Русский романс — страница 8 из 21

Поэты первой половины XIX века

ВАСИЛИЙ ЖУКОВСКИЙ(1783–1852)

52. Тоска по милом[68](Песня)

          Дубрава шумит;

          Сбираются тучи;

          На берег зыбучий

          Склонившись, сидит

В слезах, пригорюнясь, девица-краса;

И полночь и буря мрачат небеса;

И черные волны, вздымаясь, бушуют;

И тяжкие вздохи грудь белу волнуют.

          «Душа отцвела;

          Природа уныла;

          Любовь изменила,

          Любовь унесла

Надежду, надежду — мой сладкий удел.

Куда ты, мой ангел, куда улетел?

Ах, полно! я счастьем мирским насладилась:

Жила, и любила… и друга лишилась.

          Теките струей

          Вы, слезы горючи;

          Дубравы дремучи,

          Тоскуйте со мной.

Уж боле не встретить мне радостных дней;

Простилась, простилась я с жизнью моей:

Мой друг не воскреснет; что было, не будет…

И бывшего сердце вовек не забудет.

          Ах! скоро ль пройдут

          Унылые годы?

          С весною — природы

          Красы расцветут…

Но сладкое счастье не дважды цветет,

Пускай же драгое в слезах оживет;

Любовь, ты погибла; ты, радость, умчалась;

Одна о минувшем тоска мне осталась».

1807

53. Песня («Мой друг, хранитель-ангел мой…»)[69]

Мой друг, хранитель-ангел мой,

О ты, с которой нет сравненья,

Люблю тебя, дышу тобой;

Но где для страсти выраженья?

Во всех природы красотах

Твой образ милый я встречаю;

Прелестных вижу — в их чертах

Одну тебя воображаю.

Беру перо — им начертать

Могу лишь имя незабвенной;

Одну тебя лишь прославлять

Могу на лире восхищенной,

С тобой, один, вблизи, вдали.

Тебя любить — одна мне радость;

Ты мне все блага на земли;

Ты сердцу жизнь, ты жизни сладость.

В пустыне, в шуме городском

Одной тебе внимать мечтаю;

Твой образ, забываясь сном,

С последней мыслию сливаю;

Приятный звук твоих речей

Со мной во сне не расстается;

Проснусь — и ты в душе моей

Скорей, чем день очам коснется.

Ах! мне ль разлуку знать с тобой?

Ты всюду спутник мой незримый;

Молчишь — мне взор понятен твой,

Для всех других неизъяснимый;

Я в сердце твой приемлю глас;

Я пью любовь в твоем дыханье…

Восторги, кто постигнет вас,

Тебя, души очарованье?

Тобой и для одной тебя

Живу и жизнью наслаждаюсь;

Тобою чувствую себя;

В тебе природе удивляюсь.

И с чем мне жребий мой сравнить?

Чего желать в толь сладкой доле?

Любовь мне жизнь — ах! я любить

Еще стократ желал бы боле.

1808

54. Мальвина[70](Песня)

С тех пор как ты пленен другою,

Мальвина вянет в цвете лет;

Мне свет прелестен был тобою;

Теперь — прости, прелестный свет!

Ах! не отринь любви моленья:

Приди… не сердце мне отдать,

Но взор потухший мой принять

В минуту смертного томленья.

Спеши, спеши! близка кончина;

Смотри, как в час последний свой

Твоя терзается Мальвина

Стыдом, любовью и тоской;

Не смерти страшной содроганье,

Не тусклый, безответный взгляд

Тебе, о милый, возвестят,

Что жизни кончилось страданье.

Ах, нет!.. когда ж Мальвины муку

Не услаждает твой приход,

Когда хладеющую руку

Она тебе не подает;

Когда забыт мой друг единый,

Мой взор престал его искать,

Душа престала обожать, —

Тогда — тогда уж нет Мальвины!

1808

55. Песня («О милый друг! теперь с тобою радость!..»)[71]

        О милый друг! теперь с тобою радость!

        А я один — и мой печален путь;

        Живи, вкушай невинной жизни сладость;

В душе не изменись; достойна счастья будь…

Но не отринь в толпе пленяемых тобою

Ты друга прежнего, увядшего душою;

Веселья их дели — ему отрадой будь;

                Его, мой друг, не позабудь.

        О милый друг, нам рок велел разлуку:

        Дни, месяцы и годы пролетят,

        Вотще к тебе простру от сердца руку —

Ни голос твой, ни взор меня не усладят.

Но и вдали моя душа с твоей согласна;

Любовь ни времени, ни месту неподвластна;

Всегда, везде ты мой хранитель-ангел будь,

                Меня, мой друг, не позабудь.

        О милый друг, пусть будет прах холодный

        То сердце, где любовь к тебе жила:

        Есть лучший мир; там мы любить свободны

Туда моя душа уж всё перенесла;

Туда всечасное влечет меня желанье;

Там свидимся опять; там наше воздаянье;

Сей верой сладкою полна в разлуке будь —

                Меня, мой друг, не позабудь.

1811

56. Цветок[72](Романс)

Минутная краса полей,

Цветок увядший, одинокой,

Лишен ты прелести своей

Рукою осени жестокой.

Увы! нам тот же дан удел,

И тот же рок нас угнетает:*

С тебя листочек облетел —

От нас веселье отлетает.

Отъемлет каждый день у нас

Или мечту, иль наслажденье.

И каждый разрушает час

Драгое сердцу заблужденье.

Смотри… очарованья нет;

Звезда надежды угасает…

Увы! кто скажет: жизнь иль цвет

Быстрее в мире исчезает?.

1811

57. Пловец («Вихрем бедствия гонимый…»)[73]

Вихрем бедствия гонимый,

Без кормила и весла,

В океан неисходимый

Буря челн мой занесла.

В тучах звездочка светилась;

«Не скрывайся!» — я взывал;

Непреклонная сокрылась;

Якорь был — и тот пропал.

Всё оделось черной мглою,

Всколыхалися валы;

Бездны в мраке предо мною,

Вкруг ужасные скалы.

«Нет надежды на спасенье!» —

Я роптал, уныв душой…

О безумец! Провиденье

Было тайный кормщик твой.

Невиди́мою рукою,

Сквозь ревущие валы,

Сквозь одеты бездны мглою

И грозящие скалы,

Мощный вел меня хранитель.

Вдруг — всё тихо! мрак исчез;

Вижу райскую обитель…

В ней трех ангелов небес.

О спаситель-провиденье!

Скорбный ропот мой утих;

На коленах, в восхищенье,

Я смотрю на образ их.

О! кто прелесть их опишет?

Кто их силу над душой?

Всё окрест их небом дышит

И невинностью святой.

Неиспытанная радость —

Ими жить, для них дышать,

Их речей, их взоров сладость

В душу, в сердце принимать.

О судьба! одно желанье:

Дай все блага им вкусить;

Пусть им радость — мне страданье;

Но… не дай их пережить.

1812

58. Утешение в слезах[74]

«Скажи, что так задумчив ты?

          Всё весело вокруг;

В твоих глазах печали след;

          Ты, верно, плакал, друг?»

— «О чем грущу, то в сердце мне

          Запало глубоко;

А слезы… слезы в сладость нам;

          От них душе легко».

— «К тебе ласкаются друзья,

          Их ласки не дичись;

И что бы ни утратил ты,

          Утратой поделись».

— «Как вам, счастливцам, то понять,

          Что понял я тоской?

О чем… но нет! оно мое,

          Хотя и не со мной».

— «Не унывай же, ободрись, —

          Еще ты в цвете лет;

Ищи — найдешь; отважным, друг,

          Несбыточного нет».

— «Увы! напрасные слова!

          Найдешь — сказать легко;

Мне до него, как до звезды

          Небесной, далеко».

— «На что ж искать далеких звезд?

          Для неба их краса;

Любуйся ими в ясну ночь,

          Не мысля в небеса».

— «Ах! я любуюсь в ясный день!

          Нет сил и глаз отвесть;

А ночью… ночью плакать мне,

          Покуда слезы есть».

1817

59. Песня («Минувших дней очарованье…»)[75]

Минувших дней очарованье,

Зачем опять воскресло ты?

Кто разбудил воспоминанье

И замолчавшие мечты?

Шепнул душе привет бывалой;

Душе блеснул знакомый взор;

И зримо ей минуту стало

Незримое с давнишних пор.

О милый гость, святое Прежде,

Зачем в мою теснишься грудь?

Могу ль сказать: живи надежде?

Скажу ль тому, что было: будь?

Могу ль узреть во блеске новом

Мечты увядшей красоту?

Могу ль опять одеть покровом

Знакомой жизни наготу?

Зачем душа в тот край стремится,

Где были дни, каких уж нет?

Пустынный край не населится,

Не у́зрит он минувших лет;

Там есть один жилец безгласный,

Свидетель милой старины;

Там вместе с ним все дни прекрасны

В единый гроб положены.

1818

60. Голос с того света[76]

Не узнавай, куда я путь склонила,

В какой предел из мира перешла…

О друг, я все земное совершила;

Я на земле любила и жила.

Нашла ли их? Сбылись ли ожиданья?

Без страха верь; обмана сердцу нет;

Сбылося все; я в стороне свиданья;

И знаю здесь, сколь ваш прекрасен свет.

Друг, на земле великое не тщетно;

Будь тверд, а здесь тебе не изменят;

О милый, здесь не будет безответно

Ничто, ничто: ни мысль, ни вздох, ни взгляд.

Не унызай: минувшее с тобою;

Незрима я, но в мире мы одном;

Будь верен мне прекрасною душою?

Сверши один начатое вдвоем,

1815

61. Песня («Розы расцветают…»)[77]

Розы расцветают,

Сердце, отдохни;

Скоро засияют

Благодатны дни.

Все с зимой ненастной

Грустное пройдет;

Сердце будет ясно;

Розою прекрасной

Счастье расцветет.

Розы расцветают —

Сердце, уповай;

Есть, нам обещают.

Где-то лучший край.

Вечно молодая

Там веска живет;

Там, в долине рая,

Жизнь для нас иная

Розой расцветет.

1815

62. Песня («К востоку, все к востоку…»)[78]

К востоку, все к востоку

Стремление земли —

К востоку, все к востоку

Летит моя душа;

Далеко на востоке,

За синевой лесов,

За синими горами

Прекрасная живет.

И мне в разлуке с нею

Все мнится, что она —

Прекрасное преданье

Чудесной старины,

Что мне она явилась

Когда-то в древни дни,

Чтоб мне об ней остался

Один блаженный сон.

1815

63. Воспоминание[79]

Прошли, прошли вы, дни очарованья!

Подобных вам уж сердцу не нажить!

Ваш след в одной тоске воспоминанья!

Ах! лучше б вас совсем мне позабыть!

К вам часто мчит привычное желанье —

И слез любви нет сил остановить!

Несчастие — об вас воспоминанье!

Но более несчастье — вас забыть!

О, будь же грусть заменой упованья!

Отрада нам — о счастье слезы лить!

Мне умереть с тоски воспоминанья!

Но можно ль жить, — увы! и позабыть!

1816

64. Весеннее чувство[80]

Легкий, легкий ветерок,

Что так сладко, тихо веешь?

Что играешь, что светлеешь,

Очарованный поток?

Чем опять душа полна?

Что опять в ней пробудилось?

Что с тобой к ней возвратилось,

Перелетная весна?

Я смотрю на небеса…

Облака, летя, сияют

И, сияя, улетают

За далекие леса.

Иль опять от зышины

Весть знакомая несется?

Или снова раздается

Милый голос старины?

Или там, куда летит

Птичка, странник поднебесный,

Все еще сей неизвестный

Край желанного сокрыт?..

Кто ж к неведомым брегам

Путь неведомый укажет?

Ах! найдется ль, кто мне скажет,

Очарованное Там?

1816

65. Сон[81]

Заснув на холме луговом,

        Вблизи большой дороги,

Я унесен был легким сном

        Туда, где жили боги.

Но я проснулся наконец

        И смутно озирался:

Дорогой шел младой певец

        И с пеньем удалялся.

Вдали пропал за рощей он —

        Но струны все звенели.

Ах! не они ли дивный сои

        Мне на душу напели?

1816

66. Утешение[82]

Светит месяц; на кладби́ще

Дева в черной власянице

Одинокая стоит,

И слеза любви дрожит

На густой ее реснице.

«Нет его; на том он свете;

Сердцу смерть его утешна:

Он достался небесам,

Будет чистый ангел там —

И любовь моя безгрешна».

Скорбь ее к святому лику

Богоматери подводит:

Он стоит в огне лучей,

И на деву из очей

Милость тихая нисходит.

Пала дева пред иконой

И безмолвно упованья

От пречистыя ждала…

И душою перешла

Неприметно в мир свиданья.

1818

67. Победитель[83]

Сто красавиц светлооких

Председали на турнире,

Все — цветочки полевые;

А моя одна как роза.

На нее глядел я смело,

Как орел глядит на солнце.

Как от щек моих горячих

Разгоралося забрало!

Как рвалось пробиться сердце

Сквозь тяжелый, твердый панцирь!

Светлых взоров тихий пламень

Стал душе моей пожаром;

Сладкошепчущие речи

Стали сердцу бурным вихрем;

И она — младое утро —

Стала мне грозой могучей;

Я помчался, я ударил —

И ничто не устояло.

1822

68. Ночь[84]

Уже утомившийся день

Склонился в багряные воды,

Темнеют лазурные своды,

Прохладная стелется тень;

И ночь молчаливая мнрно

Пошла по дороге эфирной,

И Геспер летит перед ней

С прекрасной звездою своей.

Сойди, о небесная, к нам

С волшебным твоим покрыва\ом,

С целебным забвенья фиалом.

Дай мира усталым сердцам.

Своим миротворным явленьем,

Своим усыпительным пеньем

Томимую душу тоской,

Как матерь дитя, успокой.

1823

69. Листок[85]

От дружной ветки отлученный,

Скажи, листок уединенный,

Куда летишь?.. «Не знаю сам;

Гроза разбила дуб родимый;

С тех пор, по долам, по горам

По воле случая носимый,

Стремлюсь, куда велит мне рок,

Куда на свете все стремится,

Куда и лист лавровый мчится

И легкий розовый листок».

1818

70. Любовь

На воле природы,

На луге душистом,

В цветущей долине,

И в пышном чертоге,

И в звездном блистанье

Безмолвныя ночи —

Дышу лишь тобою.

Глубокую сладость,

Глубокое пламя

В меня ты вливаешь;

В весне животворной,

В цветах благовонных

Меня ты объемлешь

Спокойствием неба,

Святая любовь!

1828(?)

71. Песня («Кольцо души-девицы…»)[86]

Кольцо души-девицы

Я в море уронил;

С моим кольцом я счастье

Земное погубил.

Мне, дав его, сказала:

«Носи, не забывай!

Пока твое колечко,

Меня своей считай!»

Не в добрый час я невод

Стал в море полоскать;

Кольцо юркнуло в воду;

Искал… но где сыскать!..

С тех пор мы как чужие,

Приду к ней — не глядит!

С тех пор мое веселье

На дне морском лежит!

О ветер полуночный,

Проснися! Будь мне друг!

Схвати со дна колечко

И выкати на луг.

Вчера ей жалко стало:

Нашла меня в слезах!

И что-то, как бывало,

Зажглось у ней в глазах!

Ко мне подсела с лаской,

Мне руку подала,

И что-то ей хотелось,

Сказать, но не могла!

На что твоя мне ласка,

На что мне твой привет?

Любви, любви хочу я…

Любви-то нет и нет!

Ищи, кто хочет, в море

Богатых янтарей…

А мне мое колечко

С надеждою моей.

1816

72. <Из баллады «Светлана»>(«Раз в крещенский вечерок…»)[87]

Раз в крещенский вечерок

              Девушки гадали:

За ворота башмачок,

              Сняв с ноги, бросали;

Снег пололи; под окном

              Слушали; кормили

Счетным курицу зерном;

              Ярый воск топили;

В чашу с чистою водой

Клали перстень золотой,

              Серьги изумрудны;

Расстилали белый плат

И над чашей пели в лад

              Песенки подблюдны.

Тускло светится луна

              В сумраке тумана —

Молчалива и грустна

              Милая Светлана.

«Что, подруженька, с тобой?

              Вымолви словечко;

Слушай песни круговой,

              Вынь себе колечко.

Пой, красавица: „Кузнец,

Скуй мне злат и нов венец,

              Скуй кольцо златое;

Мне венчаться тем венцом,

Обручаться тем кольцом

              При святом налое“».

— «Как могу, подружки, петь?

              Милый друг далеко;

Мне судьбина умереть

              В грусти одинокой.

Год промчался — вести нет,

              Он ко мне не пишет;

Ах! а им лишь красен свет,

              Им лишь сердце дышит..

Иль не вспомнишь обо мне?

Где, в какой ты стороне?

              Где твоя обитель?

Я молюсь и слезы лью!

Утоли печаль мою,

              Ангел-утешитель».

1811

73. Ночной смотр[88][89]

В двенадцать часов по ночам

Из гроба встает барабанщик;

И ходит он взад и вперед,

И бьет он проворно тревогу.

И в темных гробах барабан

Могучую будит пехоту:

Встают молодцы егеря,

Встают старики гренадеры,

Встают из-под русских снегов,

С роскошных полей италийских,

Встают с африканских степей,

С горючих песков Палестины.

В двенадцать часов по ночам

Выходит трубач из могилы;

И скачет он взад и вперед,

И громко трубит он тревогу.

И в темных могилах труба

Могучую конницу будит:

Седые гусары встают,

Встают усачи кирасиры;

И с севера, с юга летят,

С востока и с запада мчатся

На легких воздушных конях

Один за другим эскадроны.

В двенадцать часов по ночам

Из гроба встает полководец;

На нем сверх мундира сюртук;

Он с маленькой шляпой и шпагой;

На старом коне боевом

Он медленно едет по фрунту;

И маршалы едут за ним,

И едут за ним адъютанты;

И армия честь отдает.

Становится он перед нею,

И с музыкой мимо его

Проходят полки за полками.

И всех генералов своих

Потом он в кружок собирает,

И ближнему на ухо сам

Он шепчет пароль свой и лозунг;

И армии всей отдают

Они тот пароль и тот лозунг:

И Франция — тот их пароль,

Тот лозунг — Святая Елена.

Так к старым солдатам своим

На смотр генеральный из гроба

В двенадцать часов по ночам

Встает император усопший.

ДЕНИС ДАВЫДОВ(1784–1839)

74. Вольный перевод из Парни[90]

        Сижу на берегу потока,

Бор дремлет в сумраке; всё спит вокруг, а я

Сижу на берегу — и мыслию далеко,

                  Там, там… где жизнь моя!..

И меч в руке моей мутит струи потока.

        Сижу на берегу потока,

Снедаем ревностью, задумчив, молчалив…

Не торжествуй еще, о ты, любимец рока!

                  Ты счастлив — но я жив…

И меч в руке моей мутит струи потока.

        Сижу на берегу потока…

Вздохнешь ли ты о нем, о друг, неверный друг…

И точно ль он любим? — ах, эта мысль жестока!..

                  Кипит отмщеньем дух,

И меч в руке моей мутит струи потока.

1817

75. И моя звездочка[91]

Море воет, море стонет,

И во мраке, одинок,

Поглощен волною, тонет

Мой заносчивый челнок.

Но, счастливец, пред собою

Вижу звездочку мою —

И покоен я душою,

И беспечно я пою:

«Молодая, золотая

Предвещательница дня!

При тебе беда земная

Недоступна до меня.

Но сокрой за бурной мглою

Ты сияние свое —

И сокроется с тобою

Провидение мое!»

1834

76. Романс («Не пробуждай, не пробуждай…»)[92]

Не пробуждай, не пробуждай

Моих безумств и исступлений,

И мимолетных сновидений

Не возвращай, не возвращай!

Не повторяй мне имя той,

Которой память — мука жизни,

Как на чужбине песнь отчизны

Изгнаннику земли родной.

Не воскрешай, не воскрешай

Меня забывшие напасти,

Дай отдохнуть тревогам страсти

И ран живых не раздражай.

Иль нет! Сорви покров долой!..

Мне легче горя своеволье,

Чем ложное холоднодровье,

Чем мой обманчивый покой.

1834

КОНСТАНТИН БАТЮШКОВ(1787–1855)

77. Ложный страх[93]

Подражание Парни

Помнишь ли, мой друг бесценный!

Как с амурами тишком,

Мраком ночи окруженный,

Я к тебе прокрался в дом?

Помнишь ли, о друг мой нежной!

Как дрожащая рука

От победы неизбежной

Защищалась — но слегка?

Слышен шум! ты испугалась!

Свет блеснул и вмиг погас;

Ты к груди моей прижалась,

Чуть дыша… блаженный час!

Ты пугалась; я смеялся.

«Нам ли ведать, Хлоя, страх!

Гименей за всё ручался,

И амуры на часах.

Всё в безмолвии глубоком.

Всё почило сладким сном!

Дремлет Аргус томным оком

Под Морфеевым крылом!»

Рано утренние розы

Запылали в небесах…

Но любви бесценны слезы,

Но улыбка на устах,

Томно персей волнованье

Под прозрачным полотном,

Молча новое свиданье

Обещали вечерком.

Если б Зевсова десница

Мне вручила ночь и день,

Поздно б юная денница

Прогоняла черну тень!

Поздно б солнце выходило

На восточное крыльцо;

Чуть блеснуло б — и сокрыло

За лес рдяное лицо;

Долго б тени пролежали

Влажной ночи на полях;

Долго б смертные вкушали

Сладострастие в мечтах.

Дружбе дам я час единой,

Вакху час и сну другой.

Остальною ж половиной

Поделюсь, мой друг, с тобой!

1810

78. Любовь в челноке

Месяц плавал над рекою,

Всё спокойно! Ветерок

Вдруг повеял, и волною

Принесло ко мне челнок.

Мальчик в нем сидел прекрасный,

Тяжким правил он веслом.

«Ах, малютка мой несчастный!

Ты потонешь с челноком!»

«Добрый путник, дай помо́гу;

Я не справлю, сидя в нем.

На — весло! и понемногу

Мы к ночлегу доплывем».

Жалко мне малютки стало;

Сел в челнок — и за весло!

Парус ветром надувало,

Нас стрелою понесло.

И вдоль берега помчались,

По теченью быстрых вод;

А на берег собирались

Стаей нимфы в хоровод.

Резвые смеялись, пели

И цветы кидали в нас;

Мы неслись, стрелой летели…

О беда! О страшный час!..

Я заслушался, забылся,

Ветер с моря заревел;

Мой челнок о мель разбился,

А малютка… улетел!

Кое-как на голый камень

Вышел, с горем пополам;

Я обмок — а в сердце пламень:

Из беды опять к бедам!

Всюду нимф ищу прекрасных,

Всюду в горести брожу,

Лишь в мечтаньях сладострастных

Тени милых нахожу.

Добрый путник! в час погоды

Не садися ты в челнок!

Знать, сии опасны воды;

Знать, малютка… страшный бог!

1810

79. Источник[94]

Буря умолкла, и в ясной лазури

Солнце явилось на западе нам;

Мутный источник, след яростной бури,

С ревом и с шумом бежит по полям!

Зафна! Приближься: для девы невинной

Пальмы под тенью здесь роза цветет;

Падая с камня, источник пустынный

С ревом и с пеной сквозь дебри течет!

Дебри ты, Зафна, собой озарила!

Сладко с тобою в пустынных краях!

Песни любови ты мне повторила;

Ветер унес их на тихих крылах!

Голос твой, Зафна, как утра дыханье,

Сладостно шепчет, несясь по цветам.

Тише, источник! Прерви волнованье,

С ревом и с пеной стремясь по полям!

Голос твой, Зафна, в душе отозвался;

Вижу улыбку и радость в очах!..

Дева любви! — я к тебе прикасался,

С медом пил розы на влажных устах!

Зафна краснеет?.. О друг мой невинный,

Тихо прижмися устами к устам!..

Будь же ты скромен, источник пустынный,

С ревом и с шумом стремясь по полям!

Чувствую персей твоих волнованье,

Сердца биенье и слезы в очах;

Сладостно девы стыдливой роптанье!

Зафна, о Зафна!.. Смотри… там, в водах,

Быстро несется цветок розмаринный;

Воды умчались — цветочка уж нет!

Время быстрее, чем ток сей пустынный,

С ревом который сквозь дебри течет!

Время погубит и прелесть и младость!..

Ты улыбнулась, о дева любви!

Чувствуешь в сердце томленье и сладость,

Сильны восторги и пламень в крови!..

Зафна, о Зафна! — там голубь невинный

С страстной подругой завидуют нам…

Вздохи любови — источник пустынный

С ревом и с шумом умчит по полям!

Первая половина 1810

80. Радость[95]

Любимца Кипридина

И миртом и розою

Венчайте, о юноши

И девы стыдливые!

Толпами сбирайтеся,

Руками сплетайтеся

И, радостно топая,

Скачите и прыгайте!

Мне лиру тиискую[96]

Камены и грации

Вручили с улыбкою:

И песни веселию,

Приятнее не́ктара

И слаще амврозии,

Что пьют небожители,

В блаженстве беспечные,

Польются со струн ее!

Сегодня — день радости:

Филлида суровая

Сквозь слезы стыдливости

«Люблю!» мне промолвила.

Как роза, кропимая

В час утра Авророю,

С главой, отягченною

Бесцельными каплями,

Румяней становится, —

Так ты, о прекрасная!

С главою поникшею,

Сквозь слезы стыдливости,

Краснея, промолвила

«Люблю!» тихим шепотом.

Всё мне улыбнулося;

Тоска и мучения

И страхи и горести

Исчезли — как не было!

Киприда, влекомая

По воздуху синему

Меж бисерных облаков

Цитерскими птицами

К Цитере иль Пафосу,

Цветами осыпала

Меня и красавицу.

Всё мне улыбнулося! —

И солнце весеннее,

И рощи кудрявые,

И воды прозрачные,

И холмы парнасские!

Любимца Кипридина,

В любви победителя,

И миртом и розою

Венчайте, о юноши

И девы стыдливые!

1810(?)

81. Разлука[97]

Гусар, на саблю опираясь,

В глубокой горести стоял;

Надолго с милой разлучаясь,

          Вздыхая, он сказал:

«Не плачь, красавица! Слезами

Кручине злой не пособить!

Клянуся честью и усами

          Любви не изменить!

Любви непобедима сила!

Она — мой верный щит в войне;

Булат в руке, а в сердце Лила, —

          Чего страшиться мне?

Не плачь, красавица! Слезами

Кручине злой не пособить!

А если изменю… усами

          Клянусь, наказан быть!

Тогда, мой верный конь, споткнися,

Летя во вражий стан стрелой;

Уздечка бранная порвися,

          И стремя под ногой!

Пускай булат в руке с размаха

Изломится, как прут гнилой,

И я, бледнея весь от страха,

          Явлюсь перед тобой!»

Но верный конь не спотыкался

Под нашим всадником лихим;

Булат в боях не изломался,

          И честь гусара с ним!

А он забыл любовь и слезы

Своей пастушки дорогой,

И рвал в чужбине счастья розы

          С красавицей другой.

Но что же сделала пастушка?

Другому сердце отдала.

Любовь красавицам — игрушка,

          А клятвы их — слова!

Всё здесь, друзья, изменой дышит,

Теперь нет верности нигде!

Амур, смеясь, все клятвы пишет

          Стрелою на воде.

1814

82. Мой гений[98]

О память сердца! ты сильней

Рассудка памяти печальной,

И часто сладостью своей

Меня в стране пленяешь дальной.

Я помню голос милых слов,

Я помню очи голубые,

Я помню локоны златые

Небрежно вьющихся власов.

Моей пастушки несравненной

Я помню весь наряд простой,

И образ милый, незабвенный

Повсюду странствует со мной.

Хранитель-гений мой — любовью

В утеху дан разлуке он:

Засну ль? приникнет к изголовью

И усладит печальный сон.

1815

83. «Есть наслаждение и в дикости лесов…»[99]

Есть наслаждение и в дикости лесов,

        Есть радость на приморском бреге,

И есть гармония в сем говоре валов,

        Дробящихся в пустынном беге.

Я ближнего люблю, но ты, природа-мать,

        Для сердца ты всего дороже!

С тобой, владычица, привык я забывать

        И то, чем был, как был моложе,

И то, чем ныне стал под холодом годов.

        Тобою в чувствах оживаю:

Их выразить душа не знает стройных слов

        И как молчать об них, не знаю…

1819

АЛЕКСАНДР ПУШКИН(1799–1837)

84. Певец[100]

Слыхали ль вы за рощей глас ночной

Певца любви, певца своей печали?

Когда поля в час утренний молчали,

Свирели звук унылый и простой

                    Слыхали ль вы?

Встречали ль вы в пустынной тьме леснок

Певца любви, певца своей печали?

Следы ли слез, улыбку ль замечали,

Иль тихий взор, исполненный тоской,

                    Встречали вы?

Вздохнули ль вы, внимая тихий глас

Певца любви, певца своей печали?

Когда в лесах вы юношу видали,

Встречая взор его потухших глаз,

                    Вздохнули ль вы?

1816

85. Пробуждение[101]

Мечты, мечты,

Где ваша сладость?

Где ты, где ты,

Ночная радость?

Исчезнул он,

Веселый сон,

И одинокой

Во тьме глубокой

Я пробужден.

Кругом постели

Немая ночь.

Вмиг охладели,

Вмиг улетели

Толпою прочь

Любви мечтанья.

Еще полна

Душа желанья

И ловит сна

Воспоминанья.

Любовь, любовь,

Внемли моленья:

Пошли мне вновь

Свои виденья,

И поутру,

Вновь упоенный,

Пускай умру

Непробужденный.

1816

86. <Из поэмы «Кавказский пленник»>[102]

Черкесская песня

В реке бежит гремучий вал;

В горах безмолвие ночное;

Казак усталый задремал,

Склонясь на копие стальное.

Не спи, казак: во тьме ночной

Чеченец ходит за рекой.

Казак плывет на челноке,

Влача по дну речному сети.

Казак, утонешь ты в реке,

Как тонут маленькие дети,

Купаясь жаркою порой:

Чеченец ходит за рекой.

На берегу заветных вод

Цветут богатые станицы;

Веселый пляшет хоровод.

Бегите, русские певицы,

Спешите, красные, домой:

Чеченец ходит за рекой.

1820–1821

87. Ночь[103]

Мой голос для тебя и ласковый и томный

Тревожит поздное молчанье ночи темной.

Близ ложа моего печальная свеча

Горит; мои стихи, сливаясь и журча,

Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.

Во тьме твои глаза блистают предо мноюР

Мне улыбаются, и звуки слышу я:

Мой друг, мой нежный друг… люблю… твоя… твоя…

1823

88. «Ночной зефир…»[104]

      Ночной зефир

      Струит эфир.

            Шумит,

            Бежит

      Гвадалквивир.

Вот взошла луна златая,

Тише… чу… гитары звон…

Вот испанка молодая

Оперлася на балкон.

      Ночной зефир

      Струит эфир.

            Шумит,

            Бежит

      Гвадалквивир.

Скинь мантилью, ангел милый,

И явись как яркий день!

Сквозь чугунные перилы

Ножку дивную продень!

      Ночной зефир

    Струит эфир.

            Шумит,

            Бежит

      Гвадалквивир.

1824

89. Зимний вечер[105]

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя,

То по кровле обветшалой

Вдруг соломой зашумит,

То, как путник запоздалый,

К нам в окошко застучит.

Наша ветхая лачужка

И печальна и темна.

Что же ты, моя старушка,

Приумолкла у окна?

Или бури завываньем

Ты, мой друг, утомлена,

Или дремлешь под жужжанье

Своего веретена?

Выпьем, добрая подружка

Бедной юности моей,

Выпьем с горя; где же кружка?

Сердцу будет веселей.

Спой мне песню, как синица

Тихо за морем жила;

Спой мне песню, как девица

За водой поутру шла.

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя.

Выпьем, добрая подружка

Бедной юности моей,

Выпьем с горя: где же кружка?

Сердцу будет веселей.

1825

90. К *** («Я помню чудное мгновенье…»)[106]

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,

В тревогах шумной суеты,

Звучал мне долго голос нежный

И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный

Рассеял прежние мечты,

И я забыл твой голос нежный,

Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

1825

91. Сожженное письмо[107]

Прощай, письмо любви, прощай! Она велела.

Как долго медлил я! как долго не хотела

Рука предать огню все радости мои!..

Но полно, час настал: гори, письмо любви.

Готов я: ничему душа моя не внемлет…

Уж пламя жадное листы твои приемлет.

Минуту!.. вспыхнули… пылают… легкий дым,

Виясь, теряется с молением моим.

Уж перстня верного утратя впечатленье,

Растопленный сургуч кипит… О провиденье!

Свершилось! Темные свернулися листы;

На легком пепле их заветные черты

Белеют… Грудь моя стеснилась. Пепел милыи,

Отрада бедная в судьбе моей унылой,

Останься век со мной на горестной груди…

1825

92. Вакхическая песня[108]

        Что смолкнул веселия глас?

        Раздайтесь, вакхальны припевы!

        Да здравствуют нежные девы

И юные жены, любившие нас!

        Полнее стакан наливайте!

                На звонкое дно

                В густое вино

        Заветные кольца бросайте!

Подымем стаканы, содвинем их разом!

Да здравствуют музы, да здравствует разум!

        Ты, солнце святое, гори!

        Как эта лампада бледнеет

        Пред ясным восходом зари,

Так ложная мудрость мерцает и тлеет

        Пред солнцем бессмертным ума.

Да здравствует солнце, да скроется тьма!

1825

93. «В крови горит огонь желанья…»[109]

В крови горит огонь желанья,

Душа тобой уязвлена,

Лобзай меня: твои лобзанья

Мне слаще мирра и вина.

Склонись ко мне главою нежной,

И да почию безмятежный,

Пока дохнет веселый день

И двигнется ночная тень.

1825

94. Признание[110]

К Александре Ивановне Осиповой

Я вас люблю — хоть я бешусь,

Хоть это труд и стыд напрасный.

И в этой глупости несчастной

У ваших ног я признаюсь!

Мне не к лицу и не по летам…

Пора, пора мне быть умней!

Но узнаю по всем приметам

Болезнь любви в душе моей:

Без вас мне скучно, — я зеваю;

При вас мне грустно, — я терплю;

И, мочи нет, сказать желаю,

Мой ангел, как я вас люблю!

Когда я слышу из гостиной

Ваш легкий шаг, иль платья шум,

Иль голос девственный, невинный,

Я вдруг теряю весь свой ум.

Вы улыбнетесь — мне отрада;

Вы отвернетесь — мне тоска;

За день мучения — награда

Мне ваша бледная рука.

Когда за пяльцами прилежно

Сидите вы, склонясь небрежно,

Глаза и кудри опустя, —

Я в умиленье, молча, нежно

Любуюсь вами, как дитя!..

Сказать ли вам мое несчастье,

Мою ревнивую печаль,

Когда гулять, порой, в ненастье,

Вы собираетеся вдаль?

И ваши слезы в одиночку,

И речи в уголку вдвоем,

И путешествие в Опочку,

И фортепьяно вечерком?..

Алина! сжальтесь надо мною.

Не смею требовать любви:

Быть может, за грехи мои,

Мой ангел, я любви не стою!

Но притворитесь! Этот взгляд

Всё может выразить так чудно!

Ах, обмануть меня не трудно!..

Я сам обманываться рад!

1826

95. Зимняя дорога[111]

Сквозь волнистые туманы

Пробирается луна,

На печальные поляны

Льет печально свет она.

По дороге зимней, скучной

Тройка борзая бежит,

Колокольчик однозвучный

Утомительно гремит.

Что-то слышится родное

В долгих песнях ямщика:

То разгулье удалое,

То сердечная тоска…

Ни огня, ни черной хаты…

Глушь и снег… Навстречу мне

Только версты полосаты

Попадаются одне.

Скучно, грустно… завтра, Нина,

Завтра, к милой возвратясь,

Я забудусь у камина,

Загляжусь не наглядясь.

Звучно стрелка часовая

Мерный круг свой совершит,

И, докучных удаляя,

Полночь нас не разлучит.

Грустно, Нина: путь мой скучен,

Дремля смолкнул мой ямщик,

Колокольчик однозвучен,

Отуманен лунный лик.

1826

96. Талисман[112]

Там, где море вечно плещет

На пустынные скалы,

Где луна теплее блещет

В сладкий час вечерней мглы,

Где, в гаремах наслаждаясь,

Дни проводит мусульман,

Там волшебница, ласкаясь,

Мне вручила талисман.

И, ласкаясь, говорила:

«Сохрани мой талисман:

В нем таинственная сила!

Он тебе любовью дан.

От недуга, от могилы,

В бурю, в грозный ураган,

Головы твоей, мой милый,

Не спасет мой талисман.

И богатствами Востока

Он тебя не одарит,

И поклонников пророка

Он тебе не покорит;

И тебя на лоно друга,

От печальных чуждых стран,

В край родной на север с юга

Не умчит мой талисман…

Но когда коварны очи

Очаруют вдруг тебя,

Иль уста во мраке ночи

Поцелуют не любя —

Милый друг! от преступленья,

От сердечных новых ран,

От измены, от забвенья

Сохранит мой талисман!»

1827

97. «Не пой, красавица, при мне…»[113]

Не пой, красавица, при мне

Ты песен Грузии печальной:

Напоминают мне оне

Другую жизнь и берег дальный.

Увы! напоминают мне

Твои жестокие напевы

И степь, и ночь — и при луне

Черты далекой, бедной девы!..

Я призрак милый, роковой,

Тебя увидев, забываю;

Но ты поешь — и предо мной

Его я вновь воображаю.

Не пой, красавица, при мне

Ты песен Грузии печальной:

Напоминают мне оне

Другую жизнь и берег дальный.

1828

98. «На холмах Грузии лежит ночная мгла…»[114]

На холмах Грузии лежит ночная мгла;

          Шумит Арагва предо мною.

Мне грустно и легко; печаль моя светла.

          Печаль моя полна тобою,

Тобой, одной тобой… Унынья моего

          Ничто не мучит, не тревожит,

И сердце вновь горит и любит — оттого,

          Что не любить оно не может.

1829

99. Прощанье[115]

В последний раз твой образ милый

Дерзаю мысленно ласкать,

Будить мечту сердечной силой

И с негой робкой и унылой

Твою любовь воспоминать.

Бегут, меняясь, наши лета,

Меняя все, меняя нас.

Уж ты для своего поэта

Могильным сумраком одета,

И для тебя твой друг угас.

Прими же, дальняя подруга,

Прощанье сердца моего,

Как овдозевшая супруга,

Как друг, обнявший молча друга

Пред заточением его.

1830

100. «Я здесь, Инезилья…»[116]

Я здесь, Инезилья,

Я здесь под окном.

Объята Севилья

И мраком и сном.

Исполнен отвагой,

Окутан плащом,

С гитарой и шпагой

Я здесь под окном.

Ты спишь ли? Гитарой

Тебя разбужу.

Проснется ли старый,

Мечом уложу.

Шелковые петли

К окошку привесь…

Что медлишь?.. Уж нет ли

Соперника здесь?..

Я здесь, Инезилья,

Я здесь под окном.

Объята Севилья

И мраком и сном.

1830

101. «Для берегов отчизны дальной…»[117]

Для берегов отчизны дальной

Ты покидала край чужой;

В час незабвенный, в час печальный

Я долго плакал пред тобой.

Мои хладеющие руки

Тебя старались удержать;

Томленье страшное разлуки

Мой стон молил не прерывать.

Но ты от горького лобзанья

Свои уста оторвала;

Из края мрачного изгнанья

Ты в край иной меня звала.

Ты говорила: «В день свиданья

Под небом вечно голубым,

В тени олив, любви лобзанья

Мы вновь, мой друг, соединим».

Но там, увы, где неба своды

Сияют в блеске голубом,

Где тень олив легла на воды,

Заснула ты последним сном.

Твоя краса, твои страданья

Исчезли в урне гробовой —

А с ними поцелуи свиданья…

Но жду его; он за тобой..

1830

102. <Сцены из рыцарских времен>(«Воротился ночью мельник…»)[118]

Воротился ночью мельник…

— Женка! что за сапоги?

— Ах ты, пьяница, бездельник!

Где ты видишь сапоги?

Иль мутит тебя лукавый?

Это ведра. — Ведра? право? —

Вот уж сорок лет живу,

Ни во сне, ни наяву

Не видал до этих пор

Я на ведрах медных шпор.

1835

103. Казак[119]

Раз, полунощной порою,

          Сквозь туман и мрак,

Ехал тихо над рекою

          Удалой казак.

Черна шапка набекрени,

          Весь жупан в пыли.

Пистолеты при колене,

          Сабля до земли.

Верный конь, узды не чуя,

          Шагом выступал;

Гриву долгую волнуя,

          Углублялся вдаль.

Вот пред ним две-три избушки,

          Выломан забор;

Здесь — дорога к деревушке,

          Там — в дремучий бор.

«Не найду в лесу девицы, —

          Думал хват Денис:

Уж красавицы в светлицы

          На ночь убрались».

Шевельнул донец уздою,

          Шпорой прикольнул,

И помчался конь стрелою,

          К избам завернул.

В облаках луна сребрила

          Дальни небеса;

Под окном сидит уныла

          Девица-краса.

Храбрый видит красну деву;

          Сердце бьется в нем,

Конь тихонько к леву, к леву —

          Вот уж под окном.

«Ночь становится темнее,

          Скрылася луна.

Выдь, коханочка, скорее,

          Напои коня».

«Нет! к мужчине молодому

          Страшно подойти,

Страшно выйти мне из дому,

          Коню дать воды».

«Ах! небось, девица красна,

          С милым подружись!»

— «Ночь красавицам опасна».

          — «Радость! не страшись!

Верь, коханочка, пустое;

          Ложный страх отбрось!

Тратишь время золотое;

          Милая, небось!

Сядь на борзого, с тобою

          В дальний еду край;

Будешь счастлива со мною:

          С другом всюду рай».

Что же девица? Склонилась,

          Победила страх,

Робко ехать согласилась.

          Счастлив стал казак.

Поскакали, полетели,

          Дружку друг любил;

Был ей верен две недели,

          В третью изменил.

1814

104. Романс («Под вечер, осенью ненастной…»)[120]

Под вечер, осенью ненастной,

В далеких дева шла местах

И тайный плод любви несчастной

Держала в трепетных руках.

Всё было тихо — лес и горы,

Всё спало в сумраке ночном;

Она внимательные взоры

Водила с ужасом кругом.

И на невинном сем творенье,

Вздохнув, остановила их…

«Ты спишь, дитя, мое мученье,

Не знаешь горестей моих,

Откроешь очи и тоскуя

Ко груди не прильнешь моей.

Не встретишь завтра поцелуя

Несчастной матери твоей.

Ее манить напрасно будешь!..

Стыд вечный мне вина моя, —

Меня навеки ты забудешь;

Тебя не позабуду я;

Дадут покров тебе чужие

И скажут: „Ты для нас чужой!“ —

Ты спросишь: „Где ж мои родные?“

И не найдешь семьи родной.

Мой ангел будет грустной думой

Томиться меж других детей!

И до конца с душой угрюмой

Взирать на ласки матерей;

Повсюду странник одинокий,

Предел неправедный кляня,

Услышит он упрек жестокий…

Прости, прости тогда меня.

Быть может, сирота унылый,

Узнаешь, обоймешь отца,

Увы! где он, предатель милый,

Мой незабвенный до конца?

Утешь тогда страдальца муки,

Скажи: „Ее на свете нет —

Лаура не снесла разлуки

И бросила пустынный свет“.

Но что сказала я?.. быть может,

Виновную ты встретишь мать,

Твой скорбный взор меня встревожит!

Возможно ль сына не узнать?

Ах, если б рок неумолимый

Моею тронулся мольбой…

Но, может быть, пройдешь ты мимо —

Навек рассталась я с тобой.

Ты спишь — позволь себя, несчастный,

К груди прижать в последний раз.

Закон неправедный, ужасный

К страданью присуждает нас.

Пока лета не отогнали

Беспечной радости твоей, —

Спи, милый! горькие печали

Не тронут детства тихих дней!»

Но вдруг за рощей осветила

Вблизи ей хижину луна…

С волненьем сына ухватила

И к ней приближилась она;

Склонилась, тихо положила

Младенца на порог чужой,

Со страхом очи отвратила

И скрылась в темноте ночной.

1814

105. Черная шаль[121]

Молдавская песня

Гляжу как безумный на черную шаль,

И хладную душу терзает печаль.

Когда легковерен и молод я был,

Младую гречанку я страстно любил.

Прелестная дева ласкала меня;

Но скоро я дожил до черного дня.

Однажды я созвал веселых гостей;

Ко мне постучался презренный еврей.

«С тобою пируют (шепнул он) друзья;

Тебе ж изменила гречанка твоя».

Я дал ему злата и проклял его

И верного позвал раба моего.

Мы вышли; я мчался на быстром коне;

И кроткая жалость молчала во мне.

Едва я завидел гречанки порог,

Глаза потемнели, я весь изнемог…

В покой отдаленный вхожу я один…

Неверную деву лобзал армянин.

Не взвидел я света; булат загремел…

Прервать поцелуя злодей не успел.

Безглавое тело я долго топтал,

И молча на деву, бледнея, взирал.

Я помню моленья… текущую кровь…

Погибла гречанка, погибла любовь!

С главы ее мертвой сняв черную шаль,

Отер я безмолвно кровавую сталь.

Мой раб, как настала вечерняя мгла,

В дунайские волны их бросил тела.

С тех пор не целую прелестных очей,

С тех пор я не знаю веселых ночей.

Гляжу как безумный на черную шаль,

И хладную душу терзает печаль.

1820

106. «Ворон к ворону летит…»[122]

Ворон к ворону летит,

Ворон ворону кричит:

«Ворон, где б нам отобедать?

Как бы нам о том проведать?»

Ворон ворону в ответ:

«Знаю, будет нам обед;

В чистом поле под ракитой

Богатырь лежит убитый.

Кем убит и отчего,

Знает сокол лишь его,

Да кобылка вороная,

Да хозяйка молодая».

Сокол в рощу улетел,

На кобылку недруг сел,

А хозяйка ждет мило̀го

Не убитого, живого.

1828

107. <Из поэмы «Цыганы»>(«Старый муж, грозный муж…»)[123]

Старый муж, грозный муж,

Режь меня, жги меня:

Я тверда, не боюсь

Ни ножа, ни огня.

Ненавижу тебя,

Презираю тебя;

Я другого люблю,

Умираю любя.

Режь меня, жги меня;

Не скажу ничего;

Старый муж, грозный муж,

Не узнаешь его.

Он свежее весны,

Жарче летнего дня;

Как он молод и смел!

Как он любит меня!

Как ласкала его

Я в ночной тишине!

Как смеялись тогда

Мы твоей седине!

1824

АНТОН ДЕЛЬВИГ(1798–1831)

108. Первая встреча[124]

Мне минуло шестнадцать лет,

        Но сердце было в воле;

Я думала: весь белый свет —

        Наш бор, поток и поле.

К нам юноша пришел в село:

        Кто он? отколь? не знаю —

Но всё меня к нему влекло,

        Все мне твердило: знаю!

Его кудрявые власы

        Вкруг шеи обвивались,

Как мак сияет от росы,

        Сияли, рассыпались.

И взоры пламенны его

        Мне что-то изъясняли;

Мы не сказали ничего,

        Но уж друг друга знали.

Куда пойду — и он за мной.

        На долгую ль разлуку?

Не знаю! только он с тоской

        Безмолвно жал мне руку.

«Что хочешь ты? — спросила я, —

        Скажи, пастух унылый».

И с жаром обнял он меня

        И тихо назвал милой.

И мне б тогда его обнять!

        Но рук не поднимала,

На перси потупила взгляд,

        Краснела, трепетала.

Ни слова не сказала я;

        За что ж ему сердиться?

Зачем покинул он меня?

        И скоро ль возвратится?

<1814>

109. К Лилете[125]

Лилета, пусть ветер свистит и кверху метелица вьется;

Внимая боренью стихий, и в бурю мы счастливы будем,

И в бурю мы можем любить! ты знаешь, во мрачном Хаосе

          Родился прекрасный Эрот.

В ужасном волненьи морей, когда громы сражались с громами

И тьма устремлялась во тьму и белая пена кипела, —

Явилась богиня любви, в коральной плывя колеснице.

          И волны пред ней улеглись.

И мы, под защитой богов, потопим в веселии время.

Бушуйте, о чада зимы, осыпайтесь, желтые листья!

Но мы еще только цветем, но мы еще жить начинаем

          В объятиях нежной любви,

И радостно сбросим с себя мы юности красну одежду,

И старости тихой дадим дрожащую руку с клюкою,

И скажем: о старость, веди наслаждаться любовью в том мире,

          Уж мы насладилися здесь.

<1814>

110. Элегия («Когда, душа, просилась ты…»)[126]

Когда, душа, просилась ты

        Погибнуть иль любить,

Когда желанья и мечты

        К тебе теснились жить,

Когда еще я не пил слез

        Из чаши бытия, —

Зачем тогда, в венке из роз,

        К теням не отбыл я!

Зачем вы начертались так

        На памяти моей,

Единый молодости знак,

        Вы, песни прошлых дней!

Я горько долы и леса

        И милый взгляд забыл, —

Зачем же ваши голоса

        Мне слух мой сохранил!

Не возвратите счастья мне,

        Хоть дышит в вас оно!

С ним в промелькнувшей старине

        Простился я давно.

Не нарушайте ж, я молю,

        Вы сна души моей

И слова страшного: люблю

        Не повторяйте ей!

1821 или 1822

111. Романс («Одинок месяц плыл, зыбляся в тумане…»)[127]

Одинок месяц плыл, зыбляся в тумане,

Одинок воздыхал витязь на кургане.

Свежих трав не щипал конь его унылый,

«Конь мой, конь, верный конь, понесемся к милой!

Не к доору грудь моя тяжко воздыхает,

Не к добру сердце мне что-то предвещает;

Не к добру без еды ты стоишь унылый!

Конь мой, конь, верный конь, понесемся к милой!»

Конь вздрогнул, и сильней витязь возмутился,

В милый край, в страшный край как стрела пустился.

Ночь прошла, все светло: виден храм с дуоровой,

Конь заржал, конь взвился над могилой новой.

1821 или 1822

112. Романс («Прекрасный день, счастливый день…»)[128]

Прекрасный день, счастливый день:

        И солнце, и любовь!

С нагих полей сбежала тень —

        Светлеет сердце вновь.

Проснитесь, рощи и поля;

        Пусть жизнью всё кипит:

Она моя, она моя! —

        Мне сердце говорит.

Что вьешься, ласточка, к окну,

        Что, вольная, поешь?

Иль ты щебечешь про весну

        И с ней любовь зовешь?

Но не ко мне — и без тебя

        В певце любовь горит:

Она моя, она моя! —

        Мне сердце говорит.

1823

113. Романс («Не говори: любовь пройдет…»)[129]

Не говори: любовь пройдет,

О том забыть твой друг желает;

В ее он вечность уповает,

Ей в жертву счастье отдает.

Зачем гасить душе моей

Едва блеснувшие желанья?

Хоть миг позволь мне без роптанья

Предаться нежности твоей.

За что страдать? Что мне в любви

Досталось от небес жестоких

Без горьких слез, без ран глубоких,

Без утомительной тоски?

Любви дни краткие даны,

Но мне не зреть ее остылой;

Я с ней умру, как звук унылый

Внезапно порванной струны.

1823

114. Романс («Только узнал я тебя…»)[130]

Только узнал я тебя —

        И трепетом сладким впервые

                Сердце забилось во мне.

Сжала ты руку мою —

        И жизнь, и все радости жизни

                В жертву тебе я принес.

Ты мне сказала «люблю» —

        И чистая радость слетела

                В мрачную душу мою.

Молча гляжу на тебя, —

        Нет слова все муки, все счастье

                Выразить страсти моей.

Каждую светлую мысль,

        Высокое каждое чувство

                Ты зарождаешь в душе.

1823

115. Разочарование[131]

Протекших дней очарованья,

Мне вас душе не возвратить!

В любви узнав одни страданья,

Она утратила желанья

И вновь не просится любить.

К ней сны младые не забродят,

Опять с надеждой не мирят,

В странах волшебных с ней не ходят,

Веселых песен не заводят

И сладких слов не говорят.

Ее один удел печальный:

Года бесчувственно провесть

И в край, для горестных не дальной,

Под глас молитвы погребальной,

Одни молитвы перенесть.

1824

116. Песня («Наяву и в сладком сне…»)[132]

Наяву и в сладком сне

Все мечтаетесь вы мне:

Кудри, кудри шелковые,

Юных персей красота,

Прелесть — очи и уста,

И лобзания живые.

И я в раннюю зарю

Темным кудрям говорю:

Кудри, кудри, что вы вьетесь?

Мне уж вами не играть,

Мне уж вас не целовать,

Вы другому достаетесь.

И я утром золотым

Молвлю персям молодым:

Пух лебяжий, негой страстной

Не дыши по старине —

Уж не быть счастливым мне

На груди моей прекрасной.

Я твержу по вечерам

Светлым взорам и устам:

Замолчите, замолчите!

С лютой долей я знаком,

О веселом, о былом

Вы с душой не говорите!

Ночью, сплю ли я, не сплю, —

Все устами вас ловлю,

Сердцу сладкие лобзанья!

Сердце бьется, сердце ждет, —

Но уж милая нейдет

В час условленный свиданья.

1824

117. Романс («Друзья, друзья! я Нестор между вами…»)

Друзья, друзья! я Нестор между вами,

По опыту веселый человек;

Я пью давно; пил с вашими отцами

В златые дни, в Екатеринин век.

И в нас душа кипела в ваши леты,

Как вы. за честь мы проливали кровь,

Вино, войну нам славили поэты,

Нам сладко пел Мелецкий[133] про любовь!

Не кончен пир — а гости разошлися,

Допировать один остался я.

И что ж? ко мне вы, други, собралися,

Весельчаков бывалых сыновья!

Гляжу на вас: их лица с их улыбкой,

И тот же спор про жизнь и про вино;

И мнится мне, я полагал ошибкой,

Что и любовь забыта мной давно.

1824

118. Эпитафия[134]

Жизнью земною играла она, как младенец игрушкой.

Скоро разбила ее: верно утешилась там.

1824

119. На смерть В….ва[135]

Дева Роза

Юноша милый! на миг ты в наши игры вмешался!

Розе подобный красой, как Филомела ты пел.

Сколько любовь потеряла в тебе поцелуев и песен,

Сколько желаний и ласк новых, прекрасных, как ты.

Дева, не плачь! Я на прахе его в красоте расцветаю.

Сладость он жизни вкусив, горечь оставил другим;

Ах! и любовь бы изменою душу певца отравила!

Счастлив, кто прожил, как он, век соловьиный и мой!

1827

120. Русская песня («Ах ты, ночь ли…»)[136]

Ах ты, ночь ли,

        Ноченька!

Ах ты, ночь ли

        Бурная!

Отчего ты

        С вечера

До глубокой

        Полночи

Не блистаешь

        Звездами,

Не сияешь

        Месяцем?

Все темнеешь

        Тучами?

И с тобой, знать,

        Ноченька,

Как со мною

        Молодцем,

Грусть-злодейка

        Сведалась!

Как заляжет

        Лютая,

Там глубоко

        На сердце —

Позабудешь

        Девицам

Усмехаться,

        Кланяться;

Позабудешь

        С вечера

До глубокой

        Полночи,

Припевая,

        Тешиться

Хороводной

        Пляскою!

Нет, взрыдаешь,

        Всплачешься,

И, безродный

        Молодец,

На постелю

        Жесткую,

Как в могилу,

        Кинешься!

1820 или 1821

121. Русская песня («Что, красотка молодая…»)[137]

Что, красотка молодая,

        Что ты, светик, плачешь?

Что головушку, вздыхая,

        К белой ручке клонишь?

Или словом, или взором

        Я тебя обидел?

Иль нескромным разговором

        Ввел при людях в краску?

Нет, лежит тоска иная

        У тебя на сердце!

Нет, кручинушку другую

        Ты вложила в мысли!

Ты не хочешь, не желаешь

        Молодцу открыться,

Ты боишься милу другу

        Заповедать тайну!

Не слыхали ль злые люди

        Наших разговоров?

Не спросили ль злые люди

        У отца родного;

Не спросили ль сопостаты

        У твоей родимой:

«Чей у ней на ручке перстень,

        Чья в повязке лента?

Лента, ленточка цветная,

        С золотой каймою,

Перстень с чернью расписною,

        С чистым изумрудом?»

Не томи, открой причину

        Слез твоих горючих!

Перелей в мое ты сердце

        Всю тоску-кручину,

Перелей тоску-кручину

        Сладким поцелуем:

Мы вдвоем тоску-кручину

        Легче растоскуем.

1823

122. Русская песня («Голова ль моя, головушка…»)

Голова ль моя, головушка,

Голова ли молодецкая,

Что болишь ты, что ты клонишься

Ко груди, к плечу могучему?

Ты не то была, удалая,

В прежни годы, в дни разгульные,

В русых кудрях, в красоте твоей,

В той ли шапке, шапке бархатной,

Соболями отороченной.

Днем ли в те поры я выеду,

В очи солнце — ты не хмуришься;

В темном лесе в ночь ненастную

Ты найдешь тропу заглохшую;

Красна ль девица приглянется —

И без слов ей все повыскажешь;

Повстречаются ль недобрые —

Только взглянут и вспокаются.

Что ж теперь ты думу думаешь,

Думу крепкую, тяжелую?

Иль ты с сердцем перемолвилась,

Иль одно вы с ним задумали,

Иль прилука молодецкая

Ни из сердца, ни с ума нейдет?

Уж не вырваться из клеточки

Певчей птичке конопляночке,

Знать и вам не видеть более

Прежней воли с прежней радостью.

1823

123. Русская песня («Скучно, девушки, весною жить одной …»)[138]

Скучно, девушки, весною жить одной:

Не с кем сладко побеседовать младой

Сиротинушка, на всей земле одна,

Пригорюнясь ли присядешь у окна —

Под окошком все так весело глядит,

И мне душу то веселие томит,

(То веселье — не веселье, а любовь,

От любви той замирает в сердце кровь.

И я выйду во широкие поля —

С них ли негой так и веет на тебя;

Свежий запах каждой травки полевой

Вреден девице весеннею порой,

Хочешь с кем-то этим запахом дышать,

И другим устам его передавать;

Белой груди чем-то сладким тяжело,

Голубым очам при солнце не светло.

Больно, больно безнадежной тосковать!

И я кинусь на тесовую кровать,

К изголовью правой щечкою прижмусь

И горючими слезами обольюсь.

Как при солнце летом дождик пошумит,

Травку вспрыснет, но её не освежит,

Так и слезы не свежат меня, младой;

Скучно, девушки, весною жить одной!

1824

124. Русская песня («Пела, пела пташечка…»)[139]

Пела, пела пташечка

        И затихла;

Знало сердце радости

        И забыло.

Что, певунья пташечка,

        Замолчала?

Как ты, сердце, сведалось

        С черным горем?

Ах! Убили пташечку

        Злые вьюги;

Погубили молодца

        Злые толки!

Полететь бы пташечке

        К синю морю;

Убежать бы молодцу

        В лес дремучий!

На море валы шумят,

        А не вьюги;

В лесе звери лютые,

        Да не люди!

1824

125. Русская песня («Соловей мой, соловей…»)[140]

Соловей мой, соловей,

Голосистый соловей!

Ты куда, куда летишь,

Где всю ночку пропоешь?

Кто-то бедная, как я,

Ночь прослушает тебя,

Не смыкаючи очей,

Утопаючи в слезах?

Ты лети, мой соловей,

Хоть за тридевять земель,

Хоть за синие моря,

На чужие берега;

Побывай во всех странах,

В деревнях и в городах:

Не найти тебе нигде

Горемышнее меня.

У меня ли у младой

Дорог жемчуг на груди,

У меня ли у младой

Жар-колечко на руке,

У меня ли у младой

В сердце миленький дружок.

В день осенний на груди

Крупный жемчуг потускнел,

В зимню ночку на руке

Распаялося кольцо,

А как нынешней весной

Разлюбил меня милой.

1825

126. Русская песня («Сиротинушка, девушка…»)[141]

Сиротинушка, девушка,

Полюби меня, молодца,

Полюбя — приголубливай.

Мои кудри расчесывай.

Хорошо цветку на поле,

Любо пташечке на́ небе, —

Сиротинушке девушке

Веселей того с молодцем.

У меня в дому волюшка,

От беды оборонушка,

Что от дождичка кровелька,

От жары дневной ставенки,

От лихой же разлучницы,

От лукавой указчицы

На воротах замок висит,

В подворотенку пес глядит.

1828

127. Русская песня («И я выйду ль на крылечко…»)[142]

И я выйду ль на крылечко,

        На крылечко погулять,

И я стану ль у колечка

        О любезном горевать;

Как у этого ль колечка

        Он впоследнее стоял

И печальное словечко

        Мне, прощаючись, сказал:

«За турецкой за границей[143],

        В басурманской стороне

По тебе лишь по девице

        Слезы лить досталось мне…»

. .

1828

128. Русская песня («Как за реченькой слободушка стоит…»)[144]

Как за реченькой слободушка стоит,

По слободке той дороженька бежит,

Путь-дорожка широка, да не длинна,

Разбегается в две стороны она:

Как налево — на кладбище к мертвецам,

А направо — к закавказским молодцам.

Грустно было провожать мне, молодой,

Двух родимых и по той, и по другой:

Обручальника по левой проводя,

С плачем матерью-землей покрыла я;

А налетный друг уехал по другой,

На прощанье мне кивнувши головой.

1828

129. Русская песня («Как у нас ли на кровельке…»)[145]

Как у нас ли на кровельке,

Как у нас ли на крашеной,

Собиралися пташечки,

Мелки пташечки, ласточки,

Щебетали, чиликали,

Несобравшихся кликали:

«Вы слетайтесь, не медлите,

В путь-дороженьку пустимся!

Красны дни миновалися,

Вдоволь мы наигралися,

Здесь не ждать же вам гибели

От мороза трескучего!»

Государь ты мой батюшка,

Государыня матушка!

Меня суженый сватает,

Меня ряженый сватает;

Поспешите, не мешкайте,

Меня поезду выдайте,

С хлебом-солию, с образом,

С красотой проходящею!

Мне не век вековать у вас,

Не сидеть же всё девицей

Без любви и без радости

До ворчуньи ль до старости.

1829

ПЕТР ВЯЗЕМСКИЙ(1792–1878)

130. Слеза[146]

Когда печали неотступной

В тебе подымется гроза

И нехотя слезою крупной

Твои увлажатся глаза,

Я и в то время с наслажденьем

Еще внимательней, нежней

Любуюсь милым выраженьем

Пригожей горести твоей.

С лазурью голубого ока

Играет зыбкий блеск слезы,

И мне сдается: перл Востока

Скатился с светлой бирюзы.

<1829>

131. Песня («Собирайтесь, девки красны…»)

Собирайтесь, девки красны,

Собирайтесь в хоровод,

Скоро день погаснет ясный,

Солнце яркое зайдет.

Ненадолго ландыш белый

Расцветает по лесам,

Лето луг ковром одело

Ненадолго в радость нам.

В свежих рощах на свободе

Пташке не всегда порхать.

Не всегда нам в хороводе

Петь, резвиться и плясать.

Завтра, может быть, на пташку

Хитрый сыщется ловец:

Муж сердитый на девицу —

И тогда всему конец.

1817

132. Еще тройка («Тройка мчится, тройка скачет…»)[147]

Тройка мчится, тройка скачет,

Вьется пыль из-под копыт;

Колокольчик звонко плачет,

И хохочет, и визжит.

По дороге голосисто

Раздается яркий звон;

То вдали отбрякнет чисто,

То застонет глухо он.

Словно леший ведьме вторит

И аукается с ней,

Иль русалка тараторит

В роще звучных камышей.

Русской степи, ночи темной

Поэтическая весть!

Много в ней и думы томной

И раздолья много есть.

Прянул месяц из-за тучи,

Обогнул свое кольцо

И посыпал блеск зыбучий

Прямо путнику в лицо.

Кто сей путник и отколе,

И далек ли путь ему?

По неволе иль по воле

Мчится он в ночную тьму?

На веселье иль кручину,

К ближним ли под кров родной

Или в грустную чужбину

Он спешит, голубчик мой?

Сердце в нем ретиво рвется

В путь обратный или вдаль?

Встречи ль ждет он не дождется,

Иль покинутого жаль?

Ждет ли перстень обручальный.

Ждут ли путника пиры,

Или факел погребальный

Над могилою сестры?

Как узнать? Уж он далеко;

Месяц в облако нырнул,

И в пустой дали глубоко

Колокольчик уж заснул.

<1834>

НИКОЛАЙ ИВАНЧИН-ПИСАРЕВ(1795–1849)

133. «Тебя забыть! — и ты сказала…»[148]

Тебя забыть! — и ты сказала,

Что сердце может разлюбить.

Ты ль сердца моего не знала?

          Тебя забыть?

Тебя забыть! — но кто же будет

Мне в жизни радости дарить?

Нет, прежде бог меня забудет…

          Тебя ль забыть?

Тебя забыть, и, свет могилой

Назвав, как бремя жизнь влачить,

Могу ль, могу ль, о друг мой милый!

          Тебя забыть?

Тебя забыть, искать свободы,

Но цепи я рожден носить,

И мне ль, восстав против природы,

          Тебя забыть?

Тебя забыть, пленясь другою,

И для другой хоть миг прожить:

Тому ль, кто дышит лишь тобою,

          Тебя забыть?

Тебя забыть! Нет, адска злоба

Одна могла ту мысль внушить.

Могу ль и за порогом гроба

          Тебя забыть?

<1819>

134. «Ты грустишь, твой взор тоскливый…»

Ты грустишь, твой взор тоскливый

Тихой светится слезой,

Ищешь в думе молчаливой

Сердцу прежний дать покой.

Сердце в горе и не знает,

Что есть смертный, может быть.

Кто всё горе примечает,

Но не смеет разделить.

Если б взор сей хоть случайно

Обратился на него,

Ты б узнала, что он тайно

Грустен больше твоего.

Ты б узнала, что страдает

Скромный друг, и к небесам:

«Дайте с ней делить, — взывает, —

Грусть и радость пополам».

<1819>

ЕВГЕНИЙ БАРАТЫНСКИЙ(1800–1844)

135. К Алине

Тебя я некогда любил,

И ты любить не запрещала;

Но я дитя в то время был —

Ты в утро дней едва вступала.

Тогда любим я был тобой,

И в дни невинности беспечной

Алине с детской простотой

Я клятву дал уж в страсти вечной.

Тебя ль, Алина, вижу вновь?

Твой голос стал еще приятней;

Сильнее взор волнует кровь;

Улыбка, ласки сердцу внятней;

Блестящих на груди лилей

Все прелести соединились,

И чувства прежние живей

В душе моей возобновились.

Алина! чрез двенадцать лет

Всё тот же сердцем, ныне снова

Я повторяю свой обет.

Ужель не скажешь ты полслова?

Прелестный друг! чему ни быть,

Обет сей будет свято чтимым.

Ах! я могу еще любить,

Хотя не льщусь уж быть любимым.

<1819>

136. Разлука[149]

Расстались мы; на миг очарованьем,

На краткий миг была мне жизнь моя j

Словам любви внимать не буду я,

Не буду я дышать любви дыханьем!

Я все имел, лишился вдруг всего;

Лишь начал сон… исчезло сновиденье!

Одно теперь унылое смущенье

Осталось мне от счастья моего.

<1820>

137. Разуверение[150]

Не искушай меня без нужды

Возвратом нежности твоей;

Разочарованному чужды

Все обольщенья прежних дней!

Уж я не верю увереньям,

Уж я не верую в любовь

И не могу предаться вновь

Раз изменившим сновиденьям!

Слепой тоски моей не множь,

Не заводи о прежнем слова,

И, друг заботливый, больного

В его дремоте не тревожь!

Я сплю, мне сладко усыпленье;

Забудь бывалые мечты:

В душе моей одно волненье,

А не любовь пробудишь ты.

<1821>

138. К …О («Приманкой ласковых речей…»)

Приманкой ласковых речей

Вам не лишить меня рассудка!

Конечно, многих вы милей,

Но вас любить — плохая шутка!

Вам не нужна любовь моя,

Не слишком заняты вы мною,

Не нежность — прихоть вашу я

Признаньем страстным успокою.

Вам дорог я, твердите вы,

Но лишний пленник вам дороже;

Вам очень мил я, но, увы!

Вам и другие милы тоже.

С толпой соперников моих

Я состязаться не дерзаю

И превосходной силе их

Без битвы поле уступаю.

1821

139. Возвращение[151]

На кровы ближнего селенья

Нисходит вечер, день погас

Покинем рощу, где для нас

Часы летели как мгновенья!

Лель, улыбнись, когда из ней

Случится девице моей

Унесть во взорах пламень томный,

Мечту любви в душе своей

И в волосах листок нескромный.

<1822>

140. Поцелуй[152]

Сей поцелуй, дарованный тобой,

Преследует мое воображенье:

И в шуме дня, и в тишине ночной

Я чувствую его напечатленье!

Сойдет ли сон и взор сомкнет ли мой —

Мне снишься ты, мне снится наслажденье!

Обман исчез, нет счастья! и со мной

Одна любовь, одно изнеможенье.

<1822>

141. Две доли

Дало две доли провидение

          На выбор мудрости людской:

Или надежду и волнение,

          Иль безнадежность и покой.

Верь тот надежде обольщающей,

          Кто бодр неопытным умом,

Лишь по молве разновещающей

          С судьбой насмешливой знаком.

Надейтесь, юноши кипящие!

          Летите, крылья вам даны;

Для вас и замыслы блестящие

          И сердца пламенные сны!

Но вы, судьбину испытавшие,

          Тщету утех, печали власть,

Вы, знанье бытия приявшие

          Себе на тягостную часть!

Гоните прочь их рой прельстительный;

          Так! доживайте жизнь в тиши

И берегите хлад спасительный

          Своей бездейственной души.

Своим бесчувствием блаженные,

          Как трупы мертвых из гробов,

Волхва словами пробужденные,

          Встают со скрежетом зубов, —

Так вы, согрев в душе желания,

          Безумно вдавшись в их обман,

Проснетесь только для страдания,

          Для боли новой прежних ран.

<1823>

142. Звезда («Взгляни на звезды: много звезд…»)

Взгляни на звезды: много звезд

          В безмолвии ночном

Горит, блестит кругом луны

          На небе голубом.

Взгляни на звезды: между них

          Милее всех одна!

За что же? Ранее встает,

          Ярчей горит она?

Нет! утешает свет ее

          Расставшихся друзей:

Их взоры, в синей вышине,

          Встречаются на ней.

Она на небе чуть видна,

          Но с думою глядит,

Но взору шлет ответный взор

          И нежностью горит.

С нее в лазоревую ночь

          Не сводим мы очес,

И провожаем мы ее

          На небо и с небес.

Себе звезду избрал ли ты?

          В безмолвии ночном

Их много блещет и горит

На небе голубом.

Не первой вставшей сердце вверь

          И, суетный в любви,

Не лучезарнейшую всех

          Своею назови.

Ту назови своей звездой,

          Что с думою глядит,

И взору шлет ответный взор,

          И нежностью горит.

1824

143. А. А. В<оейков>ой[153]

Очарованье красоты

          В тебе не страшно нам:

Не будишь нас, как солнце, ты

          К мятежным суетам;

От дольней жизни, как луна,

          Манишь за край земной,

И при тебе душа полна

          Священной тишиной.

<1826>

144. Песня («Когда взойдет денница золотая…»)

Когда взойдет денница золотая,

                    Горит эфир,

И ото сна встает, благоухая,

                    Цветущий мир,

И славит все существованья сладость, —

                    С душой твоей

Что в пору ту? скажи, живая радость,

                    Тоска ли в ней?

Когда на дев цветущих и приветных,

                    Перед тобой

Мелькающих в одеждах разноцветных.

                    Глядишь порой,

Глядишь и пьешь их томных взоров сладость, —

                    С душой твоей

Что в пору ту? скажи, живая радость,

                    Тоска ли в ней?

Страдаю я! Из-за дубравы дальной

                    Взойдет заря,

Мир озарит, души моей печальной

                    Не озаря.

Будь новый день любимцу счастья в сладость!

                    Душе моей

Противен он! что прежде было в радость,

                    То в муку ей.

Что красоты, почти всегда лукавой,

                    Мне долгий взор?

Обманчив он! знаком с его отравой

                    Я с давних пор.

Обманчив он! его живая сладость

                    Душе моей

Страшна теперь! что прежде было в радость,

                    То в муку ей.

<1827 >

145. «Где сладкий шепот…»[154]

Где сладкий шепот

Моих лесов?

Потоков ропот,

Цветы лугов?

Деревья голы;

Ковер зимы

Покрыл холмы,

Луга и долы.

Под ледяной

Своей корой

Ручей немеет;

Все цепенеет,

Лишь ветер злой,

Бушуя, воет

И небо кроет

Седою мглой.

Зачем, тоскуя,

В окно слежу я

Метели лёт?

Любимцу счастья

Кров от ненастья

Оно дает.

Огонь трескучий

В моей печи;

Его лучи

И пыл летучий

Мне веселят

Беспечный взгляд.

В тиши мечтаю

Перед живой

Его игрой,

И забываю

Я бури вой.

О провиденье,

Благодаренье!

Забуду я

И дуновенье

Бурь бытия.

Скорбя душою,

В тоске моей,

Склонюсь главою

На сердце к ней,

И под мятежной

Метелью бед,

Любовью нежной

Ее согрет,

Забуду вскоре

Крутое горе,

Как в этот миг

Забыл природы

Гробовый лик

И непогоды

Мятежный крик.

1831(?)

146. «Весна! весна! как воздух чист!..»[155]

Весна! весна! как воздух чист!

          Как ясен небосклон!

Своей лазурию живой

          Слепит мне очи он.

Весна! весна! как высоко

          На крыльях ветерка,

Ласкаясь к солнечным лучам,

          Летают облака!

Шумят ручьи! блестят ручьи!

          Взревев, река несет

На торжествующем хребте

          Поднятый ею лед!

Еще древа обнажены,

          Но в роще ветхий лист,

Как прежде, под моей ногой

          И шумен, и душист.

Под солнце самое взвился

          И в яркой вышине

Незримый жавронок поет

          Заздравный гимн весне.

Что с нею, что с моей душой?)

          С ручьем она ручей

И с птичкой птичка! с ним журчит,

          Летает в небе с ней!

Зачем так радует ее

          И солнце и весна!

Ликует ли, как дочь стихий,

          На пире их она?

Что нужды! счастлив, кто на нем

          Забвенье мысли пьет,

Кого далеко от нее

          Он, дивный, унесет!

<1834>

147. Песня («Страшно воет, завывает…»)[156]

Страшно воет, завывает

          Ветр осенний;

По подне́бесью далече

          Тучи гонит.

На часах стоит печален

          Юный ратник;

Он уносится за ними

          Грустной думой.

О, куда, куда вас, тучи,

          Ветер гонит?

О. куда ведёт судьбина

          Горемыку?

Тошно жить мне: мать родную

          Я покинул!

Тошно жить мне: с милой сердцу

          Я расстался!

«Не грусти! — душа-девица

          Мне сказала. —

За тебя молиться будет

          Друг твой верный».

Что в молитвах? я в чужбине

          Дни скончаю.

Возвращусь ли? взор твой друга

          Не признает.

Не видать в лицо мне счастья;

          Жить на что мне?

Дай приют, земля сырая,

          Расступися!

Он поёт, никто не слышит

          Слов печальных…

Их разносит, заглушает

          Ветер бурный.

<1821>

ПАВЕЛ КАТЕНИН(1792–1853)

148. Любовь

О чем, о чем в тени ветвей

Поешь ты ночью, соловей?

Что песнь твою к подруге милой

Живит огнем и полнит силой,

Колеблет грудь, волнует кровь?

Живущих всех душа: любовь.

Не сетуй, девица-краса!

Дождешься радостей часа.

Зачем в лице завяли розы?

Зачем из глаз лиются слезы?

К веселью душу приготовь;

Его дарит тебе любовь.

Покуда дней златых весна,

Отрадой нам любовь одна.

Ловите, юноши, украдкой

Блаженный час, час неги сладкой;

Пробьет… любите вновь и вновь;

Земного счастья верх: любовь.

КОНДРАТИЙ РЫЛЕЕВ(1795–1826)

149. Элегия («Исполнились мои желанья…»)[157]

Исполнились мои желанья,

Сбылись давнишние мечты:

Мои жестокие страданья,

Мою любовь узнала ты.

Напрасно я себя тревожил,

За страсть вполне я награжден:

Я вновь для счастья сердцем ожил

Исчезла грусть, как смутный сон.

Так, окроплен росой отрадной,

В тот час, когда горит восток,

Вновь воскресает — ночью хладной

Полузавялый василек.

<1824>

150. Стансы («Не сбылись, мой друг, пророчества…»)[158]

(К А. Б<естуже>ву)

Не сбылись, мой друг, пророчества

Пылкой юности моей:

Горький жребий одиночества

Мне сужден в кругу людей.

Слишком рано мрак таинственный

Опыт грозный разогнал,

Слишком рано, друг единственный,

Я сердца людей узнал.

Страшно дней не ведать радостных

Быть чужим среди своих,

Но ужасней истин тягостных

Быть сосудом с дней младых.

С тяжкой грустью, с черной думою

Я с тех пор один брожу

И могилою угрюмою

Мир печальный нахожу.

Всюду встречи безотрадные!

Ищешь, суетный, людей,

А встречаешь трупы хладные

Иль бессмысленных детей…

<1824>

151. Смерть Ермака[159]

(П. А. Муханову[160])

Ревела буря, дождь шумел;

Во мраке молнии летали;

Бесперерывно гром гремел.

И ветры в дебрях бушевали…

Ко славе страстию дыша,

В стране суровой и угрюмой,

На диком бреге Иртыша

Сидел Ермак, объятый думой.

Товарищи его трудов,

Побед и громозвучной славы

Среди раскинутых шатров

Беспечно спали близ дубравы.

«О, спите, спите, — мнил герой, —

Друзья, под бурею ревущей;

С рассветом глас раздастся мой,

На славу иль на смерть зовущий!

Вам нужен отдых; сладкий сон

И в бурю храбрых успокоит;

В мечтах напомнит славу он

И силы ратников удвоит.

Кто жизни не щадил своей

В разбоях, злато добывая,

Тот думать будет ли о ней,

За Русь святую погибая?

Своей и вражьей кровью смыв

Все преступленья буйной жизни

И за победы заслужив

Благословения отчизны, —

Нам смерть не может быть страшна;

Свое мы дело совершили:

Сибирь царю покорена,

И мы — не праздно в мире жили!»

Но роковой его удел

Уже сидел с героем рядом

И с сожалением глядел

На жертву любопытным взглядом,

Ревела буря, дождь шумел;

Во мраке молнии летали;

Бесперерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали.

Иртыш кипел в крутых брегах,

Вздымалися седые волны,

И рассыпались с ревом в прах,

Бия о брег козачьи челны.

С вождем покой в объятьях сна

Дружина храбрая вкушала;

С Кучумом буря лишь одна

На их погибель не дремала!

Страшась вступить с героем в бой,

Кучум к шатрам, как тать презренный,

Прокрался тайною тропой,

Татар толпами окруженный.

Мечи сверкнули в их руках —

И окровавилась долина,

И пала грозная в боях,

Не обнажив мечей, дружина…

Ермак воспрянул ото сна

И, гибель зря, стремится в волны,

Душа отвагою полна,

Но далеко от брега челны!

Иртыш волнуется сильней —

Ермак все силы напрягает

И мощною рукой своей

Валы седые рассекает…

Плывет… уж близко челнока —

Но сила року уступила,

И, закипев страшней, река

Героя с шумом поглотила.

Лишивши сил богатыря

Бороться с ярою волною,

Тяжелый панцирь — дар царя —

Стал гибели его виною.

Ревела буря… вдруг луной

Иртыш кипящий осребрился,

И труп, извергнутый волной,

В броне медяной озарился.

Носились тучи, дождь шумел,

И молнии еще сверкали,

И гром вдали еще гремел,

И ветры в дебрях бушевали.

ФЕДОР ГЛИНКА(1786–1880)

152. Подоконье[161](С богемского)

Ночь придет. Знакомой мне

        Обойдя дорожкой,

Запою я в тишине

        Под твоим окошком:

«Спи, мой ангел! Добрый сон!

Пусть тебя лелеет он!..

Будь он сладок, как твоя

        Золотая младость!

Кто ж приснится?.. Если я —

        Улыбнись, как радость!

Спи, мой ангел! Добрый сон!

Пусть тебя лелеет он!..»

<1823>

153. Песнь узника[162]

Не слышно шуму городского,

В заневских башнях[163] тишина!

И на штыке у часового

Горит полночная луна!

А бедный юноша! ровесник

Младым цветущим деревам,

В глухой тюрьме заводит песню

И отдает тоску волнам!

«Прости, отчизна, край любезный!

Прости, мой дом, моя семья!

Здесь за решеткою железной —

Уже не свой вам больше я!

Не жди меня отец с невестой,

Снимай венчальное кольцо;

Застынь мое навеки место;

Не быть мне мужем и отцом!

Сосватал я себе неволю,

Мой жребий — слезы и тоска!

Но я молчу — такую долю

Взяла сама моя рука…»

Уж ночь прошла, с рассветом в злате

Давно день новый засиял!

А бедный узник в каземате —

Все ту же песню запевал!..

<1826>

154. Завеянные следы[164]

Над серебряной водой,

          На златом песочке

Долго девы молодой

          Я берег следочки…

Вдруг завыло в вышине,

          Речку всколыхало;

И следов, любезных мне,

          Будто не бывало!..

Что ж душа так замерла?

          Колокол раздался…

Ах, девица в храм пошла:

          С ней другой венчался…

<1826>

155. Призыв

О друг младой, прекрасный друг!

          Уж солнце за горами.

Певец зари мой нежит слух,

          Луна над озерами;

Тебя я жду, тебя зову:

          Уже густеют тени;

Присядь ко мне, склони главу

          На дружние колени…

Она пришла, она была,

          Душа при ней так млела!..

Но вспыхнул день — и, как стрела,

          Куда-то отлетела…

Уж нет ее, и грудь пуста;

          Ах, если б, если б чаще

Ко мне слетала та ж мечта,

          Мне б горе было слаще!

<1829>

156. Сон русского на чужбине[165]

Отечества и дым

нам сладок и приятен!

Державин

Свеча, чуть теплясь, догорала,

Камин, дымяся, погасал;

Мечта мне что-то напевала,

И сон меня околдовал…

Уснул — и вижу я долины

В наряде праздничном весны

И деревенские картины

Заветной русской стороны!..

Играет рог, звенят цевницы,

И гонят парни и девицы

Свои стада на влажный луг.

Уж веял, веял теплый дух

Весенней жизни и свободы

От долгой и крутой зимы.

И рвутся из своей тюрьмы

И хлещут с гор кипучи воды.

Пловцов брадатых на стругах

Несется с гулом отклик долгий;

И широко гуляет Волга

В заповедных своих лугах…

Поляны муравы одели,

И, вместо пальм и пышных роз,

Густые молодеют ели,

И льётся запах от берез!..

И мчится тройка удалая

В Казань дорогой столбовой,

И колокольчик — дар Валдая —

Гудит, качаясь под дугой…

Младой ямщик бежит с полночи:

Ему сгрустнулося в тиши,

И он запел про ясны очи,

Про очи девицы-души:

«Ах, очи, очи голубые!

Вы иссушили молодца!

Зачем, о люди, люди злые,

Зачем разрознили сердца?

Теперь я горький сиротина!»

И вдруг махнул по всем по трем…

Но я расстался с милым сном,

И чужеземная картина

Сияла пышно предо мной.

Немецкий город… все красиво,

Но я в раздумье молчаливо

Вздохнул по стороне родной…

<1825>

НИКОЛАЙ ЯЗЫКОВ(1803–1846)

157. «Кто за бокалом не поет…»[166]

Кто за бокалом не поет,

Тому не полная отрада:

Бог песен богу винограда

Восторги новые дает.

Слова святые: пей и пой!

Необходимы для пирушки.

Друзья! где арфа подле кружки,

Там бога два и пир двойной!

Так ночью краше небеса

При ярком месяца сияньи;

Так в миловидном одеяньи

Очаровательней краса.

Кто за бокалом не поет,

Тому не полная отрада:

Бог песен богу винограда

Восторги новые дает!

1823

158. Элегия («Меня любовь преобразила…»)[167]

Меня любовь преобразила;

Я стал задумчив и уныл;

Я ночи бледные светила,

Я сумрак ночи полюбил.

Когда веселая зарница

Горит за дальнею горой,

И пар густеет над водой.

И смолкла вечера певица,

По скату сонных берегов

Брожу, тоскуя и мечтая,

И жду, когда между кустов

Мелькнет условленный покров

Или тропинка потайная

Зашепчет шорохом шагов.

Гори, прелестное светило,

Помедли, мрак, на лоне вод:

Она придет, мой ангел милый,

Любовь моя, — она придет!

1825

159. Ночь[168]

Померкла неба синева,

Безмолвны рощи и поляны;

Там, под горой, едва-едва

Бежит, журчит ручей стеклянный.

Царица сна и темноты,

Царица дивных сновидений!

Как сладостно ласкаешь ты

Уединенные мечты

И негу вольных вдохновений!

Он отдыхает, грешный свет:

Главу страдальца утомило

Однообразие сует,

Страстей и чувственности милой.

О ночь! пошли ему покой,

Даруй виденья золотые,

Да, улелеянный тобой

Забудет он и шум дневной,

И страхи, и надежды злые.

Но ты лампады не туши,

Не водворяй успокоенья

Там, где поэт своей души

Свершает стройные творенья;

Пускай торжественный восход

Великолепного светила

Его бессонного найдет,

И снова дум его полет

Подымет божеская сила!

1827

160. Элегия («Вы не сбылись, надежды милой…»)[169]

Вы не сбылись, надежды милой

Благословенные мечты!

Моя краса, мое светило,

Моя желанная, где ты?

Давно ль очей твоих лазурных

Я любовался тишиной,

И волны дум крутых и бурных

В душе смирялись молодой?

Далеко ты, но терпеливо

Моей покорствую судьбе;

Во мне божественное живо

Воспоминанье о тебе.

Так пробужденье сохраняет

Черты пленительного сна,

Так землю блеском осыпает

Небес красавица — луна.

1827(?)

161. Песня («Когда умру, смиренно совершите…»)[170]

Когда умру, смиренно совершите

По мне обряд печальный и святой,

И мне стихов надгробных не пишите,

И мрамора не ставьте надо мной.

Но здесь, друзья, где ныне сходка наша

Беседует, разгульна и вольна;

Где весела, как праздничная чаша,

Душа кипит студенчески шумна, —

Во славу мне вы чашу круговую

Наполните блистательным вином,

Торжественно пропойте песнь родную

И пьянствуйте о имени моем.

Все тлен и миг! Блажен, кому с друзьями

Свою весну пропировать дано,

Кто видит мир туманными глазами

И любит жизнь за песни и вино!..

1829

162. Пловец («Нелюдимо наше море…»)[171]

Нелюдимо наше море,

День и ночь шумит оно;

В роковом его просторе

Много бед погребено.

          Смело, братья! Ветром полный

          Парус мой направил я:

          Полетит на скользки волны

          Быстрокрылая ладья!

Облака бегут над морем,

Крепнет ветер, зыбь черней;

Будет буря: мы поспорим

И помужествуем с ней.

          Смело, братья! Туча грянет,

          Закипит громада вод,

          Выше вал сердитый встанет,

          Глубже бездна упадет!

Там, за далью непогоды,

Есть блаженная страна:

Не темнеют неба своды,

Не проходит тишина.

          Но туда выносят волны

          Только сильного душой!..

          Смело, братья, бурей полный,

          Прям и крепок парус мой.

1829

163. А. Н. («Влюблен я, дева-красота!..»)[172]

Влюблен я, дева-красота!

В твой разговор живой и страстный,

В твой голос ангельски-прекрасный,

В твои румяные уста!

Дай мне тобой налюбоваться,

Твоих наслушаться речей,

Упиться песнию твоей,

Твоим дыханьем надышаться!

1829

164. Элегия («Блажен, кто мог на ложе ночи…»)[173]

Блажен, кто мог на ложе ночи

Тебя руками обогнуть;

Челом в чело, очами в очи,

Уста в уста и грудь на грудь!

Кто соблазнительный твой лепет

Лобзаньем пылким прерывал

И смуглых персей дикий трепет

То усыплял, то пробуждал!..

Но тот блаженней, дева ночи,

Кто в упоении любви

Глядит на огненные очи.

