Связной, должно быть, полагал, что я категорически буду против. И вот он, решив, что пора действовать, выпрямился и ловко положил папку на мои колени.
– Ваш меморандум и прочие ЦУ, – произнес он скороговоркой и впился глазами в происходящее на сцене.
Я шевельнулся, и папка скользнула на пол. Я оставил ее там, где она упала. Там была, очевидно, полезная информация: имена и фамилии, досье, разработки, указания – все, собранное в архиве Центра, полный и исчерпывающий анализ предстоящих моих шпионских действий в следующей серии игр на чужом поле. Сердце теплила лишь одна мысль: они обратились ко мне еще и по той причине, что я знал больше их всех вместе взятых.
– Герр Виктор, если уж я возьмусь за это, то только на своих условиях, – сурово проговорил я.
Он сидел, сложив руки на коленях, и смотрел на сцену. Потом наклонился ко мне:
– Что вы имеете в виду, герр Риттер?
– Мои условия таковы: снимите вашу «прослушку» с моих телефонов, уберите прикрытие – чтобы никого и ничего рядом «не стояло». Если я услышу в трубке посторонние помехи, то хочу быть уверенным, что это включилась противная сторона. Если замечу хвост, то буду на сто процентов уверен: это мои коллеги из БФФ[3].
Я умолк.
– Хорошо.
– И никакого прикрытия.
– Ладно.
– Связь как обычно.
– Хорошо.
…А на сцене разыгрывалась самая ударная мизансцена спектакля: Артуро Уи брал «уроки» у заштатного актера в исполнении старейшей актрисы Марианны Хоппе, этой «театральной Рифеншталь», близко знавшей Алоиза Шикльгрубера (Гитлер). И тема «урока» для Артуро Уи обретала теперь зловещий смысл.
Вот Артуро заметался в поисках центра тяжести, вот Артуро лихорадочно перебирает руками, вот Артуро нашел для них самое приличествующее положение, – прикрыв мужское достоинство. Вот, от усердия высунув язык, Артуро прошмыгивает пару раз по сцене на носочках. И наконец, перед нами возникает сам Гитлер. Это Гитлер-материал. В технологическом «процессе», только что показанном актером Мартином Вуттке, на наших глазах из бесформенной протоплазмы воцарился на престоле великий дегуманизированный диктатор XX века.
Он до того велик, что дегуманизированные массы с капустными головами в партере в любой миг готовы идти за ним в бой. И как один умрут за своего фюрера…
Сцена начала заполняться действующими лицами, и музыка Вагнера зазвучала громче.
Я поднял папку с пола. В ней находилась другая – серенькая, поменьше. Это был меморандум, в котором тезисно было начертано мое будущее, мой дальнейший образ жизни. Там только ничего не говорилось о том, каким образом я отдам Богу душу. Это был документ исключительно профессионального порядка…
Итак, теперь я, Рудольф Смирнов, согласно моей легенде-биографии, буду проходить в определенных официальных досье под кодовой кличкой Гансвурст или под именем Ганса Фрайера, агента по недвижимости из Франкфурта-на-Майне. Любой полицейский, заинтересовавшийся моей персоной и достаточно дотошный, чтобы послать отпечатки моих пальцев по линии криминальной полиции, узнал бы, что в определенных кругах во Франкфурте-на-Майне я известен как Гансвурст (Ганс-колбаса), человек с неординарной репутацией, контактирующий с одной из влиятельных группировок, занимающейся антиквариатом. Иными словами, если верить этой биографии, я не слишком идеальный гражданин Германии и даже не патриот страны. И в этом был, как мне казалось, своеобразный оберег. Это даже успокаивало…
И вот конец спектакля, дали занавес. Актеры выходили к рукоплещущей толпе, кланялись, поднимали брошенные из зала цветы.
Я покинул ложу чуть раньше связного.
Связной, спускаясь в пестрой громко говорящей толпе по главной лестнице, не видел меня.
Я стоял, прислонившись к стене, и провожал его взглядом. Поскольку я согласился заменить Хантера, то уже имел план действий (так в голове шахматиста возникает вся картина предстоящей партии еще до того, как он начал разыгрывать гамбит). Я предупредил связного о том, чтобы он передал в Центр, что я буду действовать в одиночку, потому что эту операцию следовало провести быстро, как говорится, по свежим следам. Или развить, в своем роде, блицкриг, или выйти из игры.
Уже у себя в номере я мысленно воспроизводил беседу со связником Виктором, а после горько думал, что завтра надо будет сдать билет на самолет до Москвы…
Читая газету «Ди Цайт», я добрался до рубрики «Котировка валют», отбросил газету в сторону и вспомнил про Соню Шерманн. Говоря по правде, в том московском разговоре со своим шефом Сансанычем про Соню я специально преувеличивал значимость информации о наших с ней планах – я еще тогда предупредил фройляйн, что мои действия носят спорадический характер, поскольку в моей работе все слишком быстро меняется. Однако еще будучи в Москве я допустил ошибку – отправил ей «успокоительную» депешу о том, что все складывается в нашу пользу, она терпела еще полгода. Теперь придется посылать новое письмо с иными словами. А ведь Соня и отдаленно не была похожа на дочь испанского колониста, способную годами дожидаться своего возлюбленного – русского графа Николая Рязанова…
III. «Контора». Вместо отпуска срочное спецзадание
Я бы хотел, чтобы мы имели трех-четырех человек, таких как Рудольф Абель в Москве.
Мне было назначено время встречи в одной из заштатных гостиниц Москвы, расположенной далеко от Лубянской площади и Кремля. Сюда, если не помешают пробки, можно добраться на машине минут за тридцать. Откровенно говоря, я в этих окрестностях (за ВДНХ) не бывал, не заносила меня сюда нелегкая. Если честно, то люди нашей профессии никогда точно не знают, где могут оказаться на следующий день. Военная дисциплина, круто замешанная на секретности и помноженная на характер нашей работы со спецификой той или иной страны.
Не доезжая до гостиницы пару сотен метров, я бросил взгляд на наручные часы и убедился, что подъезжаю точно по графику, ровно к пятнадцати ноль-ноль. Свой мышиного цвета «Ниссан» я бросил на стоянке среди множества других машин с самыми разнообразными номерными знаками. Если верить моему паспорту, то я законопослушный гражданин России, москвич, технарь, побывавший в горячих точках на Кавказе, в подтверждение чего у меня была припасена подробнейшая и абсолютно вымышленная биография.
Моя настоящая фамилия – Смирнов, Рудольф Смирнов, хотя в определенных официальных досье (перед загранкомандировкой в Берлин) я значился под именем Вольфганга Риттера, немца, проживающего в Берлине на Унтер-ден-Линден, сотрудника компьютерной фирмы «Гандвик». По моим документам значилось, что я занимаюсь поставками комплектующих для компьютеров из Германии в Австрию, Польшу, Венгрию, но в то же время не раскрывался ни род деятельности компании, ни характер моей службы.
На случай возможного сбоя в работе или провала проекта у меня был еще один (резервный) паспорт на имя Владека Функе, русского немца из Казахстана, в настоящее время азюлянта[4], политического беженца, временно проживающего в хайме (общежитии для переселенцев) у сестры Анны. С учетом этих обстоятельств и формировалась легенда-прикрытие «позднего переселенца», или по-немецки «шпэти».
Задание, выпавшее на этот раз, было многоплановым и довольно хлопотным, причем с непредсказуемым исходом.
Маркус Вольф, к которому меня направляли, занимал высокий пост в службе разведки ГДР – «Штази». Он знал меня с давних пор как «обаятельного русского», в общем как сотрудника отдела, курировавшего в советских спецслужбах определенные сферы в Германии. Время от времени я попадал в его поле зрения, когда он приезжал в Москву или в ГДР – в порядке деловых контактов в Восточном Берлине. По правде говоря, у нас было мало общих точек соприкосновения, но в отличие от других коллег моего ранга я знал, что был ему симпатичен. И потому старался вести себя с ним корректно и демократично. И это срабатывало на сто пять процентов. При полном соблюдении рамок и прочих политкорректных штучек, к которым меня обязывало положение младшего по званию, я старался излучать дружеское участие к генералу и быть непринужденным в общении.
– Состав задачи у тебя двуединый: заморский гость Джонни и наш друг Миша-Маркус Вольф, – рассуждал Сансаныч, меряя шагами свой кабинет на втором этаже допотопного зданьица в одном из районов Москвы; где именно – скромно умолчим. – Причем ты для американского коллеги – сотрудник контрразведки БФФ Вольфганг Риттер, а для немецкой стороны – агент ЦРУ; мы об этом постарались загодя… Прежними методами руководить подобными операциями за кордоном уже невозможно – по причинам тебе известным. Нужны в некотором роде импровизации. У нас, в России, сам знаешь, как в том умном изречении: король умер, да здравствует король! Но запомни: сейчас все возможно, и если вдруг случится что-то непредвиденное, тогда останется запасной аэродром – в Берлине. Осядешь в столице у своей сестры. Там у тебя все в норме; легенда простая: приехал посмотреть, как живётся– можется на исторической родине. И окончательно решить Гамлетов вопрос: эмигрировать или нет. Времени хватит, чтобы наладить связи и продлить нужные нам отношения. СССР больше нет, Германия едина. Главное сейчас – дело: нужно реанимировать прерванную работу. А то развели здесь, в России, на свою голову эту интеллигентскую болтовню: многополярный мир, врагов нет – сплошные друзья да единомышленники, безопасность как в Элладе во время Олимпийских игр, идиллия кругом! Понаслушались политических крикунов, а как доходит до дела – в кусты!
– К сожалению, сейчас работать у нас, в России, может быть, на порядок сложнее, нежели за рубежом, – признался я. – Подчас не знаешь, что истинно, а что ложно. Дело даже не в компетентности или профессионализме…
Сансаныч пропустил мимо ушей мои слова и перешел к делу: