I
Дело, о котором я хочу теперь рассказать, в 80-х годах прошлого столетия взволновало весь Петербург мрачным своим романическим характером, глубокой и страшной психологичностью и горячим сочувствием большинства (особенно дам) к молодым несчастным преступникам.
Но, помимо этого интереса, оно является крайне занимательным по сложной истории разоблачения преступников.
II
7-го августа 188* года рано утром коридоры одной из известных столичных гостиниц огласились страшным криком.
Дежурный коридорный Алексей Полозов[1] в 9 часов утра, по обычаю гостиницы, постучал в № 3, будя постояльца, и, не добившись ответа, толкнул дверь, которая оказалась незапертой.
Войдя в помещение, он заглянул в альков и в паническом ужасе побежал назад, оглашая коридор криками.
Постоялец полуодетый лежал в кровати, весь залитый кровью, с обезображенным лицом, с перерезанным горлом.
Администрация гостиницы всполошилась и испугалась.
Во все стороны были посланы слуги с оповещением судебных властей.
Дело в том, что гостиница, в которой случилось это несчастное происшествие, стояла на особом положении.
Эта громадная гостиница с массою номеров как будто и предназначалась для приезжающих, но... не по железной дороге из провинций, а для приезжающих (и приходящих) со всех концов столицы парочек, ищущих тихого приюта для сладкого свидания любви.
В громадном доме на углу пересечения двух самых оживленных улиц, с двумя замаскированными подъездами, с прекрасным рестораном и «со всеми удобствами», эта гостиница сейчас пользуется среди жуиров и боязливых любовников славой скромного и безопасного убежища.
И здесь-то в ночь с 6-го на 7-е августа совершилось кровавое преступление.
III
Спустя час я уже находился в гостинице со своим помощником и даровитым агентом Ж. и производил осмотр злополучного нумера, а через полчаса приехали и товарищ прокурора, следователь и врач.
Мы продолжали осмотр.
№ 3 считался «в дорогих», так как ходил за пять рублей и состоял из большой хорошо меблированной комнаты, разделенной драпировками как бы на три.
При входе в номер тяжелые драпри прямо и справа образовывали прихожую, где висела вешалка и стоял столик с графином и стаканом.
На вешалке оказалось дорогое драповое пальто, под ним кожаные галоши с буквами К. К. и в углу дождевой зонтик с ручкой из слоновой кости.
За драпировкой прямо было нечто вроде гостиной. Ковер во всю комнату, мягкая мебель, трюмо и стенное зеркало, высокий шкаф, маленькие столики и большой передвижной стол, покрытый белой скатертью поверх плюшевой.
На этом столе оказалась бутылка недопитого красного вина, два стакана, десертные тарелки, два ножа для фруктов и спираль кожи, снятой с груши дюшес.
На одном из кресел лежала плюшевая мужская шляпа и перчатки, на другом — брошенный серый драповый пиджак.
За драпировкой из передней направо находилась кровать, ночной столик и умывальник.
На одном столике лежали золотые очки, золотые часы с массивной цепью и портмоне.
На кровати лежал убитый.
Без сапог, в черных шелковых носках, весь расстегнутый и полуобнаженный, он лежал навзничь на подушках и простынях, заскорузлых от массы пролитой крови.
Руки были раскинуты, и короткие волосатые пальцы рук сжаты в кулаки. Голова была закинута, на шее зияла широкая и глубокая рана. Лица убитого разглядеть было нельзя. Оно во всех направлениях было исполосовано ножом и покрыто толстою корою запекшейся крови; но по седеющим волосам на коротко остриженной бороде и по изрядной лысине на голове — это, был несомненно, человек пожилых лет.
Кто он? Его имя, звание, положение?
При нем не оказалось ни визитных карточек, ни записной книжки, ни письма, по которым можно было бы определить его личность.
Только метка на тонком белье и платке с буквою К., да буквы на галошах, да пальто с фирмою Корпуса давали слабую надежду определить его личность.
Врач произвел наружный осмотр. По его мнению, на жертву напали во время сна и сильным ударом ножа по горлу погрузили ее в вечный сон, после чего, вероятно в злобе, стали обезображивать лицо убитого, нанося и резаные, и колотые раны.
Кто был с ним? В эту гостиницу одних не пускают. С кем он пришел?
Мы позвали коридорного и лакеев и сняли с них первые показания.
Сразу выяснилось, что убитому была устроена ловушка.
Первое показание сделал лакей, дежуривший днем, Егор Васильев.
IV
— Часов в пять или в половине шестого пришла барышня под вуалькой...
— Почему вы знаете, что барышня? Что значит барышня?
— То есть девица. Мы их завсегда сразу отличим от какой-нибудь барыни...
— Ну?
— Пришла это, значит, и говорит: «Мне, — говорит, — приготовьте нумер, только хороший. Я в девять часов с господином буду!» — «Сделайте такое ваше одолжение! Какой прикажете?» Показал я эти номера, выбрала она этот самый, заплатила деньги и говорит: «Я тут и вино оставлю!» — «Пожалуйста!» Она оставила эту самую бутылку и ушла. После пришли еще господин с дамою, с настоящей дамою, сняли второй нумер, рядом; потом разные приходили, уходили. Я сменился, сказал про нумер Алексею и ушел. Больше ничего не видел и не знаю.
Алексей Полозов видел и знал больше.
— Через полчаса, как я сменил Егора, пришли господин, этот самый, в очках, с зонтиком, почтенный такой, и барышня. Барышня сейчас: «Где наш нумер?» Я их провел...
— Лицо видели?
— Нет-с. В вуале. Высокая, тоненькая и волоса будто рыжие.
— Провели... а потом?
— Потом барышня приказала дать стаканы, миндального пирожного и открыть бутылку, а господин два дюшеса заказал. Я это сделал...
— А барышня все была в вуале?
— Нет-с. Она эту пору за драпри была. Так или в кровати, не могу знать потому...
— Ну, ну... сделали?
— И ушел. Часов этак в 11 барышня вышла и говорит: «Барина разбуди в 9 часов утра. Он заснул». И ушла. Я вошел в номер, заглянул, вижу — лежит. Мне что? Дело обычное...
