Из глаз скатилось по несколько капель, но они высохли, впитались в кожу, даже не добежав до скул, потом глазницы обмелели, и слезы больше не выплескивались через их края.
Как только он закрыл дверь, на него набросились сомнения, будто поджидали его на пороге и теперь стремились загнать его обратно в кабинет Гайданова.
«Там твой мир. Там. Без него ты умрешь».
Чтобы отделаться от них, ему пришлось даже замахать руками, точно на него обрушилась мошкара, пригнуться и выскользнуть прочь, но как убежишь от них, если они уже засели у тебя в голове.
Он зашел в кафе, думая, что их остановит стеклянная дверь, но все было напрасно. Пригубливая ароматный кофе, он не чувствовал вкуса. Он понял, что ему надо вернуться к Гайданову, пока тот в своем кабинете. У него вновь было такое ощущение, как в тот вечер, когда он обвенчался со Спасаломской. Надо не упустить время, иначе…
«Готов ли ты?» – прошептал кто‑то ему на ухо. Но он не стал оборачиваться, зная, что никого не увидит, и лишь в ответ на лице его заиграла улыбка, а глаза наполнились блеском, который всегда появлялся в них, когда он влезал в пилотскую кабину, начиная подготавливать аэроплан к взлету, чтобы там, в небесах, встретиться с такими же, как и он, безумцами…
Если он откажется, то потом будет жалеть об этом всю жизнь, с каждым прожитым годом мрачнея все больше и больше от ощущения, что ему давался шанс, а он не воспользовался им. Он превратится в брюзгу, нудного и скучного. Нельзя упускать этот шанс. Спасаломская поймет его. Поймет. Ему хотелось верить, что поймет.
Небеса. Как жить без них? Как их забыть? Когда они всегда над тобой – не будешь же все время смотреть себе под ноги, а взглянешь хоть на миг вверх, то никакие цепи не удержат тебя на привязи. Этак однажды заберешься на крышу высотки, встанешь на краешек, задерешь голову к небесам и шагнешь вперед, расставив широко руки в стороны – вдруг удержат. Но несколько секунд ты все же будешь опять лететь.
Он чуть не забыл расплатиться. Кондитер, увидев, как быстро Шешель бросился к дверям, вышел из‑за прилавка, загораживая ему путь.
«Черт».
Шешель порылся в карманах, достал бумажник, а потом порылся и в нем. Секунды уходили. Это начинало раздражать Шешеля. Он боялся упустить удачу.
– Вот, – протянул он кондитеру банкноту.
Сдачи ждать не стал. Что там копейки считать, когда так много поставлено на кон.
Хорошо еще, что он не очень далеко отошел от дома, где располагался департамент, который возглавлял Гайданов. Шешель все время срывался с шага на бег и изрядно запыхался, когда добежал до нужной улицы.
Заныла рана на боку, но больше заныло сердце, сжалось в комок, как от страха, когда он увидел стоящее под парами авто генерала.
– Генерал, – хотел крикнуть он, но лишь прошептал, потому что губы у него пересохли, склеились от бега, и их нужно было прежде промыть водой, а уж потом говорить.
Адъютант отворил перед Гайдановым двери авто. Тот скрылся в салоне, адъютант пошел занимать место за водительским штурвалом. И тут интуиция подсказала генералу, что надо оглянуться.
Шешель стоял как вкопанный, будто подошвы его ботинок приклеились к мостовой, а заодно и ноги, потому что, если бы приклеились только подошвы, ботинки можно снять и побежать босиком.
Генерал что‑то сказал адъютанту, который уже сидел в авто за водительским креслом. Авто перестало трястись, затихло, из выхлопной трубы уже не вырывались клубы едких испарений…
Шешель сделал первый шаг, нерешительно, будто боялся чего‑то, второй дался ему легче, а уж дальше все пошло как обычно, и он успел даже восстановить дыхание, когда подошел к генералу.
– Позвольте обратиться, господин генерал.
– Позволяю. Подумал?
– Да. Я согласен.
– Рад это слышать. Ты хорошо подумал? Я ведь не тороплю тебя. Мог бы ответить завтра или попозже.
– Зачем так долго мучиться? Это приводит к нервным расстройствам.
– Ты вовремя меня перехватил. Как нельзя вовремя. Садись.
Гайданов забрался на заднее сиденье, рядом устроился Шешель, хлопнул дверью.
– Поехали, – сказал Гайданов.
Авто тронулось. Генерал, не поворачивая головы, а от этого сразу и не поймешь – к кому он обращается, продолжил:
– Ну, рассказывай, как ты поживаешь?
– Неплохо. Куда мы сейчас?
– К императору.
– А? – не нашелся Шешель.
– Что ты занервничал? – удивился Гайданов. – Ты же будешь личным пилотом императора. Каждый день его будешь видеть и разговаривать с ним. Ничего. Ехать долго. Еще успокоишься.
В голову полезли глупые мысли, что он плохо выбрит, потому что вагон трясло, что надел он не подходящий для предстоящей встречи костюм, что, если ему дадут возможность заговорить с императором, голос его обязательно дрогнет и слова будут вырываться с таким трудом, точно из пустой бутылки вытряхиваешь последние капли вина, перевернув ее вниз горлышком.