На брови дивные твои,

На свежесть уст твоих пурпурных,

На черноту младых кудрей,

Забыв и жар восторгов бурных,

И силы юности своей!

1831

165. Бессонница[174]

Что мечты мои волнует

На привычном ложе сна?

На лицо и грудь мне дует

Свежим воздухом весна,

Тихо очи мне целует

Полуночная луна.

Ты ль, приют восторгам нежным,

Радость юности моей,

Ангел взором безмятежным,

Ангел прелестью очей,

Персей блеском белоснежным,

Мягких золотом кудрей!

Ты ли мне любви мечтами

Прогоняешь мирны сны?

Ты ли свежими устами

Навеваешь свет луны,

Скрыта легкими тенями

Соблазнительной весны?

Благодатное виденье,

Тихий ангел! успокой,

Усыпи души волненье,

Чувства жаркие напой

И даруй мне утомленье,

Освященное тобой!

1831

166. Пловец («Воют волны, скачут волны!..»)[175]

Воют волны, скачут волны!

Под тяжелым плеском волн

Прям стоит наш парус полный,

Быстро мчится легкий челн,

И расталкивает волны,

И скользит по склонам волн!

Их, порывами вздувая,

Буря гонит ряд на ряд;

Разгулялась волновая;

Буйны головы шумят,

Друг на друга набегая,

Отшибаяся назад!

Но глядите: перед нами,

Вдоль по темным облакам.

Разноцветными зарями

Отливаясь там и там,

Золотыми полосами

День и небо светят нам.

Пронесися, мрак ненастный!

Воссияй, лазурный свод!

Разверни свой день прекрасный

Надо всем простором вод:

Смолкнут бездны громогласны,

Их волнение падет!

Блещут волны, плещут волны!

Под стеклянным брызгом волн

Прям стоит наш парус полный,

Быстро мчится легкий челн,

Раздвигая сини волны

И скользя по склонам волн!

167. Стансы («В час, как деву молодую…»)

В час, как деву молодую

Я зову на ложе сна

И ночному поцелую

Не противится она.

Грусть нежданного сомненья

Вдруг находит на меня —

И боюсь я пробужденья

И божественного дня.

Он сияет, день прекрасный,

В блеске розовых лучей;

В сенях леса сладкогласный

Свищет песню соловей;

Резвым плеском льются воды,

И цветут ковры долин…

То любовница природы,

То красавица годин.

О! Счастлив, чья грудь младая

Силой чувств еще полна;

Жизнь ведет его, играя,

Как влюбленная, нежна;

И, веселая, ласкает,

И, пристрастная к нему,

И дарит и обещает

Все красавцу своему!

Есть любовь и наслажденья,

Небо есть и на земле;

Но могущество мгновенья,

Но грядущее во мгле.

О! друзья, что наша младость?

Чарка славного вина;

А забывчивая радость

Сразу пьет ее до дна!

1831

ИВАН КОЗЛОВ(1779–1840)

168. Ирландская мелодия («Луч ясный играет на светлых водах…»)[176]

Луч ясный играет на светлых водах,

Но тьма под сияньем и холод в волнах;

Младые ланиты румянцем горят,

Но черные думы дух юный мрачат.

Есть думы о прежнем, их яд роковой

Всю жизнь отравляет мертвящей тоской;

Ничто не утешит, ничто не страшит,

Не радует радость, печаль не крушит.

На срубленной ветке так вянет листок,

Напрасно в дубраве шумит ветерок

И красное солнце льет радостный свет, —

Листок зеленеет, а жизни в нем нет!..

<1824>

169. <Из «Невесты Абидосской»>(«Любовник розы — соловей…»)[177]

Любовник розы — соловей

Прислал тебе цветок сей милый,

Он станет песнею своей

Всю ночь пленять твой дух унылый.

Он любит петь во тьме ночей,

И песнь его дышит тоскою;

Но с обнадеженной мечтою

Споет он песню веселей.

И с думой тайною моей

Тебя коснется пенья сладость,

И напоет на сердце радость

Любовник розы — соловей.

<1826>

170. Вечерний звон[178]

Т. С. Вдмрв-ой

Вечерний звон, вечерний звон!

      Как много дум наводит он

О юных днях в краю родном,

      Где я любил, где отчий дом.

И как я, с ним навек простясь,

      Там слушал звон в последний раз!

Уже не зреть мне светлых дней

      Весны обманчивой моей!

И сколько нет теперь в живых

      Тогда веселых, молодых!

И крепок их могильный сон;

      Не слышен им вечерний звон.

Лежать и мне в земле сырой!

      Напев унывный надо мной

В долине ветер разнесет;

      Другой певец по ней пройдет.

И уж не я, а будет он

      В раздумьи петь вечерний звон!

<1827>

171. Венециянская ночь[179](Фантазия)

(П. А. Плетневу[180])

        Ночь весенняя дышала

Светло-южною красой;

Тихо Брента[181] протекала,

Серебримая луной;

Отражен волной огнистой

Блеск прозрачных облаков,

И восходит пар душистой

От зеленых берегов.

        Свод лазурный, томный ропот

Чуть дробимыя волны.

Померанцев, миртов шепот

И любовный свет луны,

Упоенья аромата

И цветов, и свежих трав,

И вдали напев Торквата[182]

Гармонических октав[183] —

        Все вливает тайно радость,

Чувствам снится дивный мир,

Сердце бьется; мчится радость

На любви весенний пир,

По водам скользят гондолы,

Искры брызжут под веслом,

Звуки нежной баркаролы[184]

Веют легким ветерком.

        Что же, что не видно боле

Над игривою рекой

В светлоубранной гондоле

Той красавицы младой,

Чья улыбка, образ милый

Волновали все сердца

И пленяли дух унылый

Исступленного певца?

        Нет ее: она тоскою

В за́мок свой удалена;

Там живет одна с мечтою,

Тороплива и мрачна.

Не мила ей прелесть ночи,

Не манит сребристый ток,

И задумчивые очи

Смотрят томно на восток.

        Но густеет тень ночная;

И красот цветущий рой,

В неге страстной утопая,

Покидает пир ночной.

Стихли пышные забавы,

Все спокойно на реке,

Лишь Торкватовы октавы

Раздаются вдалеке.

        Вот прекрасная выходит

На чугунное крыльцо;

Месяц бледно луч наводит

На печальное лицо;

В русых локонах небрежных

Рисовался легкий стан,

И на персях белоснежных

Изумрудный талисман!

        Уж в гондоле одинокой

К той скале она плывет,

Где под башнею высокой

Море бурное ревет.

Там певца воспоминанье

В сердце пламенном живей,

Там любви очарованье

С отголоском прежних дней.

        И в мечтах она внимала.

Как полночный вещий бой

Медь гудящая сливала

С вечно шумною волной.

Не мила ей прелесть ночи,

Душен свежий ветерок,

И задумчивые очи

Смотрят томно на восток.

        Тучи тянутся грядою,

Затмевается луна;

Ясный свод оделся мглою;

Тьма внезапная страшна.

Вдруг гондола осветилась,

И звезда на высоте

По востоку покатилась

И пропала в темноте.

        И во тьме с востока веет

Тихогласный ветерок;

Факел дальний пламенеет, —

Мчится по морю челнок.

В нем уныло молодая

Тень знакомая сидит,

Подле арфа золотая,

Меч под факелом блестит.

        Не играйте, не звучите,

Струны дерзкие мои:

Славной тени не гневите!..

О! — свободы и любви

Где же, где певец чудесный?

Иль его не сыщет взор?

Иль угас огонь небесный,

Как блестящий метеор?

172. Обманутое сердце[185]

        О ты, ночь моя, ноченька,

Ночь ты лунная, ночь морозная,

Как тревожишь ты сердце томное,

Сердце томное — безнадежное!

        Страшно мне: мой уголок

Как могила вкруг чернеет;

Разведу я огонек —

Дуб трещит и пламенеет,

Свет багровый на стенах

Чудно зыблется в очах,

И дохнуть не смею я, —

Тени бродят вкруг меня.

        О, зачем я рождена

Вянуть бедной сиротою;

Жизнь моя отравлена

Неотступною тоской;

Светлый призрак в тяжком сне

На беду являлся мне;

Даль мою затмил туман —

Сердцу был во всем обман.

        На заре весны моей

Голубка я приучила;

Он был друг невинных дней.

О, как я его любила!

Снегом белым он сиял,

Томно, нежно ворковал;

Но, как легкий ветерок,

Улетел мой голубок.

        В бедном садике моем

Рдела роза полевая.

Любовалась я цветком;

Часто горе забывая,

К розе с свежею волной

Я бежала в летний зной.

Туча бурная нашла —

Розу молния сожгла.

        Был друг милый у меня!..

Ночь, ты знаешь, ты видала.

Как в пылу безумном я

Друга к сердцу прижимала;

Вспомни: он твоей луной

Мне клялся, что будет мой. —

Но тень бродит… страшно мне!

Не душней в могильном сне.

        О ты, ночь моя, ноченька,

Ночь ты лунная, ночь морозная,

Как тревожишь ты сердце томное,

Сердце томное, — безнадежное!

173. Добрая ночь[186]

«Прости, прости, мой край родной!

        Уж скрылся ты в волнах;

Касатка вьется, ветр ночной

        Играет в парусах.

Уж тонут огненны лучи

        В бездонной синеве…

Мой край родной, прости, прости!

        Ночь добрая тебе!

Проснется день; его краса

        Утешит божий свет;

Увижу море, небеса, —

        А родины уж нет!

Отцовский дом покинул я;

        Травой он зарастет;

Собака верная моя

        Выть станет у ворот.

Ко мне, ко мне, мой паж младой!

        Но ты дрожишь, как лист?

Иль страшен рев волны морской?

        Иль ветра буйный свист?

Не плачь: корабль мой нов; плыву

        Уж я не в первый раз;

И быстрый сокол на лету

        Не перегонит нас».

— «Не буйный ветр страшит меня,

        Не шум угрюмых волн;

Но не дивись, сир Чальд, что я

        Тоски сердечной полн!

Прощаться грустно было мне

        С родимою, с отцом;

Теперь надежда вся в тебе

        И в друге… неземном.

Не скрыл отец тоски своей,

        Как стал благословлять;

Но доля матери моей —

        День плакать, ночь не спать».

— «Ты прав, ты прав, мой паж младой!

        Как сметь винить тебя?

С твоей невинной простотой,

        Ах, плакал бы и я!

Но вот и кормщик мой сидит,

        Весь полон черных дум.

Иль буйный ветр тебя страшит?

        Иль моря грозный шум?»

— «Сир Чальд, не робок я душой,

        Не умереть боюсь;

Но я с детьми, но я с женой

        Впервые расстаюсь!

Проснутся завтра на заре

        И дети и жена;

Малютки спросят обо мне,

        И всплачется она!»

— «Ты прав, ты прав!

        И как пенять,

Тебе нельзя не горевать:

        И муж ты и отец!

Но я… Ах, трудно верить мне

        Слезам прелестных глаз!

Любовью новою оне

        Осушатся без нас.

Лишь тем одним терзаюсь я.

        Не в силах то забыть,

Что нет на свете у меня,

        О ком бы потужить!

И вот на темных я волнах

        Один, один с тоской!

И кто же, кто по мне в слезах

        Теперь в стране родной?

Что ж рваться мне, жалеть кого?

        Я сердцем опустел,

И без надежд и без всего,

        Что помнить я хотел.

О мой корабль! с тобой я рад

        Носиться по волнам;

Лишь не плыви со мной назад

        К родимым берегам!

Далеко на скалах, в степи

        Приют сыщу себе;

А ты, о родина, прости!

        Ночь добрая тебе!»

<1824>

174. Ирландская мелодия («Когда пробьет печальный час…»)[187]

Когда пробьет печальный час

        Полночной тишины,

И звезды трепетно горят,

        Туман кругом луны, —

Тогда, задумчив и один,

        Спешу я к роще той,

Где, милый друг, бывало, мы

        Бродили в тьме ночной.

О, если в тайной доле их

        Возможность есть душам

Слетать из-за далеких звезд

        К тоскующим друзьям —

К знакомой роще ты слетишь

        В полночной тишине,

И дашь мне весть, что в небесах

        Ты помнишь обо мне!

И, думой сердца увлечен,

        Ту песню я пою,

Которой, друг, пленяла ты

        Мечтательность мою.

Унылый голос ветерок

        Разносит в чуткой тьме,

В поляне веет и назад

        Несет его ко мне.

А я… я верю… томный звук

        От родины святой —

На песнь любимую ответ

        Души твоей младой.

<1828>

175. Тревожное раздумье[188]

Море синее, море бурное,

Ветер воющий, необузданный,

Ты, звезда моя полуночная, —

Ах, отдайте мне друга милого!

Где он? где? скажи мне, море

Чем в далекой стороне

Он свое лелеет горе?

Все ли помнит обо мне?

Днем меня ли ищут очи,

Я ль одна в его мечтах,

И меня ль во мраке ночи

Видит он в тревожных снах?

Ты, всегда везде летая,

Ветер, ветер, знаешь все:

Заставал ты, как, вздыхая,

Шепчет имя он мое?

Как, в раздумье и печальный,

Жадный взор стремит к волнам

И мой локон, дар прощальный,

Жмет к пылающим устам?

Светлый друг тоски мятежной.

Полуночная звезда!

Будь вожатою надежной,

Нашей радостью всегда;

Ты пред ним святой красою

Знаком будь любви моей…

Если ж он пленен другою,

О звезда! затмись скорей!

Скоро год уже промчится,

Как со мной расстался он,

А в разлуке часто снится

Поневоле страшный сон.

Дух сомненье сокрушило:

Мне ль измену пережить? —

Лучше то, что сердцу мило,

Потерять, а не делить.

Но я верю, я мечтаю,

Что я с ним соединюсь,

Я волненье дум стесняю —

Я измены не боюсь;

Чуть коснется страх случайный —

Я маню надежду вновь…

Есть у сердца вестник тайный:

Не обманет он любовь!

Море синее, море бурное,

Ветер воющий, необузданный,

Ты, звезда моя полуночная, —

Ах, отдайте мне друга милого!

<1835>

ЕГОР АЛАДЬИН(1796–1860)

176. «Солнце скрылось за горами…»

Солнце скрылось за горами,

Вечер мрачный настает;

Над сребристыми водами

Ветерок прохладу льет.

Дремлет бор; лишь там над лугом,

Где ручей катит волну,

Соловей с любезным другом

Нарушают тишину.

Месяц полный, величавый,

Луч прорезав в облаках,

Среди темныя дубравы

Отразился на водах.

Погруженный в мрачну думу,

Там, где крадется струя,

Там, древес внимая шуму,

Там мечтал безмолвно я.

Ты по-прежнему катишься,

Ручеек, между кустов;

Ах! почто не удалишься

Ты от этих берегов?

Быстро время то промчалось,

Как с Лилетой я гулял!

Сердце счастьем наслаждалось,

И я — всё позабывал.

Ручеек! ты был свидетель

Дней отрады и утех.

Время, грозный разрушитель,

Ты умчало игры, смех!

Что ж осталось? — Вспоминанья

Счастья, радости моей;

Мой удел — одни страданья,

Цепь печальных жизни дней.

<1824>

ДМИТРИЙ ВЕНЕВИТИНОВ(1805–1827)

177. Песнь Клары[189]

Стучат барабаны,

Свисток заиграл;

С дружиною бранной

Мой друг поскакал!

Он скачет, качает

Большое копье…

С ним сердце мое!..

Ах, что́ я не воин!

Что́ нет у меня

Копья и коня!

За ним бы помчалась

В далеки края

И с ним бы сражалась

Без трепета я!

Враги пошатнулись —

За ними вослед…

Пощады им нет!..

О смелый мужчина!

Кто равен тебе

В счастливой судьбе!

1826

178. Песнь Маргариты[190]

Прости, мой покой!

Как камень, в груди

Печаль залегла.

Покой мой, прости!

Где нет его,

Там всё мертво!

Мне день не мил

И мир постыл.

О бедная де́вица!

Что сбылось с тобой?

О бедная де́вица!

Где рассудок твой?.

Прости, мой покой!

Как камень, в груди

Печаль залегла.

Покой мой, прости!

В окно ли гляжу я —

Его я ищу.

Из дома ль иду я —

За ним я иду.

Высок он и ловок;

Величествен взгляд;

Какая улыбка!

Как очи горят!

И речь, как звон

Волшебных струй!

И жар руки!

И что за поцелуй!

Прости, мой покой!

Как камень, в груди

Печаль залегла.

Покой мой, прости!

Все тянет меня.

Все тянет к нему.

И душно, и грустно.

Ах, что́ не могу

Обнять его, держать его,

Лобзать его, лобзать

И, умирая, с уст его

Еще лобзанья рвать!

1827

179. Песнь грека[191]

Под небом Аттики богатой

Цвела счастливая семья.

Как мой отец, простой оратай,

За плугом пел свободу я.

Но турков злые ополченья

На наши хлынули владенья…

Погибла мать, отец убит,

Со мной спаслась сестра младая,

Я с нею скрылся, повторяя:

«За все мой меч вам отомстит!»

Не лил я слез в жестоком горе,

Но грудь стеснило и свело;

Наш легкий челн помчал нас в море,

Пылало бедное село,

И дым столбом чернел над валом.

Сестра рыдала — покрывалом

Печальный взор полузакрыт;

Но, слыша тихое моленье,

Я припевал ей в утешенье:

«За все мой меч им отомстит!»

Плывем — и при луне сребристой

Мы видим крепость над скалой.

Вверху, как тень, на башне мшистой

Шагал турецкий часовой;

Чалма склонилася к пищали,

Внезапно волны засверкали,

И вот — в руках моих лежит

Без жизни дева молодая.

Я обнял тело, повторяя:

«За все мой меч вам отомстит!»

Восток румянился зарею,

Пристала к берегу ладья,

И над шумящею волною

Сестре могилу вырыл я.

Не мрамор с надписью унылой

Скрывает тело девы милой —

Нет, под скалою труп зарыт;

Но на скале сей неизменной

Я начертал обет священный:

«За все вам меч мой отомстит!»

С тех пор меня магометане

Узнали в стычке боевой,

С тех пор как часто в шуме браней

Обет я повторяю свой!

Отчизны гибель, смерть прекрасной,

Всё, что припомню в час ужасный;

И всякий раз, как меч блестит

И падает глава с чалмою,

Я говорю с улыбкой злою:

«За все мой меч вам отомстит!»

1825

АЛЕКСАНДР ПОЛЕЖАЕВ(1805–1838)

180. «Зачем задумчивых очей…»[192]

Зачем задумчивых очей

С меня, красавица, не сводишь?

Зачем огнем твоих речей

Тоску на душу мне наводишь?

Не припадай ко мне на грудь

В порывах милого забвенья —

Ты ничего в меня вдохнуть

Не можешь, кроме сожаленья!

Меня не в силах воспалить

Твои горячие лобзанья,

Я не могу тебя любить —

Не для меня очарованья!

Я был любим, и сам любил —

Увял на лоне сладострастья,

И в хладном сердце схоронил

Минуты горестного счастья;

Я рано со́рвал жизни цвет,

Всё потерял, все отдал Хлое, —

И прежних чувств, и прежних лет

Не возвратит ничто земное!

Еще мне милы красота

И девы пламенные взоры,

Но сердце мучит пустота,

А совесть — мрачные укоры!

Люби другого: быть твоим

Я не могу, о друг мой милый!..

Ах, как ужасно быть живым,

Полуразрушась над могилой!

<1828>

181. Грусть[193]

На пиру у жизни шумной,

В царстве юной красоты

Рвал я с жадностью безумной

Благовонные цветы.

Много чувства, много жизни

Я роскошно потерял

И душевной укоризны,

Может быть, не избежал.

Отчего ж не с сожаленьем,

Отчего — скажите мне, —

Но с невольным восхищеньем

Вспомнил я о старине?

Отчего же локон черный,

Этот локон смоляной,

День и ночь, как дух упорный,

Всё мелькает предо мной?

Отчего, как в полдень ясный

Голубые небеса,

Мне таинственно прекрасны

Эти черные глаза?

Почему же голос сладкой,

Этот голос неземной,

Льется в душу мне украдкой

Гармонической волной?

Что тревожит дух унылый,

Манит к счастию меня?

Ах, не вспыхнет над могилой

Искра прежнего огня!

Отлетели заблуждений

Невозвратные рои —

И я мертв для наслаждений,

И угас я для любви!

Сердце ищет, сердце просит

После бури уголка;

Но мольбы его разносит

Безотрадная тоска!

1834

182. Отчаяние[194]

Он ничего не потерял, кроме надежды.

А. Пушкин

О, дайте мне кинжал и яд,

Мои друзья, мои злодеи!

Я понял, понял жизни ад,

Мне сердце высосали змеи!..

Смотрю на жизнь как на позор, —

Пора расстаться с своенравной

И произнесть ей приговор

Последний, страшный и бесславный!

Что в ней? Зачем я на земле

Влачу убийственное бремя?..

Скорей во прах!.. В холодной мгле

Покойно спит земное племя:

Ничто печальной тишины

Костей иссохших не тревожит,

И череп мертвой головы

Один лишь червь могильный гложет.

Безумство, страсти и тоска,

Любовь, отчаянье, надежды

И всё, чем славились века,

Чем жили гении, невежды, —

Все праху, всё заплатит дань,

До той поры, пока природа

В слух уничтоженного рода

Речет торжественно: «Восстань!»

<1836>

183. «У меня ль, молодца…»[195]

У меня ль, молодца́,

Ровно в двадцать лет

Со бела лица

Спал румяный цвет,

Черный волос кольцом

Не бежит с плеча,

На ремне золотом

Нет грозы-меча;

За железным щитом

Нет копья-огня,

Под черкесским седлом

Нет стрелы-коня;

Нет перстней дорогих

Подарить мило́й!

Без невесты жених,

Без попа налой…

Расступись, расступись,

Мать сыра земля!

Прекратись, прекратись,

Жизнь-тоска моя!

Лишь по ней, по мило́й,

Красен белый свет;

Без мило́й, дорогой

Счастья в мире нет!

<1832>

184. Сарафанчик[196]

Мне наскучило, девице,

Одинешенькой в светлице

        Шить узоры серебром!

И без матушки родимой

Сарафанчик мой любимый

        Я надела вечерком —

                Сарафанчик,

                Расстеганчик!

В разноцветном хороводе

Я играла на свободе

        И смеялась, как дитя!