— Значит, вы входили в номер после этой барышни?
— Входил.
— Что же, он был убит?
— Не могу сказать. В комнате темно. Вижу — лежит. Мне такое и в голову не пришло. Поглядел. Окликнул... молчит. Запер дверь и оставил, а утром пошел — и вот!
Он развел руками.
— Такое несчастье!
— Барышню бы эту узнали?
— Надо думать, потому фигурой такая заметная и волос рыжий.
— Это она! Надо ее искать, — решительно заявил следователь.
В то время как мы снимали допросы в лучшем номере гостиницы, мой агент Ж. со свойственными ему терпением и внимательностью чуть не в третий раз производил осмотр 3-го и соседнего с ним 2-го номеров.
Я, слушая показания прислуги, с нетерпением ждал Ж. с его отчетом, — и вот он показался в дверях и таинственно кивнул мне головою.
Я хотел подойти к нему.
Оказалось, он сделал действительно важные открытия и, почти в ответ на возглас следователя, сказал:
— Дело принимает совершенно другой оборот.
— А что такое? — спросили все.
— Пожалуйте опять в номер, — пригласил я всех.
Следователь и товарищ прокурора снова перешли в № 3.
Я провел их в часть комнаты, представляющую гостиную, и там Ж. указал нам торжественно на большой зеркальный шкаф.
— В чем дело?
— Дело в том, что он сдвинут! Вы видите?
Шкаф действительно оказался отодвинутым от стены, что при входе в комнату сразу не было заметно.
— За шкафом, — объяснил я, — находится дверь из соседнего 2-го номера.
Ж. прибавил:
— Убийцы — это господин и дама, взявшие № 2, они были здесь, а когда уходили, испачкали дверь кровью. Извольте посмотреть. И пол закаплен стеарином.
V
Следом за агентом двинулись все. Шкаф был отодвинут настолько, что тучный товарищ прокурора едва мог протиснуться между ним и стеною. Они осмотрели пол и закрытую дверь. На левой половине двери виднелись кровавые отпечатки пальцев, на полу были следы стеарина.
По указанию агента мы перешли в № 2. Там на преддиванном столе стояли два стакана, бутылка белого вина, полбутылки из-под коньяку и обгоревшая в подсвечнике свечка; в алькове за подушками оказалось засунутым полотенце, которым, видимо, вытирали вымытые руки и затирали кровавые пятна, а таз в умывальнике был полон мыльной водою, окрашенной кровью.
Агент Ж. показывал одно за другим все бросающееся в глаза и оживленно говорил:
— Это убийство без цели грабежа. Вероятно, какая-нибудь месть, но весь план тонко обдуман. Жертву завлекла девушка. Может быть, она подкуплена, может быть, она соучастница. Она завела его и опоила. Надо исследовать вино. Ведь она его принесла с собою. Опоила и подала знак в соседний номер. Там уже ждали, отодвинув шкаф и отворив дверь.
— Чем?
— Эту дверь-то! Ведь она без замка. Ее просто захлопнули и вынули ручку. Вставьте закрытый перочинный нож, толстый карандаш, еще лучше стамеску — и дверь открыта.
— Так, так, — довольным тоном воскликнул я. — Они вошли и прикончили спящего.
— Убивал он, — оживляясь, говорил агент, — а она светила и дрожала. Смотрите, как оплыла свечка, а там и подушка, и простыня закапаны стеарином. Мы найдем у нее на платье такие же следы.
— Если найдем ее!
— В этом вся и задача!.. Затем, — продолжал Ж., — они вернулись в номер, закрыли дверь, задвинули шкаф... Обратите внимание на пол подле шкафа: на нем ясны следы от ножек, когда двигали шкаф. Его отодвинули до этого места! — Ж. указал на глубокие черты, оставленные на паркете, прикрытом ковром. — После этого они тщательно вымылись, оглядели платье и... уехали!
Я только одобрительно кивал головою. Этот Ж. был всецело моим учеником; я впоследствии и раньше много раз удивлялся его сообразительности и способностям.
— Похоже на истину, — процедил следователь.
— Надо теперь переспросить снова прислугу, — сказал товарищ прокурора, и мы перешли снова в № 1.
Запросили снова и дневного, и ночного коридорных.
Егор Васильев повторил показание.
Пришла девица, заказала № 3, а почти следом за нею пришли господин с дамою и заняли № 2. Он подал им сперва весь обед, — только мало кушали, — а потом бутылку белого вина и 1/2 бутылки коньяку.
— Вы, значит, могли их рассмотреть?
— Ни к чему, — ответил Егор, — у нас народу что на ярмарке, и не глядишь. Опять барыня лицо укрывали. Как я войду, оне в окошко глядят и ко мне спиною.
— А барин?
— Тот такой высокий, красивый. Светлая борода и одет так шикарно, в синий пинжак и с цепочкою.
— Узнали бы вы его на улице?
Коридорный замялся.
— Может, и узнал бы...
Алексей Полозов, тот, что служил ночью, сменил Егора.
— Гости из № 2 при вас ушли?
— Точно так.
— Когда?
— Да уж под утро. Надо полагать, так часу в шестом...
— Торопились?
— Не так чтобы...
— Вы осмотрели после них номер?
— Ни к чему. Взять у нас нечего, и господа не такие, а номера мы убираем утром, все кряду.
Первые допросы окончились. Власти уехали. Все свидетельствовало о несомненном, тонко обдуманном преступлении, но концы его словно были схоронены в воду.
VI
Все было тайной. В громадном Петербурге трудно найти человека только по наружным приметам, особенно если он принадлежит к интеллигентному сословию, где все более или менее похожи друг на друга.
Убитый был неизвестен. Несомненно, судя по костюму, золотым часам и кошельку с 62 рублями, он был состоятельный человек: имя его и фамилия начинались с буквы К., и пальто он заказывал у Корпуса.
Но это и все.
Приведшая его женщина была, по определению слуги, из «этих», но найти ее тоже не казалось легким, потому что она могла и не быть зарегистрированной, то есть известной полиции.