Он и вправду успокоился, а сердце его присмирело, как зверь, посаженный в клетку, поначалу он метался, бил мощными лапами с острыми когтями по прутьям решетки, выясняя – не сломаются ли они. Но они не поддавались. Ему не справиться с металлом. Устав, он прилег на пол клетки.
Все это уже было в его жизни. И эта дорога, и встреча с императором. Но что было сном? Прошлое или настоящее? Он боялся ущипнуть себя. Сделай он это, вдруг мир вокруг него потрескается, осыплется, как яркие фрески со стен, и окажется, что он лежит в плохом гостиничном номере, куда поселился на одну ночь, чтобы не ждать на вокзале поезда, который повезет его домой. Домой. Где он теперь, его дом? Здесь ли, в Москве или еще где‑то?
У авто были хорошие рессоры. Корпус почти не трясся на кочках, будто плыл по спокойной воде, и если закрыть глаза, то будешь улавливать только шум волн, легкое дуновение ветра и не заметишь, как заснешь. Может, он и вправду заснул?
Какое‑то время он ждал в приемной, смотрел на толстую высокую деревянную дверь с позолотой. За ней скрылся Гайданов, оставив Шешеля совсем одного, если не брать в расчет молчаливых гренадеров, стоявших по обе стороны от дверей. Но они не двигались, будто и не дышали совсем, точно тоже были частью убранства комнаты, как картины на стенах или часы. По черным нашивкам на форме Шешель понял, что гренадеры служили во время войны в Железной дивизии генерала Деникина.
Встреча с императором была краткой. Ничего другого ожидать не стоило. Он запомнил, как они жали друг другу руки, но не мог припомнить, что он говорил императору. В памяти остались первые слова Николая Второго:
«Рад, что теперь будем работать вместе. Добро пожаловать».
Вот и все.
Они ехали обратно, разговаривали – спокойные и уверенные. Никто не торопил их, да и спешить пока было некуда. Они наслаждались минутами отдыха. Когда еще с ними повторится такое?
– Куда тебе? – спросил Гайданов.
– На вокзал.
– На вокзал? – Левая бровь Гайданова на миг приподнялась. – Надеюсь, ты сбежать не хочешь? Потом ищи тебя по всей Империи. Вовек не найдешь с нашими‑то масштабами.
– Не беспокойтесь. Я вернусь.
Вечер спускался с небес, тихо и незаметно набрасывая на город сперва серое покрывало. Черное он пока прятал, потому что, накрой он сейчас им город, люди испугались бы до смерти, повыскакивали из домов, начали кричать, думая, что наступил конец света или в лучшем случае солнечное затмение.
Шешель уже плохо различал дома на той стороне реки, а людей он там и вовсе не видел, хотя их и не стало меньше. Напротив, там кипела жизнь.
Ему казалось, что он слышит, как стучат на стыках рельсов колеса поезда.
Домой‑домой.
Обернувшись, он понял, что это телега выбивает на мостовой дробь.
Но ночь застанет его не здесь. Он уже ускользнет из этого города, когда в небе разольются густые чернила.
Вот и все. Он засунул руки в карманы пальто и быстро пошел к вокзалу. Пролетку брать не стал, хотя они вились рядом с ним, как комары. Поезд на Москву отходил через полчаса, а идти до вокзала было минут десять. Он приедет в Москву рано утром. Спасаломская будет еще спать. Входить в квартиру придется очень тихо, крадучись как вор, чтобы не разбудить ее…
Он улыбнулся, когда представил ее сонное лицо, и ему стало тепло, будто он выпил вина. Хорошо, что голова пока не кружилась.
Эпилог
Черно‑белая картинка на маленьком выпуклом экране рябила, точно на Луне выпал обильный снегопад, и еще шла полосами. Чтобы маленький экран казался побольше, перед ним была прикреплена линза с водой, поэтому казалось, что ты смотришь на аквариум, только вместо пестрых рыбок, вместо водорослей и пластмассовой модели каравеллы, покоящейся на дне, там едва угадывались пыльная серая лунная поверхность и человек, неуклюже спускающийся по лестнице из маленького космического корабля.
Шешель упустил начало трансляции. Он и так гнал свою машину на пределе скорости, точно вновь участвовал в гонках на Императорский приз по превосходной дороге между Санкт‑Петербургом и Москвой. Лопни у него шина, то костей не соберешь, машину закрутит и выбросит на обочину, а затем в кювет. Но Шешель отчего‑то был уверен, что такое с ним не произойдет, по крайней мере не сегодня.
Накануне Шешель вернулся из Парижа. Император посещал город с официальным визитом, а Шешель вот уже двадцать лет был его личным пилотом и уже сбился со счета – сколько за это время летал в Париж. Аэродром города стал для него родным. Он мог совершить на нем посадку с закрытыми глазами, просто вспомнив то, что уже делал много раз. Таким же родным и знакомым для него был, пожалуй, лишь аэродром Берлина.
Шешель не понаслышке знал о том, что немцы помогали русским в разработке реактивных ракет и участвовали в подготовке лунной программы. Британскую империю такое сотрудничество раздражало, но уже близился закат бывшего союзника. Империя уже начинала разваливаться, как карточный домик, то там, то здесь вспыхивали народные волнения, а их участники требовали самоопределения. Политика использования внутренних противоречий для ослабления Британской империи давала плоды. Скоро у британцев совсем не останется колоний, правда, они так много награбили, что это