[98]. Литовской стороне предлагалось вернуться к ситуации полуторавековой давности и на тех условиях заключить соглашение («по тому с ним (великим князем Литовским Александром. — В. Т.) хотим любви и докончанья и доброго пожитья»)[99]. Конечно, для московской стороны было весьма заманчиво возвратиться к тому положению, при котором Смоленск и Брянск находились в сфере ее господства[100]. Воспоминание об уже существовавшем некогда разграничении сфер влияния между Москвой и Вильной служило обоснованием московских претензий на многие земли ВКЛ. Характерно, что эти претензии действительно имели свое основание, опору на традицию, историческую реальность XIV в., и литовская сторона не могла их отрицать.
Во второй половине XIV в. при литовских правителях Ольгерде Гедиминовиче и Ягайло Ольгердовиче был составлен ряд договоров с московским великим князем Дмитрием Ивановичем, действовавшим совместно с удельным серпуховским князем Владимиром Андреевичем Храбрым[101]. Однако в дошедшем до нас договоре (1372 г.) совсем ничего не сказано о распределении территорий между двумя великими княжествами. В районах верховий Волги и Оки литовские и московские владения время от времени уже приходили в соприкосновение (Ржева, Серенск), существовали также определенные претензии обеих сторон на влияние в разделявших их русских княжествах и землях, однако как таковая московско-литовская граница в то время еще не сформировалась[102].
Известно о существовании договора Витовта с Василием I, который был заключен 4 сентября 1407 г.[103] Содержание его сохранилось лишь фрагментарно[104], но сложилось ошибочное убеждение, отраженное в «Хронике» Быховца и подхваченное Н.М. Карамзиным, о прохождении с того времени московско-литовской границы вдоль р. Угры[105]. На самом деле ничто не свидетельствует о такого рода территориальном размежевании между Москвой и Вильной в начале XV в., тем более что даже во второй половине XV в. московские владения занимали только низовья р. Угры[106].
Со второй половины XV столетия известны два московско-литовских договора, которые, по мысли исследователей, должны были определить пограничную линию между двумя крупнейшими государствами Восточной Европы. Но, к сожалению, за малым исключением, свидетельства о московско-литовском порубежье, как в соглашении от 31 августа 1449 г., так и в грамоте от 5 февраля 1494 г., практически отсутствуют. В свое время данное обстоятельство явилось предлогом для отказа от реконструкции московско-литовской границы второй половины XV в.
Так, замечательная исследовательница западной границы России XVI в. Нина Борисовна Шеламанова в предисловии к своему диссертационному исследованию писала: «Безусловно, отправной датой исследования следовало бы взять 1494 г. — год первого договора единого Российского государства с Литвой — «вечного мира» 1494 г. Однако источники не позволяют в настоящее время с необходимой точностью установить территорию западных российских областей в конце XV в. Но достаточно определенной западная граница России вырисовывается уже для начала XVI в. — по перемирию 1503 г.»[107]. Также и исследователи территории и границ ВКЛ второй половины XV в. (на это обратила внимание Н.Б. Шеламанова) не смогли обозначить его восточные рубежи более или менее определенно[108]. М.К. Любавский вообще не отобразил московско-литовскую границу середины и конца XV в. на своей карте к работе о территориальном устройстве и управлении ВКЛ[109], Я. Натансон-Лески — польский исследователь московско-литовской границы — считал, что «в настоящее время тяжело точно разграничить ее на карте»[110].
Таким образом, несколько поколений историков считали неразрешимой проблему реконструкции московско-литовской границы второй половины XV в. Исследователи, которые пытались очертить границу, исходили из единого подхода — отыскать все необходимые данные в тексте самих договоров. Но указанные документы в этом плане оказались малополезными. В них, за некоторыми одиночными исключениями, не найти необходимых ориентиров для точного фиксирования линии московско-литовской границы. Отсутствие подробной информации служило предлогом для отказа от дальнейшего исследования.
Чем же было вызвано на первый взгляд необоснованное молчание документов, из которых впервые можно узнать о существовании московско-литовской границы? Обычно межгосударственные соглашения богаты географической номенклатурой. В отношениях между двумя договаривающимися сторонами требовалась точность в определении общей границы. Неопределенность, двусмысленность того или иного пункта договора могла создать в дальнейшем предлоги к территориальным претензиям, привести к захватам, конфронтации и, наконец, войне. В этой связи содержание обоих договоров (1449 и 1494 гг.) может вызвать удивление. Присоединение к Москве из состава ВКЛ Вяземского княжества в 1494 г. должно было сопровождаться точным определением состава волостей последнего, перечислением вяземских князей, которые перешли вместе со своими вотчинами на сторону Москвы и т. д. Но этого мы не наблюдаем. Формулировка грамоты «Так же мне, великому кн(я)зю Алеександру, не вступатис(я) в тебе i в твоих детеи у вашу отчину, в город у Вязму, i в городы, i в волости, во вси земли i воды Вяземские, что к Вязме потягло, ни кн(я)зеи мне вяземских к себе не приимати»[111] выглядит совершенно недостаточной. Это сильно контрастирует с приведенной в документе выше делимитацией участка ржевской границы[112]. Но так кажется только на первый взгляд. Крайняя бедность основного источника по изучению московско-литовской границы второй половины XV в. в некоторых случаях была полностью обоснованной и свидетельствовала об отсутствии необходимости в обозначении точной протяженности той или иной территории, которая присоединялась к Москве или оставалась у Вильны. В случае с Вязьмой все объясняется просто: весь массив Вяземского княжества, целиком, без исключений перешел к Москве. Этот факт, между прочим, подтверждается в посольских речах такой фразой московских бояр, которые обращались к литовским послам: «ино Вязме всей пригож быти за нашим государем»[113]. Очевидно, что описание в договоре вяземской территории было излишним.