Наконец, главные виновники не оставили после себя никаких следов. Известно только, что он был с русою бородой, высокий ростом, а у нее на платье, вероятно, остались следы стеарина.
И все.
Я тотчас распорядился через полицию, чтобы дворники проследили, не пропал ли кто из жильцов с ночи 6 августа; а затем через ту же полицию приказал, чтобы ко мне явился извозчик, который взял утром, между 5 и 6 часами 7 августа, двух седоков, барыню с барином, от гостиницы или с одной из двух улиц, на углу которых она стоит; и наконец, лакея Егора Васильева командировал в Рождественскую часть, где обычно производился врачебно-полицейский осмотр всех гуляющих по бланку.
Распоряжения эти тотчас дали необходимые результаты.
На другое утро ко мне явился извозчик за № 14738, который показал, что он взял таких седоков за три дома от гостиницы. Господин с большой светлой бородой нанял его на Варшавский вокзал.
— Торговался?
— Торговался. Я спросил 50 копеек, а он дал 30, за 40 уговорились.
Он повез их по Измайловскому проспекту, на углу Первой роты господин спустил даму, а сам поехал на Варшавский вокзал, где и сошел.
— Ты бы его узнал?
— В лицо беспременно.
Я распорядился найти извозчика, который около 6 часов утра 7 августа посадил даму, но такого не нашлось. Очевидно, дама или дошла до своего дома пешком, или взяла извозчика, запутав свой след.
След действительно как будто потерялся, но я знал, что не сегодня-завтра он снова объявится, и не обманулся. На другой же день, вечером, из 2-го участка Литейной части мне сообщили, что старший дворник одного дома оповестил их об исчезновении хозяина Кузьмы Федоровича Кузнецова, ушедшего вечером на Спаса, то есть 6 августа.
К. и К.!
Я поручил Ж. расспросить дворника; он тотчас вызвал его и показал ему пальто, шляпу и зонтик, которые тот сразу признал за вещи своего барина.
— Ну, брат, — сказал Ж., — твоего барина, значит, уже нет в живых. Утюкали! Родные есть у него?
— Брат есть, полковник; сестрица, вдова енерала, а у самого дочка, подросточек.
— Что же он, вдовец?
— Десятый уже год вдовец!
Родные Кузнецова тотчас были оповещены, и труп его был перевезен к нему на квартиру.
Ж. тотчас же занялся опросом всех лиц, окружающих убитого, и в то время как совершались панихиды и похороны, он уже успел разузнать все главные черты жизни и характера убитого.
VII
Кузьма Федорович Кузнецов был богатым домовладельцем. Раньше он служил в полку, вышел в ранних чинах в отставку и жил доходами, иногда играл на бирже.
Он был вдов, имел дочь Лизу, четырнадцати лет, при которой находилась гувернантка, девица 23 лет, очень красивой наружности.
Кузнецов любил пожить и пожуировать.
Лакей и горничная намекали, что он жил с гувернанткой, как раньше жил с ее предшественницами, причем не брезговал и горничными.
Случалось часто, что, уйдя вечером, он не ночевал дома, но на другой день к завтраку он уже всегда сидел за столом на своем месте.
— Какого он характера?
— Характером веселый, мягкий, а красивая женщина могла с ним сделать все, что хочет.
— Не было ли у него врагов?
— Не должно бы быть...
И все.
В первый раз и я, и Ж. почувствовали себя смущенными.
Словно шли, шли и вдруг уперлись в стену. Ни из чьих показаний нельзя было ухватить конца нити, и только смутно чувствовалось, что в этом преступлении должна быть романтическая подкладка, но убитый унес свою тайну в могилу, а убийцы скрылись бесследно...
VIII
Коридорный Егор Васильев две недели продежурил на осмотрах, но не увидал той женщины, с которой приходил убитый. Извозчик, которому поручено, если увидит своего бывшего седока, указать на него полиции, не объявлялся, и следы, по-видимому, были утрачены.
Я начинал терять терпение; агент Ж. лишился сна и аппетита и всячески ломал голову над всевозможными планами.
Время шло, а преступники не объявлялись.
Казалось, надо было отказаться от дела, но на помощь пришел случай.
Однажды Ж. около полуночи шел по Невскому мимо Казанского собора. Впереди него шли две девушки и громко разговаривали.
— Я бы на ее месте тоже ничего не сказала. Затаскают!
Другой бы из агентов, быть может, не обратил бы внимания на эти дела, но Ж. словно что-то толкнуло при этих словах, и он замедлил шаги.
— А так хуже. Думают, что она убила, — возразила другая.
— Сонька-то! — воскликнула первая и захохотала.
Ж. решил не терять момента. Он быстро догнал их, взял их под руки и, идя между ними, спросил:
— Про какую Соньку вы, милочки, говорите и почему могут думать, что она убила?
Девушки испуганно рванулись от него, но он крепко придержал их за руки.
— Оставьте нас! Что вам нужно? Мы так себе разговариваем! — закричала одна.
— Мы ничего не знаем, — прошептала другая.
— Душечки, чего вы боитесь? — проговорил Ж. вкрадчиво. — Вы говорили про Соньку. Скажите, где она живет, как ее фамилия, и идите с Богом! Не скажете, я вас заарестую, потому что я... — И он тихо назвал свое страшное звание.
Девушки затрепетали.
Первая сказала:
— Я не знаю ее фамилии. Она работает у мадам Жано, шьет, все зовут ее Сонька-гусар.
— А живет она?
— Мы не знаем...
— А где ее можно найти?
— Не знаем! Впрочем...
— Она бывает у Филиппова, — сказала другая.
— И вы мне ее укажете, а я угощу вас шоколадом, — тотчас ответил Ж. и закричал: — Извозчик!
Счастье улыбнулось Ж. Едва вошли они в кофейную, как одна из девушек толкнула Ж. и сказала:
— Вон она, с телеграфистом!
— Сядем и будем пить шоколад, — спокойно ответил Ж. и усадил своих дам за столик, соседний с тем, который занял телеграфист.
