стал императором Франции. Однако, потерпев поражение в битве при Ватерлоо, он 22 июня 1815 года вынужден был вторично (и теперь уже окончательно) отречься от престола.
Учеба
После завершения наполеоновской эпопеи, наконец, было рассмотрено и удовлетворено прошение Владимира и Карла. 1 августа 1815 года братья Дали были зачислены в Морской кадетский корпус[1].
Это учебное заведение у нашего героя оставило очень неприятные воспоминания. В автобиографии 1872 года Владимир Иванович сказал про него:
«…В памяти остались одни розги, так называемые дежурства, где дневал и ночевал барабанщик со скамейкой, назначенной для этой потехи. Трудно только поверить, что не было другого исправительного наказания против шалости, лени, и даже в случае простой бессмысленной досады любого из числа 25 офицеров. Расскажу несколько случаев, которых я был свидетелем. По обычным преданиям, кадеты сообща устраивали в огромной обеденной зале в Новый год иллюминации, ставили раскрашенные и промасленные бумажные саженные пирамиды, освещенные огарками внутри. Какого труда и забот дело это стоило, особенно потому, что оно должно было делаться тайно! Дети прятались для того на чердаке и в других малодоступных местах, расписывая под охраной выставленных махальных бумажные листы вензелями начальников своих и наклеивали на лучинные пирамиды. Об этом, конечно, знали все офицеры, но не менее того, как всякая без изъятия забава или занятие, кроме научного, были запрещены, то в 1816 году офицер 1-й роты изломал в щепы и изорвал в клочки приготовленные к Новому году пирамиды. Не без слез, конечно, изготовлены были взамен вторые, по недосугу гораздо меньшие, и впоследствии, на самой иллюминации и маскараде, сами офицеры прохаживались по зале, любовались картинными вензелями своими на пирамидах, будто ни в чем не бывало.
Другой пример.
Директор наш, дряхлеющий адмирал Карпов, выживший уже из лет, заметил в сумерках, что кадеты расчистили себе на дворе каток и катаются, немногие на коньках, другие скользя на подошвах – приказал купить и раздать на каждую роту по десяти пар коньков. Казалось бы, затруднение и самое запрещение этим было устранено, и раздачу коньков нельзя было принять иначе, как за поощрение; а между тем, если кадета ловили на такой забаве, которая считалась в числе шалостей, если они не успевали скрыться через бесконечно длинные галереи, то их непременно секли. Иногда нельзя было не подумать, что люди эти не в своем уме. То же можно сказать о лейтенанте Калугине, вертлявом щеголе и ломаке. Всякого кадета, который смел при нем смеяться, он допрашивал под розгами: о чем ты смеешься, вероятно, подозревая, что смеются над ним. Последствия такого воспитания очевидны. Не было того порока, который бы не входил в обиход кадетской жизни. <…>
Но что сказать о науке в корпусе!
Почти то же, что о нравственном воспитании: она была из рук вон плоха, хотя для виду учили всему. Марк Филиппович Горковенко, ученик известного Гамалеи и наш инспектор классов, были того убеждения, что знание можно вбить в ученика только руками или серебряною табакеркою его в голову. Эта табакерка всякому памятна.
“Там не так сказано, говори теми же словами” – и затем тукманку в голову. Это было приветствие Марка Филипповича при вступлении в бесконечный ряд классов.
3 марта 1819 года, после трех кампаний в Маркизовом море, мы выпущены в мичмана, и я по желанию написал Черное море в Николаев».
Обиды, возникшие во время обучения в корпусе, были для Даля столь сильны, что и в самом конце жизни он не смог про них забыть. Годы не уменьшили их остроту. Автобиография, отрывок из которой мы привели, была продиктована Владимиром Ивановичем перед самой смертью. А несколько ранее, отмечая очередной свой день рождения, Даль для домашних сочинил шуточную автобиографию, где написал про учебу в Морском кадетском корпусе: «…Даля Иваныча в мундир нарядили, к тесаку прицепили, барабаном будили, толокном кормили, книг накупили, тетрадей нашили, ничему не учили, да по субботам били».
Опять: «били». Хотя исследователями установлено (по корпусным документам, где зафиксированы все наказания, которым подвергались обучающиеся), что сам Владимир Иванович порке не подвергался. Но сердце болело за товарищей. Наиболее близкими из них стали: П. М. Новосильский и Н. И. Синицын. Печатая позже свою «Сказку о похождениях черта-послушника, Сидора Поликарповича, на море и на суше, о неудачных соблазнительных попытках его и об окончательной пристройке его по части письменной», Даль дал к ней посвящение: «Однокашникам моим Павлу Михайловичу Новосильскому и Николаю Ивановичу Синицыну».
