Только после этого имеет смысл обсуждать вопрос о том, стоит ли поддерживать выдвижение Алексея Кудрина (со всеми им наработанными в рамках КГИ инициативами) на пост премьер-министра, и насколько эффективнее окажется он, чем действующий премьер. После. А не до. Потому что если Кудрина, как он этого сам страстно желает, назначат премьер-министром сегодня, то построить очень красивый дом при полном отсутствии фундамента ему не удастся. Вернее, удастся, если он сможет преодолеть закон всемирного тяготения. Но этого, как и найти философский камень, не удалось еще никому. Так стоит ли тратить силы на поиск того, чего не существует? На поиск потерянного пятака под фонарем? Вернее, стоит ли делать вид, что можно найти другой ответ, а не тот, который и так хорошо известен всем? Но слышать который Кремлю не хочется?
Первый год очередного срока: итоги2019
Первый год очередного президентского срока Владимира Путина не принес никаких неожиданностей: экономика вяло росла, даже остановившись в третьем квартале, но компенсировав эту остановку “героическим рывком” в четвертом квартале, когда Росстат сначала пересмотрел в сторону повышения данные по строительству, обнаружив бурный рост инвестиций, а потом еще больше удивил всех, включая кураторов из Минэкономразвития, подняв первую оценку ВВП за 2018 г. до нереалистичных, по мнению большинства экспертов, 2,3 %; тренд снижения доходов населения переломить не удалось, они снова упали на 0,2 %, хотя в начале года, казалось, бюджет сделал все от него зависящее, резко увеличив выплаты бюджетникам.
Как и в предыдущий год, существенную поддержку оказали внешнеэкономические условия: цена нефти большую часть года росла, и среднегодовая цена ($ 70,01 / баррель) оказалась на 32 % выше, чем годом ранее[59]; отмена ограничений на добычу нефти в рамках ОПЕК в удобное для российских нефтяников время позволила им быстро нарастить добычу и экспорт во второй половине года; снижение добычи газа в Северном море привело к росту европейского спроса на российский газ; мировой спрос на уголь продолжал расти, что не только привело к росту его экспорта из России на 11 %,[60] но и оказало существенную поддержку железнодорожному транспорту; пусть не рекордный, но хороший урожай зерновых позволил удержать на высоком уровне их экспорт; проведение ЧМ-2018 подхлестнуло спрос на пассажирские перевозки и оживило местный бизнес в полутора десятках крупных российских городов.
Важнейшим фактором влияния на российскую экономику в последние пять лет стала внешняя политика России и введенный в ответ на это режим западных санкций. Две волны усиления санкционного давления – в апреле и августе 2018 года – привели к снижению курса рубля примерно на 10 %, что привело к удорожанию импорта и к снижению спроса экономики на импортные товары. С учетом зависимости потребительского рынка и рынка инвестиционного оборудования от внешних поставок, безусловно, вызванная санкциями девальвация рубля сыграла свою негативную роль в торможении инвестиционной активности и “съела” начавшийся в первом полугодии рост реальных доходов населения.
Хотя Кремль стал уже публично признавать негативное влияние западных санкций на российскую экономику, никакого смягчения российской внешней политики в интересах экономики не случилось; более того, можно говорить о том, что градус напряженности в российско-американских отношениях постепенно нарастал.
В целом, если оценивать прошедший год исключительно количественно, то он мало чем отличается от года предыдущего, чего нельзя сказать об экономической политике российских властей.
Больше года перед президентскими выборами Кремль поддерживал в медиа-пространстве иллюзию конфликта и борьбы между так называемыми программами Кудрина и Столыпинского клуба, так и не отдавав предпочтения ни той, ни другой. То, что было продекларировано после инаугурации в мае 2018 г., лучше всего описывается известной фразой из Гоголевской “Женитьбы”: “Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича….” – по сути дела, помощники Путина взяли макроэкономическую часть из программы Кудрина и добавили к ней дирижистско-инвестиционную концепцию программы Столыпинского клуба.
С макроэкономикой все просто: Путин хорошо помнит кризис августа 1998-го и не намерен поддерживать политику, хотя бы в малейшей степени направленную на дестабилизацию бюджета. Не случайно на протяжении всех 19 лет он держит у руля финансово-экономического блока представителей Минфина образца 1998-го года – Кудрина, Голикову, Игнатьева, Улюкаева, Вьюгина, Куделину, Силуанова – сторонников суперортодоксальной и сверхжесткой политики, исключительной целью которой является достижение “священных” показателей бюджетной стабильности. Впрочем, у Путина нет оснований им не доверять: их советы, рекомендации и продавленные решения помогли российской экономике пройти через тяжелейший кризис 2008-го и достаточно быстро восстановить равновесие после кризиса 2014–2015 гг. Ну а когда министр финансов Силуанов согласился на увеличение бюджетных расходов (за счет повышения ставки НДС и повышения пенсионного возраста) и в придачу “расщедрился” на создание Фонда развития (за счет 1 %-ного дефицита бюджета), то никаких сомнений в том, что проводимая бюджетная политика является правильной, у Путина не должно было остаться.
В отношении политики Центрального банка сомнений у Путина было еще меньше: стабилизация ситуации на валютном рынке за счет перехода к плавающему курсу рубля (и выросших цен на нефть), наконец-то реализованное снижение инфляции до уровней ниже 5 % годовых обеспечивали поддержку президентом всего, что бы Центральный банк ни предлагал. Провалы банковского надзора и консолидация более чем 75 % активов банковского сектора под контролем государства, похоже, не сильно волнуют Кремль – линия на национализацию прослеживается не только в финансовом секторе, а покрытие за счет бюджета (в данном случае, за счет печатного станка) убытков банков и компаний, находящихся в госсобственности или принадлежащих “правильным” бизнесменам, давно уже стало нормой российской экономической политики.
В такой ситуации у внутренних или посторонних критиков супержесткой макроэкономической политики, оказывающей удушающее воздействие на экономику – повышение налогов и повышение процентной ставки в условиях вялого роста – не было никаких шансов добиться от президента согласия на ее смягчение.
Однако оборотной стороной незыблемости позиций макроэкономического блока в глазах Кремля стала верность Минфина и Центробанка принципу “я не я, и лошадь не моя!” – и то, и другое ведомство фактически заявили о том, что темпы экономического роста не входят в сферу их ответственности. Между тем, нарастающий разрыв между темпами роста российской и мировой экономик – в то время как последняя в 2012–2018 годах устойчиво росла со скоростью выше 3,5 % в год, среднегодовой рост российского ВВП составил 1,1 % – стал главным тревожным моментом для Кремля, а тезис об экономическом прорыве стал доминирующим в риторике Владимира Путина.
Поскольку макроэкономический блок самоустранился от решения проблемы темпов роста, Путину не оставалось ничего иного, как опереться на альтернативную команду, во главе которой, разумеется, встал помощник президента по экономике Андрей Белоусов, являющийся ярко выраженным приверженцем дирижистской концепции роста, в которой главенствующая роль отводится государственным инвестициям. Отсюда появились нацпроекты, оцениваемые в 28 триллионов бюджетных рублей, знаменитое “письмо Белоусова”, в котором он указал Путину на сверхдоходы сырьевых компаний и предложил использовать эти ресурсы для финансирования госпроектов, выстраивание очередной, инвестиционной, вертикали власти, вдоль которой вниз идут планы и деньги, а вверх отчеты.
Тема нацпроектов и госинвестиций настолько увлекла их идеологов, что при написании майского указа тема доходов населения ушла на второй (если не на третий) план и из него исчезли какие-либо цифры, обещания или ориентиры в этой области.
