Теодор Мазилу родился в 1930 году, умер в 1980 году. Прозаик, драматург, эссеист, публицист. Окончил рабочий факультет. Опубликовал сборники рассказов «Прогулка на лодке» (1964), «Летом на веранде» (1966), «Сатирическая проза» (1969), «Шляпа на тумбочке» (1972), «Похороны на пересеченной местности» (1973), «Современные любови» (1975), «Элегия о поросячьих поминках» (1976), «Паломничество к руинам былой любви» (1980); сборники юмора «Карманная коллекция букашек» (1956), «Галерея трепачей» (1957); пьесы «Барьер» (1955), «Дураки в лунном свете» (1964), «Нежность и скверна» (1968), «Просыпайтесь каждое утро» (1969), «Дон Жуан умирает как все» (1970), «Прекрасен сентябрь в Венеции» (1973); романы «Эти дни и эти ночи» (1962), «В чужом доме» (1975), «Одна вечная ночь» (1976). Публицистика: «Хлеб всегда там же» (1972), «Лицемерие отчаяния» (1972), «Футбол создал не дьявол» (1972), «Коррида — это борьба со смертью или нет?» (1973).
Рассказ «Простокваша и познание мира» взят из сборника «Солнце и комфорт», опубликованного посмертно в 1983 году.
ПРОСТОКВАША И ПОЗНАНИЕ МИРА
Было прекрасное майское утро, когда природа возрождается к жизни, цветет сирень и перелетные птицы возвращаются из дальних странствий. Семейство Горунеску, несмотря на все свои прегрешения, не могло избежать этого процесса обновления природы. Оба супруга, в свое время женившиеся по рассудку, проснулись в это майское утро с чувством взаимной близости и в прекрасном настроении.
— Ну что скажешь, какой прекрасный день! — сказала госпожа Горунеску, вылезая из постели и настежь распахивая окна.
— А ты прекрасно выглядишь, даже помолодела, — ядовито отвечал ей супруг, который еще накануне решил бросить на нее взгляд, полный нежности. — Ты выглядишь, как… — и, поразмыслив, добавил с уверенностью в голосе, — тридцатипятилетняя женщина.
Комплименты господина Горунеску, всегда, впрочем, тонкие и уместные, имели один существенный недостаток: начав говорить, он останавливался на несколько секунд, и только если ты обладал железным терпением, ты, в конце концов, узнавал правду. Возможно, господин Горунеску продолжал бы и дальше расточать комплименты своей супруге, если бы он вовремя обнаружил пепельницу, которую искал, но, не найдя ее, был вынужден направить свою энергию в другую сторону.
— Где, черт подери, пепельница?
— На полке, — отвечала жена, не обращая внимания на сварливый тон своего супруга.
Когда госпожа Горунеску решала быть в хорошем настроении, ее с трудом можно было поколебать в принятом решении.
— Иди ко мне… — позвал ее господин Горунеску, счастливый, что разыскал свою пепельницу быстрее, чем предполагал.
Тридцать лет они вместе. Но господину Горунеску всегда не хватало терпения до конца вкусить всех прелестей счастливого домашнего очага; ему то и дело приходили в голову всякие идеи.
— Закрой окно. Сквозняк, дует.
Супруги Горунеску женились по рассудку, но с течением времени под влиянием общих разговоров, проведенных вместе праздников, ласковых прозвищ и даже неизбежных семейных ссор, у них возникло убеждение, что женились они по любви, и это никого не удивляло и не беспокоило. Когда госпожа Горунеску вспоминала, как молодой Горунеску в первый раз пришел в дом, как был представлен ее родителям, как поцеловал ей руку, как спросил, сколько квадратных метров в доме, как постукивал по мебели, чтобы выяснить, из ореха она или из розового дерева, она принималась плакать, охваченная неувядающим девическим волнением.
— А что, если пригласить в гости Чирешику? С тех пор как она вышла замуж, она не часто к нам жалует.
— Все дочери одинаковы. Стоит им вырасти, как они улетают из своего гнезда. Не понимаю, почему ты кричишь на меня безо всякой причины!
— Да, замужество имеет свои положительные и отрицательные стороны, тут уж ничего не поделаешь, так что не стоит и жаловаться. Факт остается фактом, зачем его опровергать?
— Ты помнишь, что Чирешике нравилось больше всего? — решил господин Горунеску предаться воспоминаниям.
Господин Горунеску любил предаваться воспоминаниям, он получал при этом такое же удовольствие, как тогда, когда подстригал ногти на ногах.
— Как не помнить?! — удивилась госпожа Горунеску, слегка задетая вопросом