Новосильский после окончания учебы в Морском кадетском корпусе принял участие в первой русской антарктической экспедиции, руководимой Ф. Ф. Беллинсгаузеном и его заместителем М. П. Лазаревым. По возвращении из экспедиции, в сентябре 1821 года, был назначен корпусным офицером в Морской кадетский корпус, где преподавал гардемаринам навигацию, астрономию и высшую математику. В феврале 1825 года выдержал в Петербургском университете установленный для гражданских чиновников экзамен и через несколько месяцев, в августе, вышел из военной службы, перевелся на работу в Министерство народного просвещения.
Ф. Ф. Беллинсгаузен
Синицын сразу по окончании Морского кадетского корпуса был назначен в него преподавателем, обучал гардемаринов навигации, астрономии, математике, механике и физике. В 1832 году Николай Иванович был назначен директором Ришельевского лицея в Одессе.
Заявление нашего героя о том, что наука в Морском кадетском корпусе «была из рук вон плоха», – чисто полемическое. Будь так, из стен этого учебного заведения не вышли бы Ф. Ф. Беллинсгаузен, М. П. Лазарев и другие. Отметим, одновременно с Далем в корпусе учился будущий адмирал П. С. Нахимов.
М. П. Лазарев
Д. И. Завалишин
Однокашником Даля был и будущий декабрист Д. И. Завалишин. Он будет осужден по I разряду и приговорен «в каторжную работу вечно». Николай I, проявив «милость», 22 августа 1826 года сократит срок каторги до 20 лет. Позднее длительность наказания уменьшат – сначала до 15 лет, затем – до 13 лет. По окончании каторги местом поселения Д. И. Завалишина определят Читу. После амнистии 1856 года декабрист останется жить в Сибири, будет заниматься общественной деятельностью и публицистикой. Он в своих статьях, публикуемых в «Морском сборнике» и «Вестнике промышленности», станет разоблачать злоупотребления местной власти, критиковать самого генерал-губернатора Восточной Сибири графа Н. Н. Муравьёва-Амурского. Граф обидится и добьется высочайшего повеления о высылке Д. И. Завалишина из Читы в Казань. Что и будет исполнено 9 февраля 1863 года (это единственный случай в истории Российской империи, когда наказанием стала высылка из Сибири в Европу). Через полгода декабрист добьется разрешения на переезд в Москву. Здесь же свои годы закончит и наш герой.
Д. И. Завалишин
Автобиография В. И. Даля, продиктованная им в 1872 году, в том же году была напечатана в журнале «Русский архив», в № 11. На эту публикацию сразу же откликнулся Д. И. Завалишин. В газете «Московские ведомости» (№ 22) бывший кадет, в частности, написал:
«…он говорит, что был произведен в мичмана после трех кампаний в “Маркизовом море”, тогда как второй поход (в нем принимал участие и Д. И. Завалишин. – Е. Н.) он совершил вовсе не в “Маркизовом море”, а в Швецию и Данию, – поход не только самый замечательный из всех, бывших в Морском корпусе, но и составляющий одно из самых любимых воспоминаний Даля». Затем автор статьи объясняет, как появилось название «Маркизово море» – в честь маркиза де Траверзе, бывшего тогда морским министром. Д. И. Завалишин писал: «…по окончании Наполеоновских войн, когда потребовались огромные расходы на другие предметы, на военные поселения, на перестройку Петербурга, на поездки на конгрессы и пр., расходы на флот значительно сократили, в чем общая тогда молва обвиняла преимущественно угодливость тогдашнего морского министра, маркиза де Траверзе, который старался даже из самого обрезанного своего бюджета представлять еще экономию <…> Вот в это время гардемарины не имели другой практики, кроме похода на корпусных судах, которые, будучи плоскодонными (чтобы могли проходить в устье Невы), осуждены были плавать только между Петербургом и Кронштадтом, почему гардемарины с досады и прозвали это пространство “Маркизовым морем”, или еще более характерно: “Маркизовой лужей”».
Д. И. Завалишин, не только прошедший курс обучения в Морском кадетском корпусе, но и потом несколько лет преподававший в нем математику и астрономию, оставил воспоминания, в которых написал:
«В Морской корпус, хотя и “шляхетный”, требовавший доказательства столбового дворянства, поступали тогда, однако же, преимущественно дети дворянства мелкопоместного, где более, нежели у кого-либо, развиты были привычки и злоупотребления крепостного права и где маленький барич, находясь постоянно среди мальчишек дворни, привык ко всякого рода своевольной расправе с ними. Вот почему иной из старших воспитанников, в то же самое время как жаловался на телесное наказание, которому подвергся от офицера, нещадно избивал какого-нибудь младшего воспитанника, особенно новичка, за то, что тот худо вычистил ему сапоги или пуговицы (на куртке) или недостаточно сбегал туда, куда его посылали. Старший дежурный по корпусу, имевший надзор над кухней, хвастался, бывало, что он “обломал” свой тесак (знак дежурного) о старшего повара (даром что старшие повара были один 14-го, а другой даже 12-го класса <по Табели о рангах>) за то, что поймал его в воровстве провизии; но это делал он не для общего улучшения стола, а чтобы заставить этого же повара сделать из той же казенной провизии завтрак для него, дежурного, и его приятелей.