«Портрет императрицы Марии Александровны», Франц Винтерхальтер, 1857 год, Эрмитаж
И, как рассказывал сам Дмитрий Габриэль, именно в этом жемчужном ожерелье великая княгиня изображена на парадном портрете, хранящемся в Эрмитаже. Сейчас ожерелье – подарок князя – известно всем по знаменитой совместной фотографии Дмитрия Романова и Коко Шанель, где влюбленные с нежностью смотрят друг другу в глаза, а на Коко именно это украшение из двух нитей жемчуга. Мало того, теперь ожерелью еще и предстояло стать предвестником первой коллекции бижутерии Шанель, созданной ею как раз в те годы и выполненной из искусственного жемчуга, который впоследствии станет одним из кодовых символов Дома Chanel, оставаясь таковым вплоть до сегодняшних дней. Своей ошеломительной идеей создания коллекций бижутерии из искусственного жемчуга, который намного доступнее натурального по цене, Шанель подарила всем женщинам мира, а не только богатым счастливицам возможность всегда выглядеть аристократически элегантно.
Или золотые массивные кресты, инкрустированные рубинами, бриллиантами, изумрудами и сапфирами, в византийском стиле, те самые, которые позже станут прототипами в коллекции бижутерии, навеянной византийскими и мальтийскими крестами с крупными драгоценными и полудрагоценными камнями.
Тема мальтийских крестов в бижутерии Chanel – абсолютно узнаваемая и всеми любимая – тоже родом из романа Коко и Дмитрия. Это он рассказал ей историю Мальтийского Ордена, или Ордена Госпитальеров, который поддерживала династия Романовых, начиная с российского императора Петра I. Этот старейший орден Европы возник в 1043 году в Палестине, в период крестовых походов, как символ защиты, помощи и всяческого покровительства всем христианским паломникам на их пути к святым местам. Династия Романовых не просто поддерживала Орден, продолживший в ходе различных исторических событий в XVI веке свою деятельность на Мальте, откуда и название. Многие государственные геральдические символы и награды России произошли от Мальтийского креста, имеющего одну примечательную особенность – восемь окончаний вместо четырех, как у обычного креста. Сам Дмитрий Романов получил свой Мальтийский крест от прадеда. Эту ценнейшую для него вещь он подарил Шанель – в знак ли любви к ней, или чтобы подчеркнуть всю серьезность своих чувств, или чтобы сделать подарок, достойный и ее, и его статуса? Кто теперь знает.
Но именно эта восьмиконечная звезда-крест и легла в основу знаменитых украшений Шанель – эмалевых браслетов, брошей с кристаллами и подвесок с разноцветными крупными каменьями в перекрестье. Украшение-крест до сих пор остается одним из культовых символов стиля Chanel. А первые эмалевые браслеты-кафы, украшенные мальтийскими крестами, Шанель создаст в сотрудничестве с сицилийским аристократом известного рода Фулько ди Вердуро. Сама она всегда будет носить их парно, словно манжеты.
Коко называла Дмитрия «гением полезных знакомств» – и правда, его все везде знали, узнавали и спешили сделать реверанс или продемонстрировать свое искреннее почтение. У него был очень большой круг общения, причем в самых разных сферах. К примеру, Дмитрий познакомил Шанель с Сэмом Голдвином, американским продюсером, который откроет для нее дверь в мир голливудского кино. Произошло это, правда, позже, в 1930 году, спустя много лет после их романа, который вылился в крепкую дружбу на всю жизнь.
Так вот, однажды Дмитрий представил Шанель Сэмюэлю Голдвину. На самом деле, это был псевдоним бедного еврейского паренька Шмуэля Гелбфиша родом из Варшавы, бывшей тогда частью Российской империи, который впоследствии стал самым настоящим императором Голливуда. После знакомства с Шанель он сделал ей невероятное по тем временам предложение: контракт на миллион долларов в год за приезд в Голливуд каждую весну и осень. Ему хотелось одеть в костюмы от Шанель всех голливудских актрис – не только на экранах, но и в жизни. Шанель останется под впечатлением от царского размаха, с которым встретит ее Сэм Голдвин в Америке, выслав специально за ней поезд, выкрашенный в белый цвет. Не считая охапок цветов – с одним из таких белых букетов (все знали, что Шанель предпочитала белые цветы всем остальным) ее встречала Грета Гарбо, чья звезда взошла как раз в те годы. Не считая лучших ресторанов и гостиниц – к ногам Мадмуазель. Особенный эффект произвел на нее телевизор в ванной комнате ее шикарных апартаментов в «Уолдорфе». Даже герцогу Вестминстерскому, по словам Шанель, до такого размаха было далеко. По ее собственным воспоминаниям, ее встречали в Америке как королеву.
– Но ты и есть королева! – вторила ей подруга Мися, которая отправилась в то фешенебельное путешествие вместе с Коко. – Королева Моды.
В Америке Шанель ждал более чем радушный прием. И снова не без русского акцента. Ей удалось тогда познакомиться и наладить дружеские отношения с другими королевами – американской моды. Владелица Vogue Маргарет Кейс и глава Harper’s Bazaar Кармео Сноу были буквально окружены выходцами из России, которые очень тепло принимали Шанель, помня о том, сколько сделала она для их соотечественников в Париже.