Девушки поздоровались с той, которую звали Сонькой-гусаром. Она оказалась стройной, красивой блондинкою с большими синими глазами. Когда она смеялась, обнажался ряд мелких белых зубов и она казалась еще милее.
— Завтра варьете открывают. Будете? — спросила она звонким голосом у спутниц Ж.
— Нет... да... — ответили они смущенно, видимо, тяготясь своей ролью по отношению к подруге.
— А я непременно.
— А кто у вас кавалером? — спросил Ж.
Телеграфист гневно посмотрел на нее, а она звонко засмеялась.
— А кто захочет! Хотите вы...
— С удовольствием. Вы где живете?
— Ямская, дом 15, квартира 5! Спросите Соньку-гусара.
Ж. встал и весело протянул ей руку.
— Значит, по рукам.
— По рукам! — ответила она и хлопнула его по руке.
Телеграфист стал угрюмо торопить ее и позвал лакея для расчета.
— Сплавьте его, — подмигивая на телеграфиста, шепнул ей Ж.
— А вы их!
Он кивнул и тоже стал рассчитываться.
Она ушла за телеграфистом.
Он расплатился, поблагодарил девушек, хотя они брезгливо отвернулись от него, и пошел к дверям, когда в кофейную вбежала Сонька-гусар.
— Ну, скорее на извозчика и драла! — весело сказала она Ж., хватая его за руку.
Он вышел и позвал извозчика.
— Прямо по Невскому! — приказал он.
— Куда же мы?
— Там сообразим, — сказал он и, подсадив ее в пролетку, сел сам и крепко обнял ее.
— Пошел!
Пролетка, дребезжа, покатилась.
IX
— Куда же мы поедем? — опять спросила девушка, и в голосе ее послышалась тревога.
— На Морскую, милочка. Я... — И Ж. объявил свое звание и прибавил: — Вы не пугайтесь. Если вы ни при чем, мы вас отпустим, только нам надо расспросить вас об убитом в гостинице госте...
— Я не убивала, — порывисто воскликнула она.
— Тс-с! — остановил ее Ж., — услышит извозчик. Чего хорошего... Налево, по Морской! — распорядился он, обратясь к извозчику, и продолжал говорить девушке: — Не убивали, тем лучше. Расскажете нам, откуда достали вы этого старичка и где вино купили. Все, одним словом...
Девушка резко встряхнулась.
— Расскажу, не поверите. Пропала я!
Ж. рассказывал, что после этих слов он сразу же поверил в ее невиновность, но роль его чисто служебная, и самое дело требовало ее задержания.
Они приехали. Ж. тотчас позвал меня; я поднялся в свой кабинет и позвал Ж. с девушкой, предоставив ему снять с нее показания. Он усадил ее на стул, взял в свои ее руки и ласково сказал:
— Не пугайтесь! Расскажите все, что знаете, и шабаш!
— И вы меня отпустите? — быстро спросила она.
Он пожал плечами.
— До завтра уж ни в каком случае, а там как начальство решит.
Она опустила голову и горько заплакала.
— Я ни при чем тут. Я даже не знала, что его убить хотят. Я думала — это так, для развода...
— Вот, вот. Вас, значит, приглашали? Кто? Как? Когда? Все по порядку. Ну!
Девушка вытерла слезы и решительно сказала:
— Ну, пишите. Я все расскажу!
— Отлично! А я писать не буду. Говорите.
Она поправилась на стуле и стала рассказывать.
— Я не помню, когда это было. Вероятно, недели за две до самого убийства. Я сидела у Филиппова, кофей пила; одна. И вот вошел господин, занял столик и все на меня смотрит. Я ему улыбнулась, он и пересел к моему столику.
— Какой он по виду был?
— Высокий такой, красивый, с большой светлой бородой. Шляпа была мягкая, хорошая, и пальто хорошее...
Ж. кивнул.
— Ну, и подсел... Подсел, — стала продолжать Сонька-гусар, — угостил меня, шутить стал и потом спросил мой адрес, велел мне домой идти и сам приехал; вино привез, икру...
— Назвал себя?
Девушка покачала головой.
— Разве нам назовут! Мы и не спрашиваем даже...
— Ну!
— Уехал и пропал. Потом опять приехал, повез меня на Крестовский. Оттуда к Палкину. Сидит со мной в кабинете и говорит: «Хочешь, Катя, 50 рублей заработать?» Я ему засмеялась и говорю: «Очень даже! Как?» А он мне: «Пустое, — говорит, — дело. Здесь есть очень богатый старичок. Иди его замарьяжь и в номер приведи: там напой его и оставь! Вот и все!» Я удивилась: «Зачем это?» Он засмеялся и говорит: «Он, старый пес, все святошей прикидывается, так мы его изобличить хотим. Ты мне скажешь, когда и куда приведешь. Я с товарищами рядом номер возьму и будем в щелку глядеть, а как он заснет пьяный, то ты уйдешь, — мы к нему придем в номер и дождемся, как он проснется. То-то удивится!» И он тут стал так весело смеяться, что и мне занятным это показалось. «Что ж, — говорю, — это пари?» — «Пари». — «А как, — говорю, — я его замарьяжу?» — «Это пустое! — он-то говорит. — Мы ему письмо напишем и свиданье назначим. Он и придет. А ты с ним, как будто ты не такая... понимаешь?.. И потом — в гостиницу. А там зараньше номер возьмешь. Идет?» Меня корысть взяла, да и сама я пошутить не прочь. «А кто, — спрашиваю, — деньги отдаст?» — «Я! Как на свиданье пойдешь, так и деньги!» Я и согласилась.
Сонька-гусар оживилась.
— Если не верите, у подруги Маши спросите. Я ей тогда все рассказала, и она все еще отговаривала...
— Маша? — переспросил Ж. — Она где живет?
— Да где и я. Она модистка. На Ямской!
— А она этого господина видела?
Сонька кивнула.
— Когда он пил у меня, я и ее позвала. Вместе сидели... Ж. закивал головою и потер руки.
— Отлично! Ну, рассказывай дальше...
X
Она стала продолжать прерванный разговор.
