— Вам, Ваше Превосходительство, завидовать нечему — не с вашим «бронежилетом».
— С моим чем⁈
— Через тот панцирь, что у вас на груди, не всякая пуля пройдёт! Чем не броня? Сразу видно: служили знатно!
— Это да! Но вот «Шуйцы» у меня как раз и нет, так что немного всё же завидно. Тут как получилось: пока в боях участвовал — полка под своей рукой не имел, чтоб полководческий талант проявить. А как полком обзавёлся — так в боях участвовать уже не пришлось. Как вам-то довелось?
Рассказал, куда деваться. Полковник заинтересовался миномётами, рассказал и о них. Опять же — слово за слово, разговор зашёл про полевую артиллерию и её применение, в зависимости от противника, поля боя и прочих обстоятельств. В процессе перешли сперва на «без чинов», а потом и вовсе на имя-отчество. Жена полковника посмотрела на всё это, вздохнула — и ушла с моими знакомиться. Как она сказала — на почве общего горя, на что муж её только рассмеялся. Пару раз сбегал в своё купе за материалами, хотел даже предложить полковнику перейти ко мне, но не успел: там уже открылась примерочная, где собрались все три женщины. Узнав об этом, Александр Михайлович хмыкнул, сказал, что это надолго и достал бутылку наливки «для смазки разговора». Домашняя наливка, к которой я заказал у проводника закуску, стала ещё одной темой для разговора, когда я признался в том, что является семейным делом последние два века.
Душевно, в общем, посидели, переходя с артиллерии на рецепты настоек, а с них — на армейские байки полковника и мои студенческие вперемешку с полицейскими. Пока в половине второго ночи не пришла жена моего собеседника и не разогнала нас по койкам.
Следующий день прошёл почти так же: уже в десять утра меня выгнали из моего купе, мол, им надо ещё многое обсудить со знающей соседкой.
— Так у себя в купе и обсуждали бы!
— Ты что, хочешь, чтобы мы туда-сюда чемоданы таскали⁈
— Кстати, о чемоданах. Вы не забыли, что нам сегодня вечером выходить, в Могилёве-то? И что чемоданы после обеда надо уже начинать укладывать?
— Ну, ты совсем уж за дурочек нас не держи!
Забегая вперёд, последний чемодан я лично закрывал, придавив крышку коленом, когда поезд уже шёл по Могилёву — при том, что «кружок по интересам» пришлось разгонять чуть ли не силой, мол, «ещё долго ехать», ага.
На вокзале нас встречали и Неясытевы, и старшие Мурлыкины. Так, не понял — если тёща здесь, то где и с кем Ромка⁈Оказалось, что и он здесь, конечно, не совсем вот здесь, на вокзале, а в Могилёве, в квартире тестя. Екатерина Сергеевна, когда узнала, что мы едем сюда, организовала целую операцию: затребовала у командира дружины «лучшего шофёра», отправила няньку и горничных собирать вещи и на следующее утро всей толпой: она сама, Ромка, няня, двое её детей и слегка ошалевший от свалившейся ответственности дружинник, двинулась в дорогу. Ваню и Зину усадили в кабине, к их полному восторгу. Не обошлось без небольшой драки за место у окошка, но авторитета сидевшего за рулём бойца хватило, чтобы прекратить возню без привлечения «тяжёлых калибров».
Было и приключение. В Березино, узнав, что это середина дороги, тёща попросила остановиться где-нибудь, где можно «размяться и привести себя в порядок», а дружинник выехал к тому самому кафе, где всегда останавливаюсь и я, проезжая этой дорогой. Ничего удивительного в этом нет — кафешка удобно расположена рядом с трассой, и само по себе на приключение не тянет. Но когда работники увидели, что из знакомого автомобиля выбираются какие-то совсем незнакомые люди, и вызвали полицию…
Полицейских, конечно, несколько смутило наличие среди угонщиков трёх детей мал мала меньше, но только чуть-чуть, встречали и не такое. Дружинник в форме, с гербовой нашивкой и документами уже заставил усомниться в версии угона, но сколько бы всё продолжалось неизвестно, если бы тёща не улучила момент связаться по мобилету с тестем, тот вышел на главу районной управы Корпуса и попросил выручить супругу. Явление к кафешке всех районных жандармов, которые были на месте и более-менее свободны, произвело впечатление на участников процесса и сильно его ускорило. В итоге все всё выяснили и со всем разобрались. Работники кафе бросились было извиняться, но тёща, проинструктированная мужем, наоборот — поблагодарила их за бдительность и извинилась перед поставленными на уши служивыми. Сеанс всеобщих взаимных извинений закончился всеобщим же чаепитием перед отъездом.
Дети, сперва испугавшиеся, были в восторге от приключения, но дальше поехали уже в салоне возле мамы, тёща же пересела в кабину, где половину дороги общалась по мобилету с мужем — ей, в отличие от мелких, приключение совсем не понравилось. И, такое сложилось ощущение, обиделась на меня за произошедшее. Ну, ничего — она женщина взрослая, умная и ко всяким глупостям не склонная, со временем отойдёт. Пока же меня порадовал родной фургончик, в который без проблем и вопросов загрузили весь свой багаж и всю компанию. Правда, последнее только благодаря тому, что дружинника уже отправили к месту службы поездом. Я сел за руль — соскучился уже по нему, тесть примостился рядом, а четверо дам и Неясытев разместились в салоне, где всё ещё доминировало Ромкино спальное место.
