никого из-за собственной трусости и глупости.
Кое-как накинул халат поверх пижамы.
Спустился вниз, в гостиную. Задумчиво посмотрел на графин с коньяком – и налил сока какого-то местного фрукта.
Напиток этот я невзлюбил с первого дня на Тритоне: слишком горчил.
Как мои мысли.
Что мешало мне подумать перед тем, как руки корявые к кнопкам тянуть? А если идиот от рождения – почему не попытался затормозить, вытащить Трифонова?
Только не надо о том, что долг рядовых – умирать, чтобы жили более ценные сотрудники. Для кого моя рожа «более ценна»? Все, что я видел, мог рассказать и погибший.
Является теперь, гад. В окошко смотрит.
…Я гостил у Халиловых четвертый день. Отделавшийся парой переломов есаул валялся в постели, едва удерживаемый совокупными усилиями доктора и Мариетты.
Меня же занимала депрессия.
Так и так дел выходило немного.
В Новоспасск коршунами слетелись представители штаба войскового атамана, а вслед за ними великих держав, забывших о нейтралитете. Иноземные политики с нашими штабными азартно делили шкуру неубитого медведя и, в принципе, никому не мешали: все равно Столица по гиперсвязи настоятельно посоветовала оставить решение вопроса в ведении бесов.
Что до них, коллеги из Святого Владимира предпочли свалить ответственность на меня. Не виню: кто-то непременно должен был сломать на проблеме шею, а я уже успел вляпаться по уши.
Местная Дума не слишком помогла. Высоколобые подкинули пару целей для дронов и разведвзводов, которые мы с завидной регулярностью отправляли на ту сторону, окончательно наплевав на суверенитет территории Пятерки. От Структуры, впрочем, держались подальше. Одного раза хватило.
Видимой пользы выполнение задач не принесло.
Из головы не шли нелепые слова спасенной про улыбки. Они пугали сильнее, чем что бы то ни было.
Будем говорить прямо – у меня не осталось веры. Патриотизма. Смелости и совести. Даже страха. Я перешагнул за грань возможного, вышел с другой стороны и обнаружил, что там тоже есть жизнь. Если бы нашел пустоту – вышло бы проще.
И я не был уверен, что то, что воздвиглось у горизонта, не станет такой же гранью для всей Империи – а то и Человечества.
Пограничные патрули уже поговаривали о призраках на том берегу.
…«Вы слишком много думаете, – сказал мне вчера отец Георгий. – Это хорошо». Я только скривился в ответ. В церковь шел неохотно – мешали те остатки стыда, что затаились на дне сердца.
Но особого выбора не имелось – можно было, конечно, напиться, но три чайных, трактир и ресторан гостиницы оказались под завязку забиты политиканами, а это еще хуже.
Нажираться в гостях счел, тем не менее, верхом моветона.
В храме дышалось свободнее. Привычные слова, смысл которых вдруг разучился понимать, успокаивали, как и знакомые с детства запахи. Народу на службу набилось много, но это было в порядке вещей – люди в Новоспасске не забывали о Боге. Не то что я.
«Знаете, сыне, – сказал батюшка, до ужаса нелепо смотревшийся в подряснике как будто не по размеру, – вы не так уж больны, как вам хочется думать».
Мы шли по дорожке, беседуя. Ветер бросал в лицо лепестки вишни – будто началась метель, а нервы утратили способность чувствовать мороз.
«Не надо, отче, – попросил я. – Раз уж зашла речь о врачебных метафорах… Помните, была такая болезнь – лепра? Проказа, как в Писании. Прокаженным больно. До определенного предела. Когда болезнь его перешагнет, у них уже ничего не болит. Нечему. Вы можете дать мне что-то от фантомных болей?»
«Ко мне и моим братьям идет весь город, – невпопад ответил батюшка, – от пятилетнего мальчугана до войскового старшины. Все хотят знать наше мнение о том, что за рекой, хотя мы в первый же день объявили, что будем ждать и молиться».
«Это естественно», – пожал я плечами.
«Это естественно. Люди обеспокоены. Но вы первый из всех, с кем я говорю за эти дни, кто озаботился своей душой», – в глазах священнослужителя – искорки от солнца; а кажется – слезы.
«Я не…»
«Просто вы не осознали того, что тревожит вас. Успокойтесь. Тот, кто еще ищет Бога – уж точно ничего и никого не потерял, – рассудительный голос священника бесил. – Вы ведь исповедовались? Вот и прекрасно. Время и раскаяние… перевязки, если угодно, сделают остальное. Не отнимайте время у санитара».
Слова – жесткие. Улыбка – извиняющаяся.
«Вы всегда так суровы с больными?» – спросил я устало.
«Только с ипохондриками».
Не слова – приговор. Не помогут.
«Штаб-ротмистр, – тихо окликнул он вслед. Весь город уже знал мои звание и род занятий. – Я немного интересовался старинной медициной. Предположим, у больного запущенная лепра. Недужный испытывает страдания и проходит курс лечения. Но болезнь должна дойти, как вы выразились, до определенного предела, чтобы выяснилось – перешагнет ли он его себе на погибель, подействует терапия или болезнь его оставит сама собой, унеся с собой часть тела. Разница в том, что в случае… лепры души этот выбор всегда за пациентом».
Стало легче. Ненамного, но уже что-то.
…Звонок в дверь прервал воспоминания. Стало страшно – в окно покойник насмотрелся, теперь через главный вход полезет?