— Как есть 6 августа, на Спаса, он ко мне утром. «Ну, — говорит, — сделано, готово. Теперь все за тобой!» — и смеется. Я тогда, помню, поглядела на него, вижу, смеется, а из себя совсем бледный, и глаза горят, и смех нехороший. Стало мне как-то неловко, и я уже отказаться хотела, а он словно почуял. «Вот, — говорит, — тебе 50 рублей, как есть на осенний сезон!» — и я сдалась. «Ну, — говорю, — как же все? Где и что? Куда идти, что делать?» Он сел, достал бутылку вина. Хорошее вино. Я открыла бутылку. Налили мы стаканы, и он мне все рассказал. Зовут того старика Кузьмой Федоровичем; написал он будто ему письмо, в котором я объясняюсь ему в любви и прошу на свидание в Александровский сад в 8 часов. Ну, и должна я там быть и затем врать ему с три короба и замарьяжить. «Ты, — говорит, — говори, что хотела бы гувернанткой быть, что такое место ищешь». Я согласилась. «А как же я ему скажу, где я его видела?» — «Скажи прямо, что в его доме живешь. Вот и все!» — и дом назвал. Мне даже смешно сделалось. «А как я его узнаю?» — «Сядь у фонтана и вот эту книгу на коленях держи». Дал мне книгу в такой красной бумажке. «И подойдет, — говорит, — к тебе такой господин, среднего роста, плотный, с седой бородой, в золотых очках, в плюшевой шляпе». Я согласилась и сказала, что буду. Тут он мне дал 10 рублей и завернутую бутылку. И сказал: «Часов в 5 пойди и в гостинице зараньше номер возьми. Там и бутылку оставь». — «Хорошо», — говорю. «Потом приди в сад и скажи мне, какой номер, — я тогда тебе и 50 рублей отдам». Я тоже согласилась. Он собирался уходить и еще прибавил: «Придешь с ним, громко говори! Мы рядом будем. Когда он заснет и ты уходить будешь, хлопни в ладоши два раза. Да еще: вина этого сама не пей! Заснешь». — «А оно, — спрашиваю, — с каплями?» Он кивнул, засмеялся и ушел...
Она перевела дух.
— Устала я, — сказала она, — хоть бы чайку выпить или пива.
Я велел подать ей чай.
— Как же вы дальше сделали?
— Дальше-то? Как по писаному!..
XI
Сторож принес стакан чаю. Она жадно отхлебнула два глотка и продолжала:
— Взяла я номер. 5 рублей заплатила и бутылку оставила. Пошла в сад, а по дороге он навстречу. «Взяла?» — «Взяла!» — «Какой?» Я говорю: «Третий!» Он мне тотчас подал конверт, сказал: «Действуй!» — и пошел прочь. Я зашла в сад, села у фонтана, положила книжку на колени и стала ждать. Пока что в конверт заглянула. Там две беленькие по 25 рублей... Хороший господин... Вот я сижу, сижу, и вдруг идет господин с седой бородой, в золотых очках, зонтик в руках. Идет и все выглядывает. Ну, думаю, мой! И книгу на виду держу.
— Книга-то у вас дома? — спросил Ж.
— Дома! Красная такая, — ответила Сонька и продолжала: — Увидал он и прямо ко мне: «Позвольте присесть!» — «Пожалуйста!» Он сел и все на меня косится. Я засмеялась. Тут он осмелел и показал мне письмо. Это, говорит, ваше? Ну, я прикинулась, что стыжусь, и все пошло... Он, старичок-то, мягкий такой, покладистый. Я его живо обвертела и повела. Он мне уже место обещал. «Я, — говорит, — вдовец, у меня дочь, и ей гувернантка нужна. Я вас возьму!» Привела это я его. Он дюшес спросил. Налила я вина. Сама отхлебнула да потом выплюнула, а он стакан выпил. Пошел на постель, стал раздеваться, да как плюхнется — и заснул!.. Я подождала, он спит. Ну, я хлопнула в ладоши, взяла книжку и ушла, а его будить не приказала.
— А огни кто погасил?
— Он!
Она помолчала и прибавила:
— Вот и все. Больше я ничего не знаю. Потом как прочла в газетах, меня так и затрясла лихорадка. Машка укорять стала. Господи, разве я знала!.. — И она заплакала.
— Отчего же вы сами не пришли и не рассказали вот всего этого?
— Боялась. Еще, думала, затаскают. Покоя лишат. Иногда, думаю, пойду. А потом и страх возьмет...
— А его узнаете?
Она сразу в ярость пришла.
— Только покажите мне черта этого. За сто верст узнаю! Лицо ему раскровеню, глаза выцарапаю! Только покажите его!
— В том-то и дело, что найти его надо, — печально сказал Ж. — Ну, да я найду! Вы его больше не видели?
— Нет. Как провалился...
— Ну, а кто он, по-вашему, с виду? Купец, чиновник, художник?..
— Я думала, что чиновник. Показался он мне таким.
— Ну, на сегодня будет, — прекратил я допрос; было уже 4 часа утра. Ж. встал и откланялся.
— А я? — спросила Сонька.
— Вас я до завтра здесь оставлю, — ответил я и сдал ее дежурному агенту.
XII
В правдивости ее показания я не усомнился ни на одно мгновение.
Она была бы совершенно невинна, если бы не вино. В нем оказалась большая порция опиума, о котором она почти знала.
Жаль девушку, а ничего не поделаешь. Если бы того найти!
Я плохо спал эту ночь и на утро тотчас вызвал Ж., приказав ему идти с обыском на квартиру Соньки, опросить там ее подругу Машу и потом с нею по всему городу искать настоящего убийцу. Хоть год искать, а найти!
Соньку-гусара препроводили к следователю и заключили в тюрьму.
Конец нити уже был найден.
Ж. энергично взялся за дело...
XIII
Он пришел на квартиру Соньки-гусара, спросил ее комнату и сделал самый тщательный обыск, но ничего обличающего ее не отыскал. На комодике лежала книжка «Вестника Европы» за август месяц, совершенно свежая, неразрезанная, которую он и захватил с собою.