И в светлицу до рассвета

Воротилась; только где-то

        Разорвала я, шутя,

                Сарафанчик,

                Расстеганчик!

Долго мать меня журила

И до свадьбы запретила

        Выходить за ворота;

Но за сладкие мгновенья

Я тебя без сожаленья

        Оставляю навсегда,

                Сарафанчик,

                Расстеганчик!

1834

185. Черная коса

Там, где свистящие картечи

Метала бранная гроза,

Лежит в пыли, на поле сечи,

В три грани черная коса.

Она в крови и без ответа,

Но тайный голос произнес:

«Булат, противник Магомета,

Меня с главы девичьей снес!

Гордясь красой неприхотливой,

В родной свободной стороне

Чело невинности стыдливой

Владело мною в тишине.

Еще за час до грозной битвы

С врагом отечественных гор

Пылал в жару святой молитвы

Звезды Чир-Юрта ясный взор.

Надежда храбрых на Пророка

Отваги буйной не спасла,

И я во прах веленьем рока

Скатилась с юного чела!

Оставь меня!.. Кого лелеет

Украдкой нежная краса,

Тому на сердце грусть навеет

В три грани черная коса…»

1831

ФЕДОР ТУМАНСКИЙ(1800–1853)

186. Птичка[197]

Вчера я растворил темницу

Воздушной пленницы моей:

Я рощам возвратил певицу,

Я возвратил свободу ей.

Она исчезла, утопая

В сияньи голубого дня,

И так запела, улетая,

Как бы молилась за меня.

<1827>

АЛЕКСЕЙ ХОМЯКОВ(1804–1860)

187. <Из трагедии «Ермак»>(«О чем, скажи, твое стенанье…»)[198]

О чем, скажи, твое стенанье

И безутешная печаль?

Твой умер друг, или изгнанье

Его умчало в синю даль?

Когда б он был в стране далекой,

Я друга бы назад ждала,

И в скорбях жизни одинокой

Надежда бы еще цвела,

Когда б он был в могиле хладной

Мои бы плакали глаза,

А слезы в грусти безотрадной —

Небес вечерняя роса.

Но он преступник, он убийца,

О нем и плакать мне нельзя.

Ах, растворись, моя гробница,

Откройся, тихая земля!

1827

188. «Подвиг есть и в сраженьи…»[199]

Подвиг есть и в сраженьи,

Подвиг есть и в борьбе;

Высший подвиг в терпеньи,

Любви и мольбе.

Если сердце заныло

Перед злобой людской

Иль насилье схватило

Тебя цепью стальной;

Если скорби земные

Жалом в душу впились —

С верой бодрой и смелой

Ты за подвиг берись:

Есть у подвига крылья,

И взлетишь ты на них

Без труда, без усилья

Выше мраков земных,

Выше крыши темницы,

Выше злобы слепой,

Выше воплей и криков

Гордой черни людской!

1859

ФЕДОР АЛЕКСЕЕВ

189. «Меня покинули желанья…»

Меня покинули желанья,

Я разуверился вполне,

Одна печаль, одни страданья

Теперь в сердечной глубине.

Исчезла пламенная сладость

Любви и юности живой:

Уж не волнует сердце радость

И сны поэзии благой.

Как тень, как образ привиденья,

Как надмогильные огни,

С волшебной негой вдохновенья

В груди потухнули они.

Лишь в память их очарованье

На дне сердечной пустоты,

Одни души воспоминанья,

Одни осталися мечты.

<1828>

ДМИТРИЙ РАЕВСКИЙ

190. Романс («Что грустишь ты, одинокой…»)[200]

«Что грустишь ты, одинокой,

Полно, странник, слезы лить».

— «Ах! от родины далеко

Чем себя мне веселить?»

— «Посмотри, как здесь прекрасно:

Вся природа весела!»

— «Не теряй слова напрасно:

Радость сердца отцвела!»

— «Посмотри — людей здесь много;

В них найдешь себе друзей».

— «С милыми простясь надолго,

Я отрекся от людей».

— «Думы черные рассея,

С нами веселись, пришлец!»

— «Близких сердцу не имея,

Я меж вас — живой мертвец».

<1828>

АНДРЕЙ ПОДОЛИНСКИЙ(1806–1886)

191. Индейская песня

Катитесь! волны,

Плещите! волны,

      Шуми! поток!

Быстрей бегите

И вдаль несите

      Мой огонек!

Там день свежее,

Там ночь темнее,

      Цветы вокруг,

И дышит нега —

И он у брега,

      Мой тайный друг.

Мои гаданья,

Мои признанья

      Узнает он.

Всю ночь со мною,

Рука с рукою,

      Забудет сон.

Как с ним украдкой

Свиданье сладко,

      Не говорю,

Его дыханье,

Его лобзанье…

      Ах, я горю!

Бегите! волны,

Плещите! волны,

      Шуми! поток!

Гори светлее,

Катись быстрее,

      Мой огонек!..

<1828>

СЕРГЕЙ ГОЛИЦЫН(1806–1868)

192. Скажи, зачем[201]

Скажи, зачем явилась ты

Очам моим, младая Лила,

И вновь знакомые мечты

Души заснувшей пробудила?

Скажи, зачем? Скажи, зачем?

Скажи, зачем? Но погоди,

Хочу продлить я заблужденье.

Удар жестокий отврати —

Удвоишь ты мое мученье,

Сказав — зачем, сказав — зачем.

Над страстию моей шутя,

Зачем с ума меня ты сводишь?

Когда ж любуюсь на тебя,

Ты взор с холодностью отводишь,

Скажи, зачем? Скажи, зачем?

Скажи, зачем? Но погоди,

Хочу продлить я заблужденье.

Удар жестокий отврати —

Удвоишь ты мое мученье,

Сказав — зачем, сказав — зачем.

1828

Александр Бестужев-Марлинский(1797–1837)

193. <Из повести «Испытание»>(«Скажите мне, зачем пылают розы…»)[202]

Скажите мне, зачем пылают розы

Эфирною душою по весне

И мотылька на утренние слезы

Манят, зовут приветливо оне?

          Скажите мне!

Скажите мне, не звуки ль поцелуя

Дают свою гармонию волне?

И соловей, пленительно тоскуя,

О чем поет во мгле и тишине?

          Скажите мне!

Скажите мне, зачем так сердце бьется

И чудное мне видится во сне,

То грусть по мне холодная прольется,

То я горю в томительном огне?

          Скажите мне!

<1830>

ФЕДОР ТЮТЧЕВ(1803–1873)194. «Ты зрел его в кругу большого света…»[203]

Ты зрел его в кругу большого света —

То своенравно-весел, то угрюм,

Рассеян, дик иль полон тайных дум,

Таков поэт — и ты презрел поэта!

На месяц взглянь: весь день, как облак тощий.

Он в небесах едва не изнемог, —

Настала ночь — и, светозарный бог,

Сияет он над усыпленной рощей!

Конец 1820-х — начало 1830-х годов

195. «Сей день, я помню, для меня…»[204]

Сей день, я помню, для меня

Был утром жизненного дня:

Стояла молча предо мною,

Вздымалась грудь ее волною,

Алели щеки, как заря,

Все жарче рдея и горя!

И вдруг, как солнце молодое,

Любви признанье золотое

Исторглось из груди ея…

И новый мир увидел я!..

<1830>

196. Весеннее успокоение[205](Из Уланда)

О, не кладите меня

В землю сырую —

Скройте, заройте меня

В траву густую!

Пускай дыханье ветерка

Шевелит травою,

Свирель поет издалека,

Светло и тихо облака

Плывут надо мною!..

<1832>

197. «Что ты клонишь над водами…»[206]

Что ты клонишь над водами,

Ива, макушку свою?

И дрожащими листами,

Словно жадными устами,

Ловишь беглую струю?

Хоть томится, хоть трепещет

Каждый лист твой над струей…

Но струя бежит и плещет,

И, на солнце нежась, блещет,

И смеется над тобой…

<1836>

198. «Тени сизые смесились…»[207]

Тени сизые смесились,

Цвет поблекнул, звук уснул —

Жизнь, движенье разрешились

В сумрак зыбкий, в дальний гул…

Мотылька полет незримый

Слышен в воздухе ночном…

Час тоски невыразимой!..

Все во мне, и я во всем…

Сумрак тихий, сумрак сонный,

Лейся в глубь моей души,

Тихий, томный, благовонный,

Все залей и утиши.

Чувства — мглой самозабвенья

Переполни через край!..

Дай вкусить уничтоженья,

С миром дремлющим смешай!

<1836>

199. «О чем ты воешь, ветр ночной?..»[208]

О чем ты воешь, ветр ночной?

О чем так сетуешь безумно?..

Что значит странный голос твой,

То глухо жалобный, то шумно?

Понятным сердцу языком

Твердишь о непонятной муке —

И роешь и взрываешь в нем

Порой неистовые звуки!..

О, страшных песен сих не пой

Про древний хаос, про родимый!

Как жадно мир души ночной

Внимает повести любимой!

Из смертной рвется он груди,

Он с беспредельным жаждет слиться!..

О, бурь заснувших не буди —

Под ними хаос шевелится!..

<1836>

200. Фонтан[209]

Смотри, как облаком живым

Фонтан сияющий клубится;

Как пламенеет, как дробится

Его на солнце влажный дым.

Лучом поднявшись к небу, он

Коснулся высоты заветной —

И снова пылью огнецветной

Ниспасть на землю осужден.

О смертной мысли водомет,

О водомет неистощимый!

Какой закон непостижимый

Тебя стремит, тебя мятет?

Как жадно к небу рвешься ты!..

Но длань незримо-роковая,

Твой луч упорный преломляя,

Свергает в брызгах с высоты.

<1836>

201. Весенние воды[210]

Еще в полях белеет снег,

А воды уж весной шумят —

Бегут и будят сонный брег,

Бегут и блещут и гласят…

Они гласят во все концы:

«Весна идет, весна идет!

Мы молодой весны гонцы,

Она нас выслала вперед!»

Весна идет, весна идет!

И тихих, теплых майских дней

Румяный, светлый хоровод

Толпится весело за ней.

1830(?)

202. «Слезы людские, о слезы людские…»[211]

Слезы людские, о слезы людские,

Льетесь вы ранней и поздней порой…

Льетесь безвестные, льетесь незримые,

Неистощимые, неисчислимые, —

Льетесь, как льются струи дождевые

В осень глухую, порою ночной,

1849(?)

203. К. Б.[212](«Я встретил вас — и всё былое…»)[213]

Я встретил вас — и всё былое

В отжившем сердце ожило;

Я вспомнил время золотое[214] —

И сердцу стало так тепло…

Как поздней осени порою

Бывают дни, бывает час,

Когда повеет вдруг весною

И что-то встрепенется в нас, —

Так, весь обвеян дуновеньем

Тех лет душевной полноты,

С давно забытым упоеньем

Смотрю на милые черты…

Как после вековой разлуки,

Гляжу на вас как бы во сне, —

И вот — слышнее стали звуки,

Не умолкавшие во мне…

Тут не одно воспоминанье,

Тут жизнь заговорила вновь, —

И то же в вас очарованье,

И та ж в душе моей любовь!..

1870

204. «Все отнял у меня казнящий бог…»[215]

Все отнял у меня казнящий бог:

        Здоровье, силу воли, воздух, сон,

Одну тебя при мне оставил он,

        Чтоб я ему еще молиться мог.

1873

ЕВДОКИЯ РОСТОПЧИНА(1811–1858)

205. Когда б он знал![216]

Когда б он знал, что пламенной душою

С его душой сливаюсь тайно я!

Когда б он знал, что горькою тоскою

Отравлена младая жизнь моя!

Когда б он знал, как страстно и как нежно

Он, мой кумир, рабой своей любим…

Когда б он знал, что в грусти безнадежной

Увяну я, не понятая им!..

            Когда б он знал!

Когда б он знал, как дорого мне стоит,

Как тяжело мне с ним притворной быть!

Когда б он знал, как томно сердце ноет,

Когда велит мне гордость страсть таить!..

Когда б он знал, какое испытанье

Приносит мне спокойный взор его,

Когда взамен немого обожанья

Я тщетно жду улыбки от него.

            Когда б он знал!

Когда б он знал… в душе его убитой

Любви бы вновь язык заговорил,

И юности восторг полузабытый

Его бы вновь согрел и оживил!

И я тогда, счастливица!.. любима…

Любима им была бы, может быть!

Надежда льстит тоске неутолимой;

Не любит он… а мог бы полюбить!

            Когда б он знал!

<1830>, <1858>

H. ДОЛГОРУКОВ

206. Скажите ей!

Скажите ей, что пламенной душою

С ее душой сливаюсь тайно я.

Скажите ей, что горькою тоскою

Отравлена младая жизнь моя.

Скажите ей, как страстно и как нежно

Люблю ее, как бога херувим.

Скажите ей, что в грусти безнадежной

Увяну я, бездушной нелюбим.

            Скажите ей!

Скажите ей, как дорого мне стоит

И трудно мне притворным с нею быть.

Скажите ей, как томно сердце ноет,

Когда велит она любовь таить.

Скажите ей, какое мне страданье,

Когда спокойно глаз ее глядит,

Когда взамен немого обожанья

Она, как льдом, мне душу холодит.

            Скажите ей!

<1857>

АЛЕКСАНДР ВЕЛЬТМАН(1800–1870)

207. <Из повести в стихах «Муромские леса»>(«Что отуманилась, зоренька ясная…»)[217]

Что отуманилась, зоренька ясная,

        Пала на землю росой?

Что ты задумалась, девушка красная,

        Очи блеснули слезой?

Жаль мне покинуть тебя, черноокую!

        Певень ударил крылом,

Крикнул… Уж полночь!.. Дай чару глубоку

        Вспень поскорее вином!

Время! Веди мне коня ты любимого,

        Крепче веди под уздцы!

Едут с товарами в путь из Касимова

        Муромским лесом купцы!

Есть для тебя у них кофточка шитая,

        Шубка на лисьем меху!

Будешь ходить ты, вся златом облитая,

        Спать на лебяжьем пуху!

Много за душу свою одинокую,

        Много нарядов куплю!

Я ль виноват, что тебя, черноокую,

        Больше, чем душу, люблю!

<1831>

МИХАИЛ ЛЕРМОНТОВ(1814–1841)

208. Черкешенка[218]

Я видел вас: холмы и нивы,

Разнообразных гор кусты,

Природы дикой красоты,

Степей глухих народ счастливый

И нравы тихой простоты!

Но там, где Терек протекает,

Черкешенку я увидал, —

Взор девы сердце приковал;

И мысль невольно улетает

Бродить средь милых, дальних скал…

Так дух раскаяния, звуки

Послышав райские, летит

Узреть еще небесный вид;

Так стон любви, страстей и муки

До гроба в памяти звучит.

1829

209. Еврейская мелодия («Я видал иногда, как ночная звезда…»)[219]

Я видал иногда, как ночная звезда

          В зеркальном заливе блестит;

Как трепещет в струях, и серебряный прах

          От нее, рассыпаясь, бежит.

Но поймать ты не льстись и ловить не берись:

          Обманчивы луч и волна.

Мрак тени твоей только ляжет на ней,

          Отойди ж — и заблещет она.

Светлой радости так беспокойный призрак

          Нас манит под хладною мглой;

Ты схватить — он шутя убежит от тебя!

          Ты обманут — он вновь пред тобой.

1830

210. Утро на Кавказе[220]

Светает — вьется дикой пеленой

Вокруг лесистых гор туман ночной;

Еще у ног Кавказа тишина;

Молчит табун, река журчит одна.

Вот на скале новорожденный луч

Зарделся вдруг, прорезавшись меж туч,

И розовый по речке и шатрам

Разлился блеск и светит там и там;

Так девушки, купаяся в тени,

Когда увидят юношу они,

Краснеют все, к земле склоняют взор:

Но как бежать, коль близок милый вор!..

1830

211. Нищий[221]

У врат обители святой

Стоял просящий подаянья

Бедняк иссохший, чуть живой

От глада, жажды и страданья.

Куска лишь хлеба он просил,

И взор являл живую муку,

И кто-то камень положил

В его протянутую руку.

Так я молил твоей любви

С слезами горькими, с тоскою;

Так чувства лучшие мои

Обмануты навек тобою!

1830

212. Звезда[222]

Вверху одна

Горит звезда;

Мой взор она

Манит всегда;

Мои мечты

Она влечет

И с высоты

Меня зовет!

Таков же был

Тот нежный взор,

Что я любил

Судьбе в укор.

Мук никогда

Он зреть не мог,

Как та звезда,

Он был далек.

Усталых вежд

Я не смыкал

И без надежд

К нему взирал!

1830–1831

213. Ангел[223]

По небу полуночи ангел летел

        И тихую песню он пел;

И месяц, и звезды, и тучи толпой

        Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов

        Под кущами райских садов;

О боге великом он пел, и хвала

        Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нес

        Для мира печали и слез,

И звук его песни в душе молодой

        Остался — без слов, но живой.

И долго на свете томилась она,

        Желанием чудным полна,

И звуков небес заменить не могли

        Ей скучные песни земли.

1831

214. <Из поэмы «Измаил-Бей»>[224]Песня Селима

Месяц плывет

И тих и спокоен;

А юноша-воин

На битву идет.

Ружьё заряжает джигит,

И дева ему говорит:

«Мой милый, смелее

Вверяйся ты року,

Молися востоку,

Будь верен пророку,

Любви будь вернее!

Всегда награжден,

Кто любит до гроба,

Ни зависть, ни злоба

Ему не закон;

Пускай его смерть не погубит;

Один не погибнет, кто любит!

Любви изменивший

Изменой кровавой,

Врага не сразивши,

Погибнет без славы;

Дожди его ран не обмоют,

И звери костей не зароют!»

Месяц плывет

И тих и спокоен;

А юноша-воин

На битву идет!

1832

215. Парус[225]

Белеет парус одинокой

В тумане моря голубом!..

Что ищет он в стране далекой?

Что кинул он в краю родном?..

Играют волны — ветер свищет,

И мачта гнется и скрыпит…

Увы! он счастия не ищет

И не от счастия бежит!

Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой…

А он, мятежный, просит бури,

Как будто в бурях есть покой!

<1832>

216. Тростник[226]

Сидел рыбак веселый

На берегу реки;

И перед ним по ветру

Качались тростники.

Сухой тростник он срезал

И скважины проткнул;

Один конец зажал он,

В другой конец подул,

И будто оживленный,

Тростник заговорил;

То голос человека

И голос ветра был.

И пел тростник печально:

«Оставь, оставь меня;

Рыбак, рыбак прекрасный,

Терзаешь ты меня!

И я была девицей,

Красавица была,

У мачехи в темнице

Я некогда цвела,

И много слез горючих

Невинно я лила,

И раннюю могилу

Безбожно я звала.

И был сынок любимец

У мачехи моей;

Обманывал красавиц,

Пугал честных людей.

И раз пошли под вечер

Мы на́ берег крутой,

Смотреть на сини волны,

На запад золотой.

Моей любви просил он…

Любить я не могла,

И деньги мне дарил он —

Я денег не брала;

Несчастную сгубил он,

Ударив в грудь ножом;

И здесь мой труп зарыл он

На берегу крутом;

И над моей могилой

Взошел тростник большой,

И в нем живут печали

Души моей младой.

Рыбак, рыбак прекрасный,

Оставь же свой тростник;

Ты мне помочь не в силах,

А плакать не привык».

1832

217. Русалка[227]

1

Русалка плыла по реке голубой,

        Озаряема полной луной;

И старалась она доплеснуть до луны

        Серебристую пену волны.

2

И шумя и крутясь, колебала река

        Отраженные в ней облака;

И пела русалка — и звук ее слов

        Долетал до крутых берегов.

3

И пела русалка: «На дне у меня

        Играет мерцание дня;

Там рыбок златые гуляют стада,

        Там хрустальные есть города;

4

И там на подушке из ярких песков,

        Под тенью густых тростников,

Спит витязь, добыча ревнивой волны,

    Спит витязь чужой стороны…

5

Расчесывать кольца шелковых кудрей

        Мы любим во мраке ночей,

И в чело и в уста мы в полуденный час

        Целовали красавца не раз.

6

Но к страстным лобзаньям, не знаю зачем,

        Остается он хладен и нем,

Он спит, — и, склонившись на перси ко мне,

        Он не дышит, не шепчет во сне!»

7

Так пела русалка над синей рекой,

        Полна непонятной тоской;

И шумно катясь, колебала река

        Отраженные в ней облака.

1832

218. Еврейская мелодия («Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей…»)[228](Из Байрона)

Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!

        Вот арфа золотая:

Пускай персты твои, промчавшися по ней,

        Пробудят в струнах звуки рая.

И если не на век надежды рок унес,

        Они в груди моей проснутся,

И если есть в очах застывших капля слез —

        Они растают и прольются.

Пусть будет песнь твоя дика. Как мой венец,

        Мне тягостны веселья звуки!

Я говорю тебе: я слез хочу, певец,

        Иль разорвется грудь от муки.

Страданьями была упитана она,

        Томилась долго и безмолвно;

И грозный час настал — теперь она полна,

        Как кубок смерти, яда полный.

1836

219. Ветка Палестины[229]

Скажи мне, ветка Палестины:

Где ты росла, где ты цвела?

Каких холмов, какой долины

Ты украшением была?

У вод ли чистых Иордана

Востока луч тебя ласкал,

Ночной ли ветр в горах Ливана

Тебя сердито колыхал?

Молитву ль тихую читали

Иль пели песни старины,

Когда листы твои сплетали

Солима бедные сыны?

И пальма та жива ль поныне?

Все так же ль манит в летний зной

Она прохожего в пустыне

Широколиственной главой?

Или в разлуке безотрадной

Она увяла, как и ты,

И дольний прах ложится жадно

На пожелтевшие листы?..

Поведай: набожной рукою

Кто в этот край тебя занес?

Грустил он часто над тобою?

Хранишь ты след горючих слез?

Иль, божьей рати лучший воин,

Он был, с безоблачным челом,

Как ты, всегда небес достоин

Перед людьми и божеством?..

Заботой тайною хранима

Перед иконой золотой

Стоишь ты, ветвь Ерусалима.

Святыни верный часовой!

Прозрачный сумрак, луч лампады,

Кивот и крест, символ святой…

Всё полно мира и отрады

Вокруг тебя и над тобой.

1837

220. «Расстались мы; но твой портрет…»[230]

Расстались мы; но твой портрет

Я на груди моей храню:

Как бледный призрак лучших лет,

Он душу радует мою.