Таким образом, если есть убежденность в определенной компактности присоединенной к Москве территории, мы можем привлечь к изучению московско-литовской границы значительно большее количество источников, чем только две договорные грамоты. Целью становится определение территории и границ отдельных териториальных формирований в составе ВКЛ или Московского великого княжества. Возможности реконструкции московско-литовской границы второй половины XV в. значительно расширяются.
Кроме того, помня о целостности московских территориальных приобретений, по грамоте 1494 г. мы можем рассуждать не только о границе, которая была установлена во время заключения договора, но и о ней же применительно к более раннему периоду. Необходимо только отнять от владений Москвы ее новые приобретения. Определение западных и восточных границ одного Вяземского княжества позволяет проследить московско-литовскую границу на некотором протяжении до и после 1494 г. Однако нужно твердо знать о том, какие территории в конкретное время принадлежали Москве, а какие являлись новыми приобретениями, так как в тексте договора 1494 г. представлен сплошной перечень владений, признаваемых московскими.
Незнание географии региона может также привести к ошибочным выводам. Например, довольно легко можно отождествить такие рязанские населенные пункты грамоты 1494 г., как Рославль и Мстиславль, с городами с аналогичными названиями в глубине ВКЛ (что происходило довольно часто в трудах исследователей XIX в. и встречается иногда в современных исследованиях).
Первым договором, который определил существование московско-литовской границы и сферы влияния в восточноевропейском регионе двух крупнейших государств, было «перемирье вечное» от 31 августа 1449 г., которое было заключено между великим князем Московским Василием II Васильевичем и королем польским и великим князем Литовским Казимиром Ягайловичем[114]. Оба великих княжества (Московское и Литовское) только-только избавились от внутренних неурядиц, утвердили единодержавие и начали укреплять свое положение на международной арене. Безусловно, одним из главных мероприятий двух государств стало установление общей границы, с одновременной попыткой определения зависимых территорий.
Договор 1449 г. можно оценивать как своеобразный рубеж, после которого экспансия двух государств на восточнославянские земли приостановилась. Однако значение договора глубже. В нем декларировалось распределение сфер влияния между двумя крупнейшими государствами Восточной Европы. Приближалось завершение процесса объединения русских земель двумя центрами. В полной мере два лидера решали судьбу еще не присоединенных к их владениям независимых государств, которым было суждено стать добычей более мощных соседей.
В 1449 г. происходил определенный перелом в отношениях между двумя крупнейшими государствами Восточной Европы, когда стремление к дальнейшему увеличению территории на запад (для Московского великого княжества) и восток (для ВКЛ) неизбежно вело к военному конфликту. До конца XV в. полномасштабных войн между Московским великим княжеством и ВКЛ, по существу, не велось. Локальные столкновения территориальных интересов (из-за Ржевской земли, верхнеокских земель и др.), естественно, возникали. Существовали и определенные, обоснованные традицией, претензии на некоторые русские княжества и земли. Однако долгое время между Москвой и Вильной существовал значительный буфер еще нераспределенных территорий. Поэтому в отношениях между ними господствовало стремление к союзу перед лицом общего врага — Орды. Союзные отношения были закреплены династическими браками. Некоторое время Московское великое княжество находилось в русле политики великого князя Литовского Витовта. Именно тогда Москва сдала свои позиции в Смоленске, Вязьме, Верхнеокских княжествах, фактически не вмешивалась в действия войск ВКЛ против Новгорода и Пскова. Наконец во второй четверти XV в. внимание обоих государств было отвлечено внутренними проблемами. И вот в 1449 г. произошли серьезные изменения политической ситуации в Восточной Европе. Два крупнейших государства упорядочили свои отношения и распределили сферы господства. В дальнейшем, как выяснилось, далеко не все условия «вечного» мира исполнялись, и прежде всего московской стороной. Связано это с многочисленными причинами, одна из которых — недостаточное внимание центральной литовской власти к своим восточным рубежам, пренебрежение Казимиром IV интересами ВКЛ.