После этого он дождался Машу.
Это была красивая, полная, маленького роста брюнетка.
Увидев его в своей комнате, она с недоумением остановилась на пороге комнатки.
Ж. встал ей навстречу и дружески заговорил:
— А я вас добрый час как поджидаю. С работы?
— С работы. А на что я вам? Кто вы?
— Я? — Ж. назвал себя, свое звание и быстро продолжал: — Я от вашей подруги, Софьи...
— Ее арестовали?
Он кивнул.
Маша хлопнула по бедрам руками.
— Вот! Я ей говорила!
— Вам жалко ее?
— Еще бы...
Она тяжело опустилась на стул.
Ж. встал перед ней.
— Тогда помогите ей выпутаться из беды.
— Помогите мне найти настоящего виновника. Вы его видали у нее. В лицо его узнать можете? Ну, вот! Станем мы с вами дежурить подле всех министерств, станем искать на улицах, в клубах, в театрах. Везде! Согласны?
Она быстро кивнула головой и вскочила.
— О, я его узнаю сразу! — воскликнула она.
— И отлично! А когда мы его возьмем, Софья будет сразу свободна.
— Ах, она ни в чем не виновна, — с убеждением сказала Маша.
— Я тоже думаю, — ответил Ж. и прибавил: — Только об этом никому!
— О, понятно.
— Вы можете на время оставить магазин? Мы вам заплатим. Она согласилась.
— Хоть поругаюсь, а брошу. Мне Соня всего дороже!
— Значит, с завтрашнего дня и начнем, — решил Ж. и ушел.
XIV
Я назначил Маше жалованье за все дни поисков, чтобы она имела возможность на время оставить всякую другую работу, и Ж. тотчас начал с ней свои исканья.
Утром они дежурили у Министерства путей сообщения, в 5 часов были у Министерства государственных имуществ, а потом у контроля. А так как в один какой-либо день он мог и не прийти-, то они снова и снова повторяли свои дежурства у всех министерств, у всех управлений, у всех контор и банкирских домов. Днем они заходили в маленькие рестораны, к Доминику, в кофейни; вечером были в театре или в клубе, и каждый день возвращались обратно ни с чем.
— Нет его! — с досадою говорила Маша. — Верно, уехал!
Но мы не теряли надежды. В Петербурге не так легко найти человека, который к тому же знает Машу в лицо и, быть может, не раз уже скрывался при ее приближении, но что он будет найден, в этом не сомневались ни я, ни Ж.
И наши расчеты оправдались.
Однажды, когда они проходили мимо Доминика, Маша вдруг порывисто сжала руку Ж. и, задыхаясь, сказала:
— Он!
Словно огнем обожгло Ж. Он встрепенулся.
— Где? Вон идет с портфелем?
Ж. потащил ее за указанным господином.
Они перегнали его.
— Нет, — упавшим голосом сказала Маша, — это не он. Есть какое-то сходство. Глаза, нос, но у того была борода; такая заметная!..
Ж., у которого сначала упало сердце, теперь только улыбнулся и сказал Маше:
— Ну, теперь можешь идти домой и меня оставить.
Лицо Маши выразило удивление.
— Не бойся! Я знаю, что говорю. Иди! — сказал ласково Ж.
Маша молча повиновалась.
Ж. засунул руки в карманы и медленно пошел за намеченным господином.
Тот шел в хорошем пальто, в хорошей шляпе, с портфелем под мышкой.
Он шел тихо, низко опустив голову, видимо, не замечая окружающих.
Ж. раза два перегнал его и заглянул ему в лицо.
Это был мужчина лет 36, с усталым, грустным лицом. Глубокая складка лежала между его бровями, служа как бы продолжением красивого, тонкого носа. У него был гладко выбритый подбородок, маленькие баки и короткие усы рыжеватого оттенка.
Ж. следовал за ним неотступно.
Господин дошел до Морской, свернул в нее и, пройдя до Гороховой, скрылся в подъезде страхового общества. Ж. потер от удовольствия руки.
Служит ли он тут, зашел ли по делу страхования, во всяком случае он теперь от него уже не скроется.
Он перешел улицу и подошел к стоящему у дверей швейцару.
— Скажите, пожалуйста, — спросил он, доставая 20 копеек, — ведь этот господин, с усами и баками, у вас служит?
Швейцар взял монету.
— Господин Синев?
— Да.
— У нас, инспектором.
— Благодарю вас. Большое жалованье?
Швейцар ухмыльнулся.
— Для двоих хватит. Тысячи четыре наберется.
— Как для двоих? — спросил Ж.
— Потому как они недавно женились, — объяснил швейцар.
— А! Благодарю вас! — сказал Ж. и отошел от подъезда, направляясь в портерную.
Там он сел у окошка, спросил пива и стал внимательно следить за всеми выходившими из дверей.
Тогда еще не было адрес-календарей.
В половине пятого Синев вышел из подъезда и пошел по Гороховой.
Ж. уже следовал за ним.
Синев взял извозчика.
Ж. тотчас взял другого и поехал за ним следом.
Они приехали на Серпуховскую улицу, и Синев вошел в подъезд красивого, единственного в то время каменного дома.
— Теперь не уйдешь! — радостно сказал себе Ж. и тотчас явился ко мне с докладом.
Я выслушал его и задумался: взять по одному, да и то такому неверному указанию Соньки, видимо, состоятельного и интеллигентного господина — поступок довольно рискованный.
Я предложил Ж. как-никак сперва удостовериться, тот ли этот самый, который подкупил Соньку-гусара, и если это он, то найти улики. Потом мы сообща составили план первых действий, я отпустил Ж. и стал ждать результатов.
XV
В тот же вечер Ж., не гримированный, но в старом, изношенном костюме, сидел в портерной того дома, в котором жил Синев.
В то время в Петербурге было портерных столько, сколько теперь аптекарских магазинов.
Ж. сел подле самой стойки и вступил в беседу с приказчиком, спрашивая, не знает ли он, где господа лакея ищут.
— Потому как я по этой должности без малого всю жизнь и теперь без места.
