– И тогда…
– И тогда, выражаясь вашим языком, было принято решение провести эксперимент. – Отец Георгий улыбнулся: – Вы удовлетворены?
– Что случится, если чуда не будет?
Лучистые голубые глаза не стали злыми или равнодушными, но в них появилась грусть.
– А вот этот вопрос меня разочаровал, капитан Дженкинс.
– Это вопрос, ответ на который для меня крайне важен.
– Вам кажется, что он важен, – уточнил игумен.
– Неужели вам трудно поддержать меня в заблуждении?
– Отнюдь. – Отец Георгий помолчал, после чего спокойно сообщил: – Если настоятель монастыря утверждается в мысли, что планета отвергнута Богом, «Иерусалим» отправляется в дальнейшее странствие.
– Нет, – прошептал Дауд.
– Да, – прошептал Кан.
– Я не верю, – прошептал Денни.
– Вы ведь подняли архивы, капитан Дженкинс, и знаете, что прецеденты были, – привычным уже мягким тоном продолжил игумен. – В триста шестнадцатом и четыреста первом годах. И с тех пор ничего не поменялось, наши принципы тверды, и мы не откажемся от них, несмотря на неудовольствие императора.
– То есть вы улетите?
– Да, капитан Дженкинс: существует вероятность, что планета достанется вам.
– Мы богаты! – завопил Дауд, как только связь с русскими прервалась. – Мы богаты! Богаты! Богаты!!
– Еще нет, – охладил механика Сол.
– Почему?
– Потому что не выполнено главное условие: монахи не улетели и не оставили нам планету.
– Улетят, – с такой убежденностью заявил Адиль, что Кан поперхнулся:
– Откуда ты знаешь?
– Чудес не бывает, – менторским тоном поведал Дауд. – Ты маленький, что ли?
Сол и Денни переглянулись.
– У вас другое мнение?
– Ну… – начал было Дженкинс. – Я…
– Никаких «ну», кэп, – чудес не бывает, – рассмеялся механик. – А значит, нужно немного подождать, а потом взять свое. Сообщение в сектор мы отправили, право первооткрывателя подтверждено, так что планета наша.
Безусловно, Дауд говорил правильные вещи, особенно в той части, где речь шла о чудесах, однако у опытного Кана все равно появились сомнения:
– Адиль, не забывай, что речь идет о религиозных фанатиках.
– Бородатый парень показался достаточно вменяемым, – парировал механик.
– Ключевое слово: «достаточно», – уточнил толстяк. – Он, получается, достаточно вменяем для того, чтобы отказаться от богатства, положения в обществе, женщин и прочих удовольствий и отправиться в космос в компании таких же идиотов?
Дженкинс крякнул.
Дауд помолчал, обдумывая слова Кана, после чего признал:
– В твоих устах, дружище, ситуация приобретает совсем иной смысл… Все может закончиться плохо… Для нас.
– Фанатики потому и называются фанатиками, что способны увидеть чудо в чем угодно, – продолжил давить Кан. – Завтра этот монах разглядит на местной луне пятно, напоминающее Иисуса в профиль, и объявит планету пригодной для религиозной жизни. А мы останемся не у дел.
– Мы и так не у дел.
– Не совсем. – Сол хитро оглядел недоумевающих друзей. – Неужели вы не видите выход?
– Какой выход? – окончательно растерялся Адиль, который устал менять восторг на уныние и обратно.
– Наш милый падре не сообщил об обнаружении землеподобной планеты, потому что Империи на чудеса и промысел плевать, Империи нужны планеты. Если бы «Иерусалим» вякнул, что отыскал сокровище, русские тут же пригнали бы сюда военных и начали колонизацию, не дожидаясь чуда. Как это делает их Географическое общество.
– Это понятно.
– Никто не знает, что «Иерусалим» здесь.
– Не знает, – подтвердил Дженкинс.
– Так может, его здесь и нет? – тихо закончил толстяк.
– В смысле? – не понял Адиль.
А вот капитан догадался, что имеет в виду Сол, и тихонько вздохнул, не зная, как реагировать.
– Давайте отправим сообщение в Компанию? – продолжил Кан, разглядывая друзей. – Обрисуем ситуацию. Предложим договориться. Всей премии, разумеется, не получим, но половину мы из Компании точно вышибем – они очень давно не объявляли об обнаружении землеподобных планет, так что станут податливыми. Получим по триллиону на каждого. Разве плохо?
– О чем договариваться? – поинтересовался несообразительный Дауд.
– О том, что они пришлют сюда боевой корабль, – объяснил Дженкинс, глядя Солу в глаза. – Без опознавательных знаков и с отключенным передатчиком.
Толстяк кивнул.
А вот механик опять ничего не понял:
– Зачем корабль?
– Затем, – ответил Сол, глядя Дженкинсу в глаза, – что достаточно одной торпеды, и наши имена войдут в историю, а мы – в число богатейших людей Вселенной.
– Хочешь убить монахов? – изумился Дауд.
– На борту «Иерусалима» не менее тысячи душ, – сказал Денни.
– Фанатики, – очень тихо уточнил Кан.
– Люди, – еще тише произнес Дженкинс.
– Фанатики, стоящие между нами и нашим будущим. Нужно сделать правильный выбор, Денни.