Недолго посидели у Мурлыкиных, но действительно — недолго, в основном согласовывали планы на ближайшие дни. Екатерина Сергеевна предложила чрезвычайно, скажем так, странный план размещения моей, на секундочку, семьи. По её идее Маша с Ромкой должны остаться в её квартире, в Машиной, а потом Ириной комнате. В комнате девочек поселится няня со своими детьми. Василиса переедет к Ирине в мой дом в городе, Ульяна — или вместе с девочками (в таком случае им придётся ночевать вместе) или к родителям. Мне такой вариант, очень мягко выражаясь — категорически не понравился, по целому ряду причин. Всем остальным, кроме автора — тоже. Те же Неясытевы пребывали в прострации от такого отношения к своей дочке: как к дворняжке, что дети на даче подобрали, а как лето кончилось — так для неё в городе места нет, по соседям пристраивают. Василиса тоже пребывала в шоке. Она изначально е находила слов от возмущения из-за того, что «Мявунцию одну совсем бросили», а тут ещё новость, что дальше опять придётся жить в одной комнате с Ириской. Но тёща, что называется, закусила удила. Даже попытки тестя увести её из гостиной, чтобы кулуарно вправить вывих мысли ни к чему не привели, вплоть до того, что она уже готова была сорваться и перейти на озвучивание каких-то мурлыкинских прегрешений. Для неё же, похоже, значение имел только один критерий: чтобы дочка и внук были под рукой и под присмотром, читай — под контролем.
Мог бы случиться и скандал, но мои умницы о чём-то пошептались, потом Ульяна прокралась ко мне и тихонько изложила основу их плана.
— Так, на выходных разместимся так: я у себя дома в кабинете, мотаться в Буйничи и обратно — увольте. Уля с Василисой — в главной спальне, тем более, что там нам всем разве что ночевать придётся. Ира, как и прежде — в бывшей гостевой спальне. А с началом недели, когда обмен впечатлениями и новостями закончится — посмотрим.
— Да что там смотреть, всё же хорошо придумано!
— Знаешь, мама, у меня в имении дел столько, что боюсь к Новому году не успеть в новых крыльях порядок навести. А одно из них, между прочим — бальное! Так что в понедельник я беру Рому, Зину и фургон — и еду домой, в Дубовый лог!
— Меня с собой прихвати! — это уже Ульяна. — Что вы на меня смотрите? У меня в Шипуново по обустройству нового участка работы столько, что не знаю, с какого краю хвататься, а ещё в Смолевичах закусочный цех надо нормально организовать. А то переселились из сада в какой-то сарай — и всё на этом. Мы уже со Сребренниковым и Архипом Сергеевичем начали присматривать место. Кстати, Юра, нужна будет твоя помощь с оборудованием: подбор, проверка и прочее.
— Значит, в понедельник вы меня бросите?
— Не бросим, а перестанем отвлекать от учёбы!
Тоже вот тема. Пусть секретарь Императора и передал мне бумагу, согласно которой моё пребывание при дворе было объявлено государственной необходимостью (а что на выходной день бал пришёлся — так это дело житейское), и это освобождало от отработок — но от пропущенных вопросов на экзаменах не избавит, так что нужно нагонять.
В субботу с утра я съездил в ректорат, отвёз оправдательный документ и отчитался о выходе на учёбу с понедельника. Дома меня ждал курьер с документами комиссии, расписался в получении и уточнил порядок вызова того, кто отвезёт их после изучения обратно. Конечно, если результат работы уже заранее известен, то можно решить, что сама работа — просто видимость и подписать всё не глядя, но это будет, на мой и дедов взгляд, клиническим идиотизмом. Нет уж, если я что подписываю — то должен быть уверен, что там нет ничего, что может повредить моей семье, моему делу или мне самому. Ну, а ещё эти бумаги дают отличный повод отлынивать от «светских визитов» — пусть уж жёны мои со своими родителями сами беседы беседуют! Только попрощаться с Машей и Ромкой вечером воскресенья заехал, поскольку они планировали выезд позже, чем у меня начинались занятия.
Ну, а ночью ко мне пришла «прощаться» Ульяна, и пришлось прилагать отдельные и значительные усилия, чтобы «странные» звуки не вышли за пределы кабинета и тем более не достигли ушей Ириски, а пуще того — Васьки. Хорошо, что я звукоизоляцию сделал усиленную! Правда, рассчитывал на то, чтобы меня внутри не беспокоили наружные звуки, но пригодилось и сейчас тоже.
Дальше пошла рутина — те же семинары, те же лабораторные, те же поездки на службу… Добавились только приезжающие раз в неделю фельдъегеря, у которых я забирал на входе на изнанку один опечатанный пакет с бумагами и отдавал другой, уже с моей печатью. Никто у нас толком не знал, что именно я делаю, но ставшая достоянием общественности информация о работе «в Императорской комиссии по вооружениям» окружила меня и эту мою деятельность эдаким флёром значительности и загадочности. А просочилось, думаю, из секретариата или декана, или ректора — я никому не говорил, а других источников просто нет: фельдъегеря ребята такие, что проболтаться не могут физически, им при поступлении на службу что-то, видимо, подкручивают или ампутируют.