Одним из русских друзей Шанель в американском Vogue был Иван Паскевич – Ива, как звали его друзья. В 1929 году он познакомился с мистером Конде Настом, владельцем издательства, выпускающим в том числе и Vogue. Сначала работал его персональным ассистентом, а позже, уже в 1942 году, возглавил весь холдинг и стал его президентом. Ива обладал огромным влиянием в сфере моды и был прекрасно знаком и дружен с Шанель. Алекс Либерман, другой выходец из России в Vogue, был во времена Паскевича в журнале арт-директором, а в его прекрасном доме в Нью-Йорке частенько собирался весь цвет богемы того времени – Марлен Дитрих, Кристиан Диор, Сальвадор Дали, Леди Абди…
Американскую «Метрополитен-Оперу» прославляли в те годы тоже русские выходцы дягилевской школы Леонид Мясин и Джордж Баланчин. На один из спектаклей русского балета была приглашена и Шанель во время своей первой поездки в Америку. А перед тем она вместе с Мисей присутствовала на званом обеде в ее честь у одной своей богатой клиентки, жительницы Нью-Йорка. И когда Коко и Мися начали поторапливаться, боясь опоздать на балет, хозяйка их небрежно успокоила, мол, не стоит спешить, раньше десяти второй акт не начнут. На что Мися, не сдержавшись, парировала: «Мадам, у нас в Париже зрители ждут танцовщиков, ибо те предъявляют в свое оправдание талант!»
Однако тот визит в Америку, даже весьма успешный, продолжения не возымел. Американский модный эксперимент больше года не продержался, хоть и стал хорошим опытом для Шанель. Несмотря на ее заявление, что ни за какие деньги она больше не будет работать с Голдвином, равно как с театральными и балетными костюмами, Коко открыла для себя нечто другое:
Я поняла, что роскошь бывает разной – такой, как у Вендора, прячущейся за простотой и состоящей из традиций, а бывает выставленной напоказ, что незазорно окружать себя всяческими удобствами, особенно для гигиены, что заработать огромные деньги можно не только при помощи богатых клиенток, но и в массовом производстве хорошей одежды. Элегантными хотят быть все: герцогини и швеи, банкирши и продавщицы, актрисы и домохозяйки.
Тогда Шанель поняла, что можно продавать не только платья и костюмы своего авторства и произведенные в собственной мастерской, но и идеи, облаченные в выкройки и эскизы. Фактически это были первые попытки приблизиться к принципу массовой моды, сделать ее более доступной для огромного количества женщин с любым достатком, а не только для единиц избранных богачек и аристократок. «Копия – суть любви», – часто говорила Шанель, поощряя цитирование своих моделей, но не подделку и не воровство ее идей, разумеется!
В 1932 году она провела в Лондоне, в огромной квартире, предоставленной в ее распоряжение герцогом Вестминстерским, первый в истории моды многодневный показ своих моделей. За несколько дней более шестисот англичанок, многие из которых вместе со своими портнихами, посетили этот показ, о котором писали все английские газеты, и смогли сделать для себя зарисовки и эскизы моделей, чтобы впоследствии сшить себе костюмы a-la Chanel. Коко только поддерживала это, заявляя, что ее мода непременно должна выходить на улицы.
И, кстати, именно из-за этой ее позиции произошел конфликт между Коко Шанель и Палатой парижской высокой моды, который не допускал и мысли о возможном копировании моделей представителей Профсоюза, в который входила и Шанель. В 1958 году Шанель лично отправит председателю Палаты заявление о собственной отставке, на которую сам председатель попросить Шанель не решался. Впрочем, она продолжит платить свой регулярный немаленький членский взнос в Палату: не захочет, чтобы ее считали мелочной. Такой у нее был характер! Но линию на популяризацию своих моделей среди самых разных социальных слоев, а не только среди богачек, продолжит. Фактически этот долгий путь был началом к сегодняшнему pret-a-porter.
Шанель была обязана князю Романову не только своей первой коллекцией бижутерии, на которую ее вдохновило подаренное им жемчужное ожерелье, но и своими первыми духами Chanel № 5. Два главных символа, без которых невозможно представить себе стиль Chanel и сто лет спустя
Впоследствии в Америке была налажена покупка авторских моделей-выкроек Chanel с последующим производством там. Это стало более доступным изготовлением моделей Chanel по ее эскизам и даже с использованием фурнитуры и материалов Chanel, но сшитых непосредственно на территории Америки. К такому хитрому приему прибегала, например, Джеки Кеннеди, когда была первой леди США. Она очень любила одежду от Шанель и часто приезжала в парижский бутик на улицу Камбон, где заказывала костюмы и платья. Надо сказать, что у Джеки был свой персональный стилист и модельер – тоже русского происхождения – Олег Кассини. Это отдельная, очень красивая история их сотрудничества. Стиль Кассини был безупречен и сделал Джеки настоящей fashion-иконой для всех модниц мира. Но и стиль Chanel ей очень шел. Однако став первой леди Америки, она должна была по статусу и идеологии поддерживать именно американское производство одежды. Что и делала, заказывая себе костюмы по эскизам Шанель и из ткани с фурнитурой Шанель, но сшитые в известном ателье Нью-Йорка Chez Ninon. Причем, надо сказать, что стоимость костюма, сшитого в Америке, не всегда была сильно меньше оригинала с улицы Камбон – примерно 850 долларов, приличная сумма по тем временам. Однако политическая репутация и идейный патриотизм, в данном случае, стоили много больше.