— Нет, милый человек, таких у нас нету, — ответил приказчик.
Ж. удивился.
— Такой огромнейший дом и с парадом, а господ нету!
— Купцы у нас тут живут, контора еще, а из настоящих господ один Синев, Яков Степанович. Так им лакея не нужно.
— Есть?
— Не есть, а не для чего. Сами молодые, год как повенчаны, знакомых никого и со всем у них одна прислуга справляется. Такая шельма! Анюткой звать. У нас завсегда с одним фельдфебелем прохлаждается, когда господ ежели нет.
— А поди никогда ввечеру не сидят? Господское житье я знаю...
— Тут не так, — отвечал словоохотливый приказчик, — промеж ними быдто есть что-то. Анютка сказывала, что иногда ужасно даже! То, говорит, целуются, то плачут. Однова она хотела за окно выброситься, в другой — он чуть не зарезался.
— Что ж это с ним?
Приказчик пожал плечами. Сидевшая в углу с мастеровым какая-то женщина вдруг обернулась.
— Это ты про Синевых? — спросила она приказчика.
Тот кивнул.
— Про их балакаю.
Женщина внезапно оживилась и, поправив на голове платок, заговорила.
— Про этих господ ты у меня спроси. Я у их завсегда белье стираю и всю-то их жизнь — во как знаю! С чего они живут так...
Ж. тотчас поднялся и подошел к прачке. Протянув прачке, а потом мастеровому руку, он сказал:
— Позвольте познакомиться. Прокофий Степанов, по лакейской должности. — И, садясь подле их стола, прибавил: — Очень люблю, когда про господ рассказывают. Дай-ка нам, почтенный, две пары! — приказал он приказчику.
Прачка осталась очень довольна. Когда подали раскрытые бутылки, она и мастеровой чокнулись с Ж., и она тотчас заговорила:
— Господа-то эти душевные очень, да вот поди — не повезло! Барин-то в ей души не чает, и она в ем, и деньги у них, потому у барина хорошее место, а в доме ужасти что.
— Из чего ж промеж ими такая контрибуция? — спросил Ж. Прачка нагнулась к нему и понизила голос до шепота.
— Видите ли, она-то до свадьбы не соблюла себя. Он и обижается. Где да с кем? А она плакать да на коленки. А он хвать ее! Бьет, а потом сам на коленки и ноги целовать. Тут обнимутся и оба плакать. Я это однаво в 3 часа проснулась, в прачешную идтить. Анютка спит что мертвая, а там плач и голоса... Я и подойди. Аж жутко стало. Он говорит: я тебя убью! А она говорит так-то тихо: убей — и тишина вдруг, а потом как он заплачет... Анютка сказывает — и часа бы не прожила, кабы не доход...
Ж. налил в стаканы пива, чокнулся и спросил:
— А из себя красивые?
— И не говорите! Прямо парочка. Она-то такая стройненькая да высокенькая, что твоя березка. Волоса густые да длинные. Брови что угольком выведены, и всегда сурьезная. Нет чтобы улыбнуться...
— А сам?
— Тоже видный мужчина. Высокий, статный. Поначалу, как с бородой был, так еще был красивее.
— Сбрил, что ли? — спросил Ж.
— Совсем! Сказывал шутя, что барыня не любит. Борода-то из русого волоса, большая была такая...
— Ну, прощенья просим! — поднялся Ж.
— Что ж, уж идете?
— Я еще забреду. Тут на Клинском живу, — отвечал Ж., — а сейчас мне надо насчет места наведаться.
— Ну, спасибо за угощение.
— Не на чем!
Молчавший все время мастеровой вынул изо рта трубку и сказал:
— Теперь ужо за нами!
— Пустяки, — отвечал Ж. и, простившись за руку с приказчиком, вышел.
— Обходительный мужчина, — сказала прачка, — приятно и в компании посидеть.
А обходительный мужчина забежал домой, переоделся и через полчаса уже был у меня.
— Убийцы найдены! — сказал он и рассказал все вышеописанное.
XVI
С этих пор не проходило вечера, чтобы Ж. не распил в портерной на Серпуховской 6, 8, а то 12 бутылок пива в дружеской компании за беседой.
Он успел, кроме прачки, познакомиться и с обоими дворниками, и с Анюткою, и даже с ее фельдфебелем, и все они не могли нахвалиться своим новым приятелем.
Анютка успела рассказать Ж. много интересного и нового.
Они однажды после крупной ссоры словно помирились и все целовались. Потом собрались ехать к тетке на дачу, в Лугу. Уехали, а на другое утро барыня одна вернулась. Бледная, чуть живая, и сразу в постель легла.
— Я думала, что барин, может, бросил ее, потому что никогда не было, чтобы они разлучились. А тут и ночь прошла, а его нет. Только рано утром звонок. Я отперла и даже закричала. И барин, и не он! Бороду-то всю напрочь сбрил и усы окарнал. «Что это вы? — говорю, а он смеется: «Теперь барыня, — говорит, — довольна будет. Она мою бороду не любила!» Прошел к ней, и стали они что-то шептаться. Мирились, верно.
Ж. кивнул ей головою и сказал, подмигивая на фельдфебеля:
— А вы небось не прочь, кабы они и недельку у тетки пожили? Праздничек бы справили.
Анютка засмеялась.
— Мы и то привыкли. Как есть на Спаса было. Мы это к Преображению ходили, а потом в Зоологию.
— Выходит, из-за бороды и мир? — снова спросил Ж.
— Какой! — отмахнулась Анютка. — Теперь еще хуже. Барыня все плачет, ночью не спит. Барин туча тучей. Ровно схоронили кого.
Ж. больше спрашивать было не о чем. Убийцы были найдены. Я уже со спокойной совестью поручил ему арестовать обоих и доставить в сыскное.
На другой день он дождался, когда Синев уехал на службу, и уже в своем обыкновенном костюме поднялся по парадной лестнице и позвонил у двери, на которой была прибита медная дощечка с надписью: «Яков Степанович Синев».
XVII
Анютка открыла дверь и с удивлением взглянула на Ж.
— Вы за мною?