Госплановизация экономической политики, очевидно, еще бесконечна далека от венесуэльского уровня, но весенний “бензиновый кризис” и его слабое повторение осенью 2018 года оказались весьма показательными с точки зрения проникновения этой концепции в головы правительственных чиновников. Хотя по своим масштабам рост цен на бензин, в целом, был весьма умеренным (8–10 % за год), он вызвал необъяснимо резкую реакцию в Кремле и подтолкнул правительство к использованию механизмов замораживания цен, чего Путин избегал на протяжении своих предшествовавших 18 лет. На мой взгляд, этот “тектонический сдвиг” в экономической политике остался малозамеченным и недооцененным, что можно понять: никаких конкретных решений, которые оказывают влияние на повседневную жизнь, принято не было. Однако если Кремль пойдет по этому пути дальше, то грядущие новации могут оказаться гораздо более заметными и могут привести к серьезным изменениям во всей конструкции российской экономики.[61]
Пенсионная недореформа
В отличие от многих я не расцениваю как значимые с точки зрения экономической политики те решения по повышению пенсионного возраста, которые были приняты в прошедшем году. На профессиональном уровне уже давно стало очевидно, что для долгосрочного балансирования пенсионной системы правительству (независимо от того, кто в нем будет сидеть) придется делать выбор между тремя плохими решениями: повышением пенсионного возраста, повышением ставки пенсионных взносов или снижением реального уровня пенсий. К этому решению Путин был готов, и его принятие отложили на после президентских выборов, чтобы избежать публичного проявления негативных эмоций. Поэтому обоснованные претензии возникают не к самому решению, а к тому, что оно было недостаточно растянуто во времени, к тому, что его реализация могла безболезненно начаться через 2–3 года, к тому, что в стороне от повышения пенсионного возраста остались силовики, военнослужащие, к тому, что размеры пенсий высших госчиновников достигли немыслимых величин. Но даже если бы все эти вопросы были решены с максимальной аккуратностью, это бы не означало каких-либо изменений в политике.
То, что случилось в пенсионной системе России в 2018 году, нельзя назвать словом “реформа”, поскольку при этом никакие базовые принципы пенсионной системы не были затронуты. Главная претензия в адрес властей состоит в том, что после того, как в 2013 году была разрушена обязательная накопительная система, ничего на смену ей не было построено.
С одной стороны, это означает, что тот механизм формирования длинных денег, который существовал до 2013 года и который подпитывал российский рынок облигаций, прекратил свое существование, и никаких шагов для его поддержки правительство не смогло принять по непонятным причинам – при всех вопросах к системе ИПК (индивидуального пенсионного капитала) эта концепция вполне понятна, логична и имеет право на существование; ее основные контуры были обрисованы уже в конце 2015 года, однако даже до предъявления законопроектов на обсуждение дело с тех пор не дошло.
С другой стороны, любая пенсионная система имеет супердлинный временной горизонт и затрагивает интересы тех, кому сегодня 20–25 лет. В этой связи всем понятно, что нынешняя пенсионная система, опирающаяся исключительно на солидарно-распределительный механизм – выплата пенсий за счет взносов, уплачиваемых сегодняшними работниками, – не в состоянии будет обеспечивать достойный уровень пенсий уже через 20–25 лет, и что пенсионные накопления могут создать дополнительный источник для получения пенсий только через весьма длительный период времени. Следовательно, любое промедление с началом функционирования накопительной системы будет означать растущую нагрузку на бюджетную систему в будущем или будет вести к снижению уровня жизни пенсионеров.
В этой связи неспособность правительства принять решение по этому вопросу лишь усугубляет положение дел в экономике, поскольку не позволяет задействовать даже те механизмы поддержки роста, которые доступны Кремлю сегодня.
Подведем итоги: российская экономика в 2018 г. вяло росла, опираясь исключительно на улучшавшиеся внешнеэкономические условия; принятые решения по повышению налоговой нагрузки и процентной ставки будут тормозить и без того недостаточно быстрый рост; проблема низких темпов роста стала всерьез беспокоить Кремль, решать ее он решил с помощью возврата назад к госплановской практике, что вряд ли приведет к достижению желаемых целей. В то же время Кремль не может ничего предложить обществу для решения проблемы продолжающегося снижения доходов населения, а это означает, что холодильник будет более уверенно демонстрировать свое преимущество над телевизором.