Адиль отвернулся, показывая, что у него ответа нет.
– Очень сложный выбор, – прошелестел капитан. – Дай мне пару часов.
– Зачем?
Перед глазами Дженкинса появился настоятель – спокойный, улыбающийся, с добрыми голубыми глазами. Смотрящий на него. Смотрящий на звезды. Смотрящий на изображение Храма.
Верующий.
А в следующий миг Дженкинс попытался представить этого человека тридцать лет назад. Возможно, без бороды. И, конечно же, без рясы и наперсного креста. Какие у него были глаза, когда он видел улетающих в космос людей? Такие же добрые? Почему он так расстроился, услышав его второй вопрос?
Почему?
– Сол, ради нашей дружбы, прошу, не заставляй меня принимать решение прямо сейчас, – негромко сказал Дженкинс. – Два часа. Дай мне два долбаных часа. Пожалуйста.
Два часа!
Как будто за эти жалкие минуты можно что-то решить…
А нужно ли решать?
Не получилось ли так, что все давным-давно решено? Как сказал отец Георгий: «Случайностей не бывает»? Может, правда – не бывает. И они должны были встретиться: бывший небожитель, владелец луны, ставший космическим скитальцем, и космический скиталец, мечтающий стать небожителем и, возможно, владельцем луны. Что они могут дать друг другу?
Только противостояние?
Случайностей не бывает…
Стоит ли триллион кредитов тысячи жизней? Или трехсот жизней – ведь на каждого из команды «Верной Минни» придется примерно по три сотни мертвых… Три сотни религиозных фанатиков.
«Они все равно не живут, – зло подумал капитан. – Разве можно назвать жизнью прозябание без будущего, без перспектив, а значит – без смысла? Чего они добились своим отречением? Кто оценит их самопожертвование? Что их ждет, кроме космического холода? В лучшем случае такое же, как сейчас, отречение, только на планете?»
Зачем они это делают?!
Денни не знал, что предпринять. Пару раз хотел выйти на связь с «Иерусалимом», но в последний момент отказывался от этой мысли. Боялся показаться слабым. А еще больше боялся того, что окажется слабым и примет неправильное решение.
А какое правильное?
Денни не знал и явление Адиля воспринял как спасение.
– Можно? – Механик осторожно заглянул в приоткрытую дверь каюты.
– Ты ведь все равно не уйдешь, – хмыкнул Дженкинс.
– Не уйду.
– Тогда нельзя.
– Спасибо. – Дауд вошел и уселся в кресло напротив. – Тяжело?
Они слишком давно знали друг друга, чтобы врать.
– Очень, – кивнул Денни.
– Только не думай, что мне решение далось легко, – угрюмо произнес Адиль. – Просто я… – Он покрутил головой. – Тысяча человек – да… Мы их убьем, получается… Но ты не представляешь, кэп, как я устал шататься по галактике. Устал жрать синтетику, спать в каюте, похожей на собачью конуру, и дрожать при мысли о старости в хосписе. Мы видели много спившихся парней, да, кэп?
– И переломанных, – угрюмо подтвердил Дженкинс. – Без рук и ног.
– И таких.
– И сторчавшихся.
– Верно.
– Почему ты думаешь, что не сторчишься, став триллионером? – неожиданно спросил Денни. – Мне кажется, что, если у тебя будут деньги, огромные деньги, ты так и закончишь.
– Зато я буду счастлив, кэп, – усмехнулся Адиль. – Это будет мой выбор. С деньгами передо мной откроется множество дорог, но если я решу сторчаться – я сторчусь. Не от горя и безысходности, а потому что захочу.
– Я тебя понимаю.
– Я знаю. – Дауд помолчал. – Мне жаль этих парней с «Иерусалима», но я переступлю через них и забуду. И тебе, кэп, советую поступить так же: переступить и забыть.
– Просто забыть?
– Иначе спятишь.
– Пожалуй… – Дженкинс помолчал, постукивая пальцами по столешнице, посмотрел на старого приятеля и понял, что тот пришел поговорить не только о монахах. – Что ты еще припас, Адиль?
В ответ механик хитро улыбнулся:
– Смеяться будешь?
– Когда я над тобой смеялся?
– Довольно часто.
И в этом была правда.
– Нет, не буду, – улыбнулся Денни.
– Тогда слушай. – Дауд выдержал короткую паузу. – Я долго не мог понять, почему мне показалось знакомым название первой планеты, китайской Багары.
– Которую монахи отдали в триста шестнадцатом году?
– Да… – подтвердил Адиль и тут же уточнил: – Они не отдали. Они не отдают. Они сказали, что планета не вписывается в замысел Божий, и просто улетели. А такие же, как мы, охотники за удачей, примчались, оформили право первопроходца и продали ее китайскому правительству.
– Так почему название показалось тебе знакомым?
– Потому что в триста девяносто третьем году на Багаре разразилась жуткая пандемия воспаления Гувера, мы эту историю в школе проходили.
– Ого!
– Вымерло девяносто пять процентов населения. Все города были трупами выстланы.
Долго, почти полминуты, Дженкинс молчал, продолжая постукивать пальцами по столешнице, а затем заметил:
– На всех планетах случаются эпидемии, чтоб им дюзы вывернуло.
– Но не от всех планет перед этим отказались монахи.
– Зачем ты это рассказал?