— Нет, душечка, — спокойно ответил ей Ж. — проводите меня к вашей барыне.
Анюта удивленно вытаращила глаза.
— К барыне?
— Ну да! Возьми пальто! — И Ж., кинув изумленной Анютке пальто, смело вошел в комнаты.
Через кокетливо убранную гостиную он прошел в столовую. Там у окошка сидела Марья Ивановна Синева с задумчиво склоненной головой.
При входе Ж. она подняла голову и удивленно, испуганно взглянула на него.
Анютка остановилась в дверях.
Ж. приблизился к Синевой, поклонился ей и тихо сказал:
— Я — агент сыскной полиции и пришел арестовать вас по делу об убийстве Кузнецова.
Она приподнялась, в немом ужасе вытянула руки и бессильно опустилась на стул.
Анютка вскрикнула и убежала.
Ж. с чувством сожаления взял руки Синевой и слегка встряхнул ее.
— Не пугайтесь! Это должно было случиться. Ваш муж арестован тоже!
Эти слова словно возвратили ее к жизни. Она вдруг выпрямилась.
— Он невинен! — закричала она. — Это я, я одна все сделала!
— Поедемте и там вы все расскажете...
Она покорно встала.
Он помог ей одеться, вышел с нею и запер квартиру, спрятав ключ в карман.
У подъезда стояла уже толпа, и в середине ее Анютка что-то рассказывала, оживленно жестикулируя.
Ж. взглянул в ее сторону и коварно улыбнулся.
Дворник, по его приказанию, привел извозчика.
Он усадил Синеву, сел подле нее, и через 20 минут я уже принимал ее в своем кабинете, а Ж. тотчас пошел в страховое общество и попросил немедленно вызвать Якова Степановича Синева.
Словно предчувствуя недоброе, тот вышел взволнованный и бледный.
— Что вам нужно?
— Меня послала за вами ваша супруга, — ответил Ж., — она зовет вас немедленно.
— Куда? Что с ней? — Синев побелел как бумага.
— Я вам все расскажу по дороге. Едем! — настойчиво повторил Ж.
Синев кивнул головой, скрылся и через минуту вернулся со шляпой в руке.
— Я готов!
Ж. вышел с ним и крепко взял его под руку.
— Куда вы меня ведете? — спросил он.
— Два шага отсюда. В сыскное отделение, — отвечал Ж. — Там ваша супруга.
Синев опустил голову...
Ж. передал мне Синева, а я тотчас послал его на Серпуховскую собрать улики, если такие найдутся.
Когда он вошел в портерную, она была набита народом и все жадно слушали в сотый раз повторяемый рассказ Анютки.
— Отворяю, этто, я дверь, и вдруг он!.. — произнесла она и замолкла с раскрытым ртом.
Все оглянулись.
На пороге портерной стоял этот он, Ж.
— Ну-с, Анна Васильевна, — шутливо произнес он, — пройдемте-ка с вами в квартиру да прихватим дворников и понятых.
Анютка вышла из оцепенения и покорно пошла за агентом.
У дверей квартиры стояли уже околоточный, дворники и понятые.
Ж. вошел в квартиру и велел Анютке показать барынины платья.
Их было восемь. Ж. пересмотрел их и тотчас отделил одно, подол которого оказался залитым стеарином.
Он свернул это платье и составил протокол осмотра.
Потом, обратившись к Анютке, сказал ей:
— Ну, Анна Васильевна, а вы собирайте ваши пожиточки и переселяйтесь отсюда. Вы проследите, — обратился он к околоточному, — а потом закройте и опечатайте квартиру!
XVIII
Дело об убийстве Кузнецова разбиралось в феврале следующего года.
На скамье подсудимых сидели: Синев, бледный, исхудавший, с окладистой русой бородой; жена его, походившая на прекрасную восковую фигуру, страшную в своей апатичной покорности; и похудевшая Сонька-гусар.
Присяжные заседатели услыхали тяжелую семейную драму, драму двух любящих существ.
Синев женился на Марье Ивановне Крапивиной по любви, на которую она отвечала ему взаимностью.
И с первой же ночи началась их казнь.
Синев узнал страшное прошлое своей жены.
Она была бедная сирота, окончила Николаевский институт и сразу поступила гувернанткой к девочке у вдовца.
Вдовец совершил над ней насилие, потом отказал ей от места.
Синев слушал эту повесть, испытывал и безумную ревность, и жгучее сострадание.
Кто? Но она не говорила.
Между ними настал ад. Он бил ее, а потом вымаливал прощение. Он заставлял ее повторять историю ее несчастья, останавливаясь на самых оскорбительных подробностях, и потом обзывал ее самыми обидными именами.
Наконец он вырвал у нее имя, узнал его и много раз был готов убить его.
Жизнь стала невыносима, и в одну безумную ночь они решили, что Кузнецов должен быть убит...
Эта мысль охватила их обоих, и они сдружились в жажде отомщения.
Он нашел Соньку-гусара, обдумал весь план и привел его в исполнение.
Для этого он купил у Брабеца кинжал-нож.
В 6 часов они заняли второй номер и пили в нем, поджидая жертву. Потом он отодвинул шкаф, открыл дверь.
В 9 часов они услыхали голоса — его и Соньки. Их разделяла только стенка шкафа.
Часов в 10 Сонька ушла.
Вошел слуга и ушел, хлопнув дверью.
Они подождали еще с полчаса, и Синев отодвинул шкаф и вошел в номер.
Она следила.
Он отомстил своему врагу...
Когда они вернулись в номер, она лишилась чувств. Он закрыл дверь, задвинул шкаф, вымылся и привел ее в чувство.
Они дождались 5 часов утра и уехали.
Они вернулись домой. Он проехал в Псков и вернулся оттуда в другом пальто и обритый...
Присяжные чуть не плакали, слушая их душевную драму и содрогались, слушая историю мести.
Защитник сказал блестящую речь, но присяжные все-таки нашли их виновными, и суд приговорил их к каторжным работам: его на 18 лет, а ее на 12 лет.
Соньку-гусара оправдали.
Для Ж. за это дело я выхлопотал награду.