И новым преданный страстям,

Я разлюбить его не мог:

Так храм оставленный — все храм,

Кумир поверженный — всё бог!

1837

221. «Слышу ли голос твой…»[231]

Слышу ли голос твой

Звонкий и ласковый,

Как птичка в клетке

Сердце запрыгает;

Встречу ль глаза твои

Лазурно-глубокие,

Душа им навстречу

Из груди просится,

И как-то весело,

И хочется плакать,

И так на шею бы

Тебе я кинулся,

1837–1838

222. «Она поет — и звуки тают…»[232]

Она поет — и звуки тают,

Как поцелуи на устах,

Глядит — и небеса играют

В ее божественных глазах;

Идет ли — все ее движенья,

Иль молвит слово — все черты

Так полны чувства, выраженья,

Так полны дивной простоты.

1837–1838

223. Узник[233]

Отворите мне темницу,

Дайте мне сиянье дня,

Черноглазую девицу,

Черногривого коня!'

Я красавицу младую

Прежде сладко поцелую,

На коня потом вскочу,

В степь, как ветер, улечу.

*

Но окно тюрьмы высоко,

Дверь тяжелая с замком;

Черноокая далеко,

В пышном тереме своем;

Добрый конь в зеленом поле

Без узды, один, по воле

Скачет весел и игрив,

Хвост по ветру распустив…

*

Одинок я — нет отрады:

Стены голые кругом,

Тускло светит луч лампады

Умирающим огнем;

Только слышно: за дверями

Звучномерными шагами

Ходит в тишине ночной

Безответный часовой.

1837

224. Молитва[234]

В минуту жизни трудную

Теснится ль в сердце грусть:

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная

В созвучьи слов живых,

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,

Сомненье далеко —

И верится, и плачется,

И так легко, легко…

1839

225. И скучно и грустно[235]

И скучно и грустно, и некому руку подать

      В минуту душевной невзгоды…

Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..

      А годы проходят — все лучшие годы!

Любить… но кого же?.. на время — не стоит труда,

      А вечно любить невозможно.

В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа:

      И радость, и муки, и все там ничтожно…

Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг

      Исчезнет при слове рассудка;

И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, —

      Такая пустая и глупая шутка…

1840

226. Отчего («Мне грустно, потому что я тебя люблю…»)[236]

Мне грустно, потому что я тебя люблю,

И знаю: молодость цветущую твою

Не пощадит молвы коварное гоненье.

За каждый светлый день иль сладкое мгновенье

Слезами и тоской заплатишь ты судьбе.

Мне грустно… потому что весело тебе.

1840

227. Тучи[237]

Тучки небесные, вечные странники!

Степью лазурною, цепью жемчужною

Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники

С милого севера в сторону южную.

Кто же вас гонит: судьбы ли решение?

Зависть ли тайная? злоба ль открытая?

Или на вас тяготит преступление?

Или друзей клевета ядовитая?

Нет, вам наскучили нивы бесплодные…

Чужды вам страсти и чужды страдания;

Вечно холодные, вечно свободные,

Нет у вас родины, нет вам изгнания.

1840

228. Из Гёте («Горные вершины…»)[238]

Горные вершины

Спят во тьме ночной;

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнешь и ты.

1840

229. «Выхожу один я на дорогу…»[239]

1

Выхожу один я на дорогу;

Сквозь туман кремнистый путь блестит;

Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,

И звезда с звездою говорит.

2

В небесах торжественно и чудно!

Спит земля в сияньи голубом…

Что же мне так больно и так трудно?

Жду ль чего? жалею ли о чем?

3

Уж не жду от жизни ничего я,

И не жаль мне прошлого ничуть;

Я ищу свободы и покоя!

Я б хотел забыться и заснуть!

4

Но не тем холодным сном могилы.

Я б желал навеки так заснуть,

Чтоб в груди дремали жизни силы,

Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;

5

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,

Про любовь мне сладкий голос пел,

Надо мной чтоб, вечно зеленея,

Темный дуб склонялся и шумел.

1841

230. Сон[240]

В полдневный жар в долине Дагестана

С свинцом в груди лежал недвижим я;

Глубокая еще дымилась рана,

По капле кровь точилася моя.

Лежал один я на песке долины;

Уступы скал теснилися кругом,

И солнце жгло их желтые вершины

И жгло меня — но спал я мертвым сном.

И снился мне сияющий огнями

Вечерний пир в родимой стороне.

Меж юных жен, увенчанных цветами,

Шел разговор веселый обо мне.

Но в разговор веселый не вступая,

Сидела там задумчиво одна,

И в грустный сон душа ее младая

Бог знает чем была погружена;

И снилась ей долина Дагестана;

Знакомый труп лежал в долине той;

В его груди, дымясь, чернела рана,

И кровь лилась хладеющей струей.

1841

231. «Нет, не тебя так пылко я люблю…»[241]

1

Нет, не тебя так пылко я люблю.

Не для меня красы твоей блистанье:

Люблю в тебе я прошлое страданье

И молодость погибшую мою.

2

Когда порой я на тебя смотрю,

В твои глаза вникая долгим взором:

Таинственным я занят разговором,

Но не с тобой я сердцем говорю.

3

Я говорю с подругой юных дней[242];

В твоих чертах ищу черты другие;

В устах живых уста давно немые,

В глазах огонь угаснувших очей.

1841

232. «На севере диком стоит одиноко…»[243]

На севере диком стоит одиноко

        На голой вершине сосна

И дремлет качаясь, и снегом сыпучим

        Одета, как ризой, она.

И снится ей всё, что в пустыне далекой —

        В том крае, где солнца восход,

Одна и грустна на утесе горючем

        Прекрасная пальма растет.

1841

233. Любовь мертвеца[244]

Пускай холодною землею

        Засыпан я,

О друг! всегда, везде с тобою

        Душа моя.

Любви безумного томленья,

        Жилец могил,

В стране покоя и забвенья

        Я не забыл.

*

Без страха в час последней муки

        Покинув свет,

Отрады ждал я от разлуки —

        Разлуки нет.

Я видел прелесть бестелесных

        И тосковал,

Что образ твой в чертах небесных

        Не узнавал.

*

Что мне сиянье божьей власти

        И рай святой?

Я перенес земные страсти

        Туда с собой.

Ласкаю я мечту родную

        Везде одну;

Желаю, плачу и ревную,

        Как в старину.

*

Коснется ль чуждое дыханье

        Твоих ланит,

Моя душа в немом страданье

        Вся задрожит.

Случится ль, шепчешь засыпая

        Ты о другом,

Твои слова текут пылая

        По мне огнем.

*

Ты не должна любить другого,

        Нет, не должна,

Ты мертвецу, святыней слова,

        Обручена.

Увы, твой страх, твои моленья

        К чему оне?

Ты знаешь, мира и забвенья

        Не надо мне!

1841

234. Утес («Ночевала тучка золотая…»)[245]

Ночевала тучка золотая

На груди утеса-великана;

Утром в путь она умчалась рано,

По лазури весело играя;

Но остался влажный след в морщине

Старого утеса. Одиноко

Он стоит, задумался глубоко,

И тихонько плачет он в пустыне.

1841

235. Казачья колыбельная песня[246]

Спи, младенец мой прекрасный,

        Баюшки-баю.

Тихо смотрит месяц ясный

        В колыбель твою.

Стану сказывать я сказки,

        Песенку спою;

Ты ж дремли, закрывши глазки,

        Баюшки-баю.

По камням струится Терек,

        Плещет мутный вал;

Злой чечен ползет на берег,

        Точит свой кинжал;

Но отец твой старый воин,

        Закален в бою:

Спи, малютка, будь спокоен,

        Баюшки-баю.

Сам узнаешь, будет время,

        Бранное житье;

Смело вденешь ногу в стремя

        И возьмешь ружье.

Я седельце боевое

        Шелком разошью…

Спи, дитя мое родное,

        Баюшки-бою.

Богатырь ты будешь с виду

        И казак душой.

Провожать тебя я выйду —

        Ты махнешь рукой…

Сколько горьких слез украдкой

        Я в ту ночь пролью!..

Спи, мой ангел, тихо, сладко,

        Баюшки-баю.

Стану я тоской томиться,

        Безутешно ждать;

Стану целый день молиться,

        По ночам гадать;

Стану думать, что скучаешь

        Ты в чужом краю…

Спи ж, пока забот не знаешь,

        Баюшки-баю.

Дам тебе я на дорогу

        Образок святой:

Ты его, моляся богу,

        Ставь перед собой;

Да, готовясь в бой опасный,

        Помни мать свою…

Спи, младенец мой прекрасный,

        Баюшки-баю.

1840

236. Воздушный корабль[247](Из Цедлица)

По синим волнам океана,

Лишь звезды блеснут в небесах.

Корабль одинокий несется,

Несется на всех парусах.

Не гнутся высокие мачты,

На них флюгера не шумят,

И молча в открытые люки

Чугунные пушки глядят.

Не слышно на нем капитана,

Не видно матросов на нем;

Но скалы, и тайные мели,

И бури ему нипочем.

Есть остров на том океане —

Пустынный и мрачный гранит;

На острове том есть могила,

А в ней император зарыт.

Зарыт он без почестей бранных

Врагами в сыпучий песок,

Лежит на нем камень тяжелый,

Чтоб встать он из гроба не мог.

И в час его грустной кончины,

В полночь, как свершается год,

К высокому берегу тихо

Воздушный корабль пристает.

Из гроба тогда император,

Очнувшись, является вдруг;

На нем треугольная шляпа

И серый походный сюртук.

Скрестивши могучие руки,

Главу опустивши на грудь,

Идет и к рулю он садится

И быстро пускается в путь.

Несется он к Франции милой,

Где славу оставил и трон,

Оставил наследника-сына

И старую гвардию он.

И только что землю родную

Завидит во мраке ночном,

Опять его сердце трепещет

И очи пылают огнем.

На берег большими шагами

Он смело и прямо идет,

Соратников громко он кличет

И маршалов грозно зовет.

Но спят усачи-гренадеры —

В равнине, где Эльба шумит,

Под снегом холодной России,

Под знойным песком пирамид…

1840

237. Соседка[248]

Не дождаться мне, видно, свободы,

А тюремные дни будто годы;

И окно высоко́ над землей!

И у двери стоит часовой!

Умереть бы уж мне в этой клетке,

Кабы не было милой соседки!..

Мы проснулись сегодня с зарей,

Я кивнул ей слегка головой.

Разлучив, нас сдружила неволя,

Познакомила общая доля,

Породнило желанье одно

Да с двойною решеткой окно;

У окна лишь поутру я сяду,

Волю дам ненасытному взгляду…

Вот напротив окошечко: стук!

Занавеска подымется вдруг.

На меня посмотрела плутовка!

Опустилась на ручку головка,

А с плеча, будто сдул ветерок,

Полосатый скатился платок.

Но бледна ее грудь молодая,

И сидит она долго вздыхая,

Видно, буйную думу тая,

Все тоскует по воле, как я.

Не грусти, дорогая соседка…

Захоти лишь — отворится клетка,

И, как божии птички, вдвоем

Мы в широкое поле порхнем.

У отца ты ключи мне украдешь,

Сторожей за пирушку усадишь,

А уж с тем, что поставлен к дверям,

Постараюсь я справиться сам.

Избери только ночь потемнея,

Да отцу дай вина похмельнея,

Да повесь, чтобы ведать я мог,

На окно полосатый платок.

1840

238. Тамара[249]

В глубокой теснине Дарьяла,

Где роется Терек во мгле,

Старинная башня стояла,

Чернея на черной скале.

В той башне высокой и тесной

Царица Тамара жила:

Прекрасна, как ангел небесный,

Как демон, коварна и зла.

И там сквозь туман полуночи

Блистал огонек золотой,

Кидался он путнику в очи,

Манил он на отдых ночной.

И слышался голос Тамары:

Он весь был желанье и страсть

В нем были всесильные чары,

Была непонятная власть.

На голос невидимой пери

Шел воин, купец и пастух;

Пред ним отворялися двери,

Встречал его мрачный евну́х.

На мягкой пуховой постели,

В парчу и жемчу́г убрана,

Ждала она гостя. Шипели

Пред нею два кубка вина.

Сплетались горячие руки,

Уста прилипали к устам,

И странные, дикие звуки

Всю ночь раздавалися там.

Как будто в ту башню пустую

Сто юношей пылких и жен

Сошлися на свадьбу ночную,

На тризну больших похорон.

Но только что утраь сиянье

Кидало свой луч по горам,

Мгновенно и мрак и молчанье

Опять воцарялися там.

Лишь Терек в теснине Дарьяла

Гремя, нарушал тишину;

Волна на волну набегала,

Волна погоняла волну;

И с плачем безгласное тело

Спешили они унести;

В окне тогда что-то белело,

Звучало оттуда: прости.

И было так нежно прощанье,

Так сладко тот голос звучал,

Как будто восторги свиданья

И ласки любви обещал.

1841

АНДРЕЙ СЕРЕБРЯНСКИЙ(1810–1838)

239. Вино[250]

Быстры, как волны, дни нашей жизни,

Что час, то короче к могиле наш путь.

Напеним янтарной струею бокалы!

И краток и дорог веселый наш миг.

Будущность темна, как осени ночи,

Прошедшее гибнет для нас навсегда;

Ловите ж минуты текущего быстро,

Как знать, что осталось для нас впереди?

Умрешь — похоронят, как не был на свете;

Сгниешь — не восстанешь к беседе друзей.

Полнее ж, полнее забвения чашу!

И краток и дорог веселый наш миг.

Начало 1830-х годов

ИВАН МЯТЛЕВ(1796–1844)

240. Звезда («Звезда, прости! — пора мне спать…»)[251]

Звезда, прости! — пора мне спать,

Но жаль расстаться мне с тобою,

С тобою я привык мечтать,

А я теперь живу мечтою.

И даст ли мне тревожный сон

Отраду ложного виденья?

Нет, чаще повторяет он

Дневные сердцу впечатленья.

А ты, волшебная звезда,

Неизменимая сияешь,

Ты сердцу грустному всегда

О лучших днях напоминаешь.

И к небу там, где светишь ты,

Мои стремятся все желанья…

Мои там сбудутся мечты.

Звезда, прости же! до свиданья!

НИКОЛАЙ ПАВЛОВ(1803–1864)

241. Романс («Не говори ни да, ни нет…»)[252]

Не говори ни да, ни нет,

Будь равнодушной, как бывало,

И на решительный ответ

Накинь густое покрывало.

Как знать, чтоб да и нет равно

Для сердца гибелью не стали?

От радости ль сгорит оно,

Иль разорвется от печали?

И как давно, и как люблю,

Я на душе унылой скрою;

Я об одном судьбу молю —

Чтоб только чаще быть с тобою.

Чтоб только не взошла заря,

Чтоб не рассвел тот день над надаи,

Как ты с другим у алтаря

Поникнешь робкими очами!

Но, время без надежд губя

Для упоительного яда,

Зачем я не сводил с тебя

К тебе прикованного взгляда?

Увы! Зачем прикован взор,

Взор одинокий, безнадежный,

К звездам, как мрачный их узор

Рисуется в дали безбрежной?..

В толпе врагов, в толпе друзей,

Среди общественного шума,

У верной памяти моей

Везде ты, царственная дума.

Так мусульманин помнит рай

И гроб, воздвигнутый пророку;

Так, занесенный в чуждый кран,

Всегда он молится востоку.

1830

242. Романс («Она безгрешных сновидений…»)[253]

Она безгрешных сновидений

Тебе на ложе не пошлет,

И для небес, как добрый гений,

Твоей души не сбережет;

С ней мир другой, но мир прелестный,

С ней гаснет вера в лучший край…

Не называй ее небесной

И у земли не отнимай!

Нет у нее бесплотных крылий,

Чтоб отделиться от людей;

Она — слиянье роз и лилий,

Цветущих для земных очей.

Она манит во храм чудесный,

Но этот храм — не светлый рай,

Не называй ее небесной

И у земли не отнимай!

Вглядись в пронзительные очи —

Не небом светятся они:

В них есть неправедные ночи,

В них есть мучительные дни.

Пред троном красоты телесной

Святых молитв не зажигай…

Не называй ее небесной

И у земли не отнимай!

Она — не ангел-небожитель,

Но, о любви ее моля,

Как помнить горнюю обитель,

Как знать, что — небо, что земля?

С ней мир другой, но мир прелестный,

С ней гаснет вера в лучший край…

Не называй ее небесной

И у земли не отнимай!

1834

243. «Не говори, что сердцу больно…»[254]

Не говори, что сердцу больно

            От ран чужих;

Что слезы катятся невольно

            Из глаз твоих!

Будь молчалива, как могилы,

            Кто ни страдай,

И за невинных бога силы

            Не призывай!

Твоей души святые звуки,

            Твой детский бред —

Перетолкует все от скуки

            Безбожный свет.

Какая в том тебе утрата,

            Какой подрыв,

Что люди распинают брата

            Наперерыв?

1853

244. «Надуты губки для угрозы…»[255]

Надуты губки для угрозы,

А шепчут нежные слова.

Скажи, откуда эти слезы —

Ты так не плакала сперва.

Я помню время: блеснут, бывало,

Две-три слезы из бойких глаз,

Но горем ты тогда играла,

Тогда ты плакала, смеясь.

Я понял твой недуг опасный:

Уязвлена твоя душа.

Так плачь же, плачь, мой друг прекрасный,

В слезах ты чудно хороша.

<1860>

ВАСИЛИЙ КРАСОВ(1810–1854)

245. Песня («Взгляни, мой друг, — по небу голубому…»)[256]

Взгляни, мой друг, — по небу голубому,

Как легкий дым, несутся облака, —

Так грусть пройдет по сердцу молодому,

Его, как сон, касаяся слегка.

Мой милый друг, твои младые годы

Прекрасный цвет души твоей спасут;

Оставь же мне и гром и непогоды…

Они твое блаженство унесут1

Прости, забудь, не требуй объяснений…

Моей судьбы тебе не разделить…

Ты создана для тихих наслаждений,

Для сладких слез, для счастия любить!

Взгляни, взгляни — по небу голубому,

Как легкий дым, несутся облака, —

Так грусть пройдет по сердцу молодому,

Его, как сон, касаяся слегка!

<1835>

246. Стансы («Опять пред тобой я стою очарован…»)[257]

Опять пред тобой я стою очарован,

      На черные кудри гляжу, —

Опять я тоской непонятной взволнован

      И жадных очей не свожу.

Я думаю: ангел! какою ценою

      Куплю дорогую любовь?

Отдам ли я жизнь тебе, с жалкой борьбою,

      С томленьем печальных годов?

О нет! — но, святыней признав твою волю,

      Я б смел об одном лишь молить:

Ты жизнь мою, жизнь мою — горькую долю —

      Заставь меня вновь полюбить!

<1841>

247. Первая любовь[258]

О! приди ко мне скорее,

      В заповедный час, —

Здесь никто в густой аллее

      Не увидит нас.

Полный робкого желанья

      Средь ночной тиши,

Я несу тебе признанья,

      Всю любовь души.

С милых уст я поцелуя

      Жду лишь для себя,

Да сказать тебе хочу я,

      Как люблю тебя!

О, приди же! Над закатом

      Уж звезда взошла,

И как дышит ароматом

      Тихой ночи мгла.

О, приди ж ко мне скорее,

      В заповедный час, —

Здесь никто в густой аллее

      Не увидит нас…

1840-е годы

МИХАИЛ ОФРОСИМОВ(1797–1868)

248. Коварный друг[259]

Коварный друг, но сердцу милый,

Я дал обет забыть твой ков,

Мои мечты, мою любовь, —

Забыть все то, что в жизни льстило.

Молил тебя не нарушать

Отрадный мир уединенья,

Но ты, жестокая, опять

Мое тревожишь сновиденье.

Зачем тому твое участье,

Над кем лежит судьбы рука?

Ужель страдальца, бедняка

Завиден так и призрак счастья?

Когда любви моей святой

Тебе внимать не приказали, —

Оставь меня скорбеть душой,

Ты не поймешь моей печали.

<1835>

НЕСТОР КУКОЛЬНИК(1809–1868)

249. Сомнение[260]

Уймитесь, волнения страсти!

Засни, безнадежное сердце!

      Я плачу, я стражду, —

Душа истомилась в разлуке;

      Я стражду, я плачу, —

Не выплакать горя в слезах.

      Напрасно надежда

      Мне счастье гадает,

Не верю, не верю

Обетам коварным!

Разлука уносит любовь.

Как сон, неотступный и грозный,

Мне снится соперник счастливый,

      И тайно и злобно

Кипящая ревность пылает,

      И тайно и злобно

Оружия ищет рука.

      Напрасно измену

      Мне ревность гадает,

      Не верю, не верю

      Коварным наветам.

Я счастлив, — ты снова моя.

Минует печальное время, —

Мы снова обнимем друг друга,

И страстно и жарко

Забьется воскресшее сердце,

      И страстно и жарко

      С устами сольются уста.

1838

250. Жаворонок[261]

Между небом и землей

Песня раздается,

Неисходною струей

Громче, громче льется.

Не видать певца полей!

Где поет так громко

Над подружкою своей

Жаворонок звонкой.

Ветер песенку несет,

А кому — не знает.

Та, к кому она, поймет.

От кого — узнает.

Лейся ж, песенка моя,

Песнь надежды сладкой…

Кто-то вспомнит про меня

И вздохнет украдкой.

1840

С. СТРОМИЛОВ

251. Ожидание[262]

Зачем сидишь ты до полночи

У растворенного окна

И вдаль глядят печально очи?

Туманом даль заслонена!

Кого ты ждешь? По ком, тоскуя,

Заветных песен не поешь?

И ноет грудь без поцелуя,

И ты так горько слезы льешь?

Зачем ты позднею порою

Одна выходишь на крыльцо?

Зачем горячею слезою

Ты моешь тусклое кольцо?

Не жди его: в стране далекой

В кровавой сече он сражен.

Там он чужими, одинокий,

В чужую землю схоронен.

<1839>

ЭДУАРД ГУБЕР(1814–1847)

252. На покой[263]

Тяжело, не стало силы,

    Ноет грудь моя;

Злое горе до могилы

      Дотащу ли я?

На покой пора печали,

      Время спать костям;

Душу страсти разорвали,

      Время спать страстям.

А далеко ли? У гроба

      Отдохнул бы я;

Отдохнули бы мы оба —

      Я да грусть моя.

1841

253. Сердце[264]

Поиграли бедной волею

      Без любви и жалости,

Повстречались с новой долею —

      Надоели шалости.

А пока над ним шутили вы,

      Сердце к вам просилося;

Отшутили, разлюбили вы —

      А оно разбилося.

И слезами над подушкою

      Разлилось, распалося…

Вот что с бедною игрушкою,

      Вот что с сердцем сталося.

1841

ВЛАДИМИР СОЛЛОГУБ(1813–1882)

254. Серенада («Закинув плащ, с гитарой под рукою…»)[265]

Н. М. Языкову

Закинув плащ, с гитарой под рукою,

К ее окну пойдем в тиши ночной,

И там прервем мы песнью молодою

Роскошный сон красавицы младой.

Но не страшись, пленительная дева,

Не возмутим твоих мы светлых снов

Неистовством бурсацкого напева

Иль повестью студенческих грехов.

Нет, мы поем и тихо и смиренно

Лишь для того, чтоб слышала нас ты,

И наша песнь — как фимиам священный

Пред алтарем богини красоты.

Звезда души! Богиня молодая!

Нас осветил огонь твоих очей,

И голос наш, на сердце замирая,

Любви земной не выразит речей.

Мы здесь поем во тьме весенней ночи;

Ты ж, пробудясь от шума голосов,

Сомкнешь опять мечтательные очи,

Не расслыхав воззванья бурсаков;

Но нет… душой услышав серенаду,

Стыдясь во сне… ты песнь любви поймешь

И нехотя ночным певцам в награду

Их имена впросонках назовешь.

1830-е годы

НИКОЛАЙ ОГАРЕВ(1813–1877)

255. Деревенский сторож[266]

Ночь темна, на небе тучи,

        Белый снег кругом,

И разлит мороз трескучий

        В воздухе ночном.

Вдоль по улице широкой

        Избы мужиков.

Ходит сторож одинокий,

        Слышен скрип шагов.

Зябнет сторож; вьюга смело

        Злится вкруг него;

На морозе побелела

        Борода его.

Скучно! радость изменила,

        Скучно одному;

Песнь его звучит уныло

        Сквозь метель и тьму.

Ходит он в ночи безлунной,

        Бела утра ждет

И в края доски чугунной

        С тайной грустью бьет.

И, качаясь, завывает

        Звонкая доска…

Пуще сердце замирает,

        Тяжелей тоска.

1840

256. «Над морем позднею порой…»[267](Из Гейне)

Над морем позднею порой

      Еще лучи блестели,

А мы близ хижины с тобой

      В безмолвии сидели.

Туман вставал, росла волна,

      И чайка пролетала,

А у тебя, любви полна,

      Из глаз слеза упала.

Катилась по руке твоей —

      И на колени пал я,

И медленно с руки твоей

      Твою слезу спивал я.

С тех пор сгораю телом я,

      Душа в тоске изныла —

Ах, эта женщина меня

      Слезою отравила.

<1840>

257. Дорога[268]

Тускло месяц дальный

Светит сквозь тумана,

И лежит печально

Снежная поляна.

Белые с морозу

Вдоль пути рядами

Тянутся березы

С голыми сучками.

Тройка мчится лихо,

Колокольчик звонок;

Напевает тихо

Мой ямщик спросонок.

Я в кибитке валкой

Еду да тоскую:

Скучно мне да жалко

Сторону родную,

1841

258. Изба[269]

Небо в час дозора

Обходя, луна

Светит сквозь узора

Мерзлого окна.

Вечер зимний длится;

Дедушка в избе

На печи ложится

И уж спит себе.

Помоляся богу,

Улеглася мать;

Дети понемногу

Стали засыпать.

Только за работой

Молодая дочь

Борется с дремотой

Во всю долгу ночь.

И лучина бледно

Перед ней горит.

Все в избушке бедной

Тишиной томит;

Лишь звучит докучно

Болтовня одна

Прялки однозвучной

Да веретена.

1842

259. Арестант[270]

Ночь темна. Лови минуты!

Но стена тюрьмы крепка,

У ворот ее замкнуты

Два железные замка.

Чуть дрожит вдоль коридора

Огонек сторожевой,

И звенит о шпору шпорой,

Жить скучая, часовой.

«Часовой!» — «Что, барин, надо?»

— «Притворись, что ты заснул:

Мимо б я, да за ограду

Тенью быстрою мелькнул!

Край родной повидеть нужно

Да жену поцеловать,

И пойду под шелест дружный

В лес зеленый умирать!..»

— «Рад помочь! Куда ни шло бы! —

Божья тварь, чай, тож и я, —

Пуля, барин, ничего бы,

Да боюся батожья!

Поседел под шум военный…

А сквозь полк как проведут —

Только ком окровавленный

На тележке увезут!»

Шепот смолк… Все тихо снова…

Где-то бог подаст приют?

То ль схоронят здесь живого?

То ль на каторгу ушлют?.

Будет вечно цепь надета,

Да начальство станет бить…

Ни ножа! ни пистолета!..

И конца нет, сколько жить!..

1850

260. «Чего хочу?.. Чего?.. O! так желаний много…»[271]

Чего хочу?.. Чего?.. O! так желаний много,

        Так к выходу их силе нужен путь,

Что кажется порой — их внутренней тревогой

        Сожжется мозг и разорвется грудь.

Чего хочу? Всего со всею полнотою!

        Я жажду знать, и подвигов хочу,

Еще хочу любить с безумною тоскою,

        Весь трепет жизни чувствовать хочу!

А втайне чувствую, что все желанья тщетны,

        И жизнь скупа, и внутренно я хил,

Мои стремления замолкнут безответны,

        В попытках я запас растрачу сил.

Я сам себе кажусь подавленным страданьем,

        Каким-то жалким, маленьким глупцом,

Среди безбрежности затерянным созданьем,

        Томящимся в брожении пустом…

Дух вечности обнять за раз не в нашей доле,

        А чашу жизни пьем мы по глоткам,

О том, что выпито, мы все жалеем боле,

        Пустое дно все больше видно нам;

И с каждым днем душе тяжеле устарелость,

        Больнее помнить и страшней желать,

И кажется, что жить — отчаянная смелость;

        Но биться пульс не может перестать,

И дальше я живу в стремленье безотрадном,

        И жизни крест беру я на себя,

И весь душевный жар несу в движенье жадном,

        За мигом миг хватая и губя.

И все хочу!.. Чего?.. О! так желаний много,

        Так к выходу их силе нужен путь,

Что кажется порой — их внутренней тревогой

        Сожжется мозг и разорвется грудь.

<1844–1847>

261. «Дитятко! милость господня с тобою!..»[272]

      «Дитятко! милость господня с тобою!

Что ты не спишь до полночи глухой?

Дай я тебя хоть шубенкой прикрою,

Весь ты дрожишь, а горячий какой!..»

      «Мама! гляди-ка — отец-то, ей-богу,

С розгой стоит и стучится в окно…»

«Полно! отец твоей уехал в дорогу.

Полно! отец твой нас бросил давно».

      «Мама! а видишь — вон черная кошка

Злыми глазами косится на нас?..»

«Полно же ты, моя милая крошка,

Кошка издохла — вот месяц как раз».

      «Мама! а видишь — вон бабушка злая

Пальцем грозится тебе из угла…»

«Полно же — с нами будь сила святая!

Бабушка с год уж у нас умерла».

      «Мама! гляди-ка — все свечи да свечи,

Так вот в глазах и блестит и блестит…»

«Полно, родимый, какие тут свечи,

Сальный огарок последний горит».

      «Мама!.. темнеет!.. мне душно, мне душно!

Мама!» — «Тс!.. спит. А огарок погас…

До свету долго, и страшно и скучно!..

Крестная сила, помилуй ты нас!»

<1858>

Иван Тургенев(1818–1883)

262. Весенний вечер[273]

Гуляют тучи золотые

Над отдыхающей землей;

Поля просторные, немые

Блестят, облитые росой;

Ручей журчит во мгле долины,

Вдали гремит весенний гром,

Ленивый ветр в листах осины

Трепещет пойманным крылом.

Молчит и млеет лес высокий,

Зеленый, темный лес молчит.

Лишь иногда в тени глубокой

Бессонный лист прошелестит.

Звезда дрожит в огнях заката,

Любви прекрасная звезда,

А на душе легко и свято,

Легко, как в детские года.

1843

263. Баллада («Перед воеводой молча он стоит…»)[274]

Перед воеводой молча он стоит;

Голову потупил, сумрачно глядит;

С плеч могучих сняли бархатный кафтан;

Кровь струится тихо из широких ран.

Скован по ногам он, скован по рукам:

Знать, ему не рыскать ночью по лесам!

Думает он думу, дышит тяжело:

Плохо!.. видно, время доброе прошло,

«Что, попался, парень? Долго ж ты гулял!

Долго мне в тенета волк не забегал!

Что же приумолк ты? Слышал я не раз —

Песенки ты мастер петь в веселый час;

Ты на лад сегодня вряд ли попадешь…

Завтра мы услышим, как ты запоешь».

Взговорил он мрачно: «Не услышишь, нет!

Завтра петь не буду — завтра мне не след;

Завтра умирать мне смертию лихой;

Сам ты запоешь, чай, с радости такой!

Мы певали песни, как из леса шли.

Как купцов с товаром мы в овраг вели…

Ты бы нас послушал — ладно пели мы;

Да недолго песней тешились купцы…

Да еще певал я — в домике твоем;

Запивал я песни — все твоим вином;

Заедал я чарку — хозяйскою едой;

Целовался сладко — да с твоей женой».

1841

264. В дороге («Утро туманное, утро седое…»)[275]

Утро туманное, утро седое,

Нивы печальные, снегом покрытые…

Нехотя вспомнишь и время былое,

Вспомнишь и лица, давно позабытые.

Вспомнишь обильные, страстные речи,

Взгляды, так жадно, так робко ловимые,

Первые встречи, последние встречи,

Тихого голоса звуки любимые.

Вспомнишь разлуку с улыбкою странной

Многое вспомнишь родное, далекое,

Слушая ропот колес непрестанный,

Глядя задумчиво в небо широкое.

1843

АФАНАСИЙ ФЕТ(1820–1892)

265. «Красавица-рыбачка…»[276]

Красавица-рыбачка,

Причаль свою ладью,

Пойди и сядь со мною,

Дай руку мне свою.

Доверчиво головкой

На грудь склонись ко мне;

Ведь ты ж себя вверяешь

Беспечно глубине.

С приливом и отливом,

Что море, грудь моя,

И много чудных перлов

Во глубине ея.

<1841>

266. «На заре ты ее не буди…»[277]

На заре ты ее не буди,

На заре она сладко так спит;

Утро дышит у ней на груди,

Ярко пышет на ямках ланит.

И подушка ее горяча,

И горяч утомительный сон,

И, чернеясь, бегут на плеча

Косы лентой с обеих сторон.

А вчера у окна ввечеру

Долго, долго сидела она

И следила по тучам игру,

Что, скользя, затевала луна.

И чем ярче играла луна,

И чем громче свистал соловей,

Все бледней становилась она,

Сердце билось больней и больней.

Оттого-то на юной груди,

На ланитах так утро горит.

Не буди ж ты ее, не буди,

На заре она сладко так спит!

<1842>

267. «Я пришел к тебе с приветом…»[278]

Я пришел к тебе с приветом,

Рассказать, что солнце встало,

Что оно горячим светом

По листам затрепетало;

Рассказать, что лес проснулся,

Весь проснулся, веткой каждой.

Каждой птицей встрепенулся

И весенней полон жаждой;

Рассказать, что с той же страстью,

Как вчера, пришел я снова,

Что душа все так же счастью

И тебе служить готова;

Рассказать, что отовсюду

На меня весельем веет.

Что не знаю сам, что буду

Петь, — но только песня зреет.

<1843>

268. «Облаком волнистым…»[279]

Облаком волнистым

Пыль встает вдали;

Конный или пеший —

Не видать в пыли!

Вижу: кто-то скачет

На лихом коне.

Друг мой, друг далекий,

Вспомни обо мне!

<1843>

269. Узник («Густая крапива…»)[280]

Густая крапива

Шумит под окном,

Зеленая ива

Повисла шатром;

Веселые лодки

В дали голубой;

Железо решетки

Визжит под пилой.

Бывалое горе

Уснуло в груди,

Свобода и море

Горят впереди.

Прибавилось духа,

Затихла тоска,

И слушает ухо,

И пилит рука.

<1843>

270. «Уж верба вся пушистая…»[281]

Уж верба вся пушистая

      Раскинулась кругом;

Опять весна душистая

      Повеяла крылом.

Станицей[282] тучки носятся,

      Теплом озарены,

И в душу снова просятся

      Пленительные сны.

Везде разнообразною

      Картиной занят взгляд,

Шумит толпою праздною

      Народ, чему-то рад…

Какой-то тайной жаждою

      Мечта распалена —

И над душою каждою

      Проносится весна.

<1844>

271. Серенада («Тихо вечер догорает…»)[283]

Тихо вечер догорает,

      Горы золотя;

Знойный воздух холодает, —

      Спи, мое дитя.

Соловьи давно запели,

      Сумрак возвестя;

Струны робко зазвенели, —

      Спи, мое дитя.

Смотрят ангельские очи.

      Трепетно светя;

Так легко дыханье ночи, —

      Спи, мое дитя,

<1844>

272. «Свеж и душист твой роскошный венок…»[284]

Свеж и душист твой роскошный венок,

Всех в нем цветов благовония слышны,

Кудри твои так обильны и пышны,

Свеж и душист твой роскошный венок.

Свеж и душист твой роскошный венок,

Ясного взора губительна сила, —

Нет, я не верю, чтоб ты не любила:

Свеж и душист твой роскошный венок.

Свеж и душист твой роскошный венок,

Счастию сердце легко предается:

Мне близ тебя хорошо и поется.

Свеж и душист твой роскошный венок.

<1847>

273. «Шепот, робкое дыханье…»[285]

Шепот, робкое дыханье,

      Трели соловья,

Серебро и колыханье

      Сонного ручья,

Свет ночной, ночные тени,

      Тени без конца,

Ряд волшебный изменений,

      Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,

      Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы,

      И заря, заря!..

<1850>

274. «Люди спят; мой друг, пойдем в тенистый сад…»[286]

Люди спят; мой друг, пойдем в тенистый сад.

Люди спят; одни лишь звезды к нам глядят.

Да и те не видят нас среди ветвей

И не слышат — слышит только соловей…

Да и тот не слышит, — песнь его громка;

Разве слышат только сердце да рука:

Слышит сердце, сколько радостей земли,

Сколько счастия сюда мы принесли;

Да рука, услыша, сердцу говорит,

Что чужая в ней пылает и дрожит,

Что и ей от этой дрожи горячо,

Что к плечу невольно клонится плечо…

<1853>

275. «Ласточки пропали…»[287]

Ласточки пропали,

А вчера зарей

Все грачи летали

Да как сеть мелькали

Вон над той горой.

С вечера все спится,

На дворе темно.

Лист сухой валится,

Ночью ветер злится

Да стучит в окно.

Лучше б снег да вьюгу

Встретить грудью рад!

Словно как с испугу

Раскричавшись, к югу

Журавли летят.

Выйдешь — поневоле

Тяжело — хоть плачь!

Смотришь — через поле

Перекати-поле

Прыгает как мяч.

<1854>

276. «Вчера, увенчана душистыми цветами…»[288]

Вчера, увенчана душистыми цветами,

Смотрела долго ты в зеркальное окно

На небо синее, горевшее звездами,

В аллею тополей с дрожащими листами, —

В аллею, где вдали так страшно и темно.

Забыла, может быть, ты за собою в зале

И яркий свет свечей, и нежные слова…

Когда помчался вальс и струны рокотали, —

Я видел — вся в цветах, исполнена печали,

К плечу слегка твоя склонилась голова.

Не думала ли ты: «Вон там, в беседке дальной,

На мраморной скамье теперь он ждет меня

Под сумраком дерев, ревнивый и печальный;

Он взоры утомил, смотря на вихорь бальный,

И ловит тень мою в сиянии огня».

<1855>

277. Певице («Уноси мое сердце в звенящую даль…»)[289]

Уноси мое сердце в звенящую даль,

      Где как месяц за рощей печаль;

В этих звуках на жаркие слезы твои

      Кротко светит улыбка любви.

О дитя! как легко средь незримых зыбей

      Доверяться мне песне тзоей:

Выше, выше плыву серебристым путем,

      Будто шаткая тень за крылом.

Вдалеке замирает твой голос, горя,

      Словно за морем ночью заря, —

И откуда-то вдруг, я понять не могу,

      Грянет звонкий прилив жемчугу.

Уноси ж мое сердце в звенящую даль,

      Где кротка, как улыбка, печаль,

И все выше помчусь серебристым путем

      Я, как шаткая тень за крылом.

<1857>

278. «О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной…»[290]

О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной,

Коварный лепет твой, улыбку, взор случайный,

Перстам послушную волос густую прядь

Из мыслей изгонять и снова призывать;

Дыша порывисто, один, никем не зримый,

Досады и стыда румянами палимый,

Искать хотя одной загадочной черты

В словах, которые произносила ты;

Шептать и поправлять былые выраженья

Речей моих с тобой, исполненных смущенья,

И в опьянении, наперекор уму,

Заветным именем будить ночную тьму.

<1844>

279. «Только станет смеркаться немножко…»[291]

Только станет смеркаться немножко,

Буду ждать, не дрогнет ли звонок,

Приходи, моя милая крошка,

Приходи посидеть вечерок.

Потушу перед зеркалом свечи, —

От камина светло и тепло;

Стану слушать веселые речи,

Чтобы вновь на душе отлегло.

Стану слушать те детские грезы,

Для которых — все блеск впереди;

Каждый раз благодатные слезы

У меня закипают в груди.

До зари осторожной рукою

Вновь платок твой узлом завяжу,

И вдоль стен, озаренных луною,

Я тебя до ворот провожу.

<1857>

280. «Сияла ночь. Луной был полон сад…»[292]

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали

Лучи у наших ног в гостиной без огней.

Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,

Как и сердца у нас за песнею твоей.

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,

Что ты одна — любовь, что нет любви иной,

И так хотелось жить, чтоб звука не роняя,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

И много лет прошло, томительных и скучных,

И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,

И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,

Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь.

Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,

А жизни нет конца и цели нет иной,

Как только веровать в рыдающие звуки,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

1877

281. «Я тебе ничего не скажу…»[293]

Я тебе ничего не скажу

И тебя не встревожу ничуть,

И о том, что я молча твержу,

Не решусь ни за что намекнуть.

Целый день спят ночные цветы.

Но лишь солнце за рощу зайдет,

Раскрываются тихо листы,

И я слышу, как сердце цветет.

И в больную, усталую грудь

Веет влагой ночной… я дрожу,

Я тебя не встревожу ничуть,

Я тебе ничего не скажу.

1885

282. «В царство розы и вина приди…»[294]

В царство розы и вина приди,

В эту рощу, в царство сна — приди.

Утиши ты песнь тоски моей —

Камням эта песнь слышна — приди.

Кротко слез моих уйми ручей —

Ими грудь моя полна — приди.

Дай испить мне здесь, во мгле ветвей,

Кубок счастия до дна — приди.

Чтоб любовь до тла моих костей

Не сожгла — она сильна — приди.

Но дождись, чтоб вечер стал темней;

Но тихонько и одна — приди.

1859

283. На озере[295]

И силу в грудь, и свежесть в кровь

        Дыханьем вольным лью.

Как сладко, мать-природа, вновь

        Упасть на грудь твою!

Волна ладью в размер весла

        Качает и несет,

И вышних гор сырая мгла

        Навстречу нам плывет.

Взор мой, взор, зачем склоняться?

Или сны златые снятся?

Прочь ты, сон, хоть золотой, —

Здесь любовь и жизнь со мной!

На волна́х сверкают

Тысячи звезд сотрясенных,

В дымном небе тают

Призраки гор отдаленных.

Ветерок струится

Над равниною вод,

И в залив глядится

Дозревающий плод.

<1859>

284. «В дымке-невидимке…»[296]

В дымке-невидимке

Выплыл месяц вешний,

Цвет садовый дышит

Яблонью, черешней.

Так и льнет, целуя

Тайно и нескромно.

И тебе не грустно?

И тебе не томно?

Истерзался песней

Соловей без розы.

Плачет старый камень,

В пруд роняя слезы.

Уронила косы

Голова невольно.

И тебе не томно?

И тебе не больно?

1873

285. «Сад весь в цвету…»[297]

          Сад весь в цвету,

          Вечер в огне,

Так освежительно-радостно мне!

          Вот я стою,

          Вот я иду,

Словно таинственной речи я жду.

          Эта заря,

          Эта весна

Так непостижна, зато так ясна!

          Счастья ли полн,

          Плачу ли я,

Ты — благодатная тайна моя.

<1884>

286. Не отходи от меня[298]

Не отходи от меня,

Друг мой, останься со мной!

Не отходи от меня:

Мне так отрадно с тобой…

Ближе друг к другу, чем мы, —

Ближе нельзя нам и быть;

Чище, живее, сильней

Мы не умеем любить.

Если же ты — предо мной,

Грустно головку склоня, —

Мне так отрадно с тобой:

Не отходи от меня!

<1842>

НИКОЛАЙ ЩЕРБИНА(1821–1869)

287. Южная ночь[299]

На раздольи небес ярко светит луна,

        И листки серебрятся олив;

                Дикой воли полна,

                Заходила волна,

        Жемчугом убирая залив.

Эта чудная ночь и темна, и светла,

        И огонь разливает в крови;

                Я мастику зажгла,

                Я цветов нарвала,

        Поспешай на свиданье любви!..

Эта ночь пролетит, и замолкнет волна

        При сияньи бесстрастного дня,

                И, заботы полна,

                Буду я холодна,

        Ты тогда не узнаешь меня!

1843

288. Моряк[300]

Не слышно на палубе песен,

Эгейские волны шумят…

Нам берег и душен, и тесен;

Суровые стражи не спят.

Раскинулось небо широко,

Теряются волны вдали…

Отсюда уйдем мы далеко,

Подальше от грешной земли!

Не правда ль, ты много страдала?

Минуту свиданья лови…

Ты долго меня ожидала,

Приплыл я на голос любви.

Спалив бригантину султана,

Я в море врагов утопил

И к милой с турецкою раной,

Как с лучшим подарком, приплыл.

1843

«Не пробуждай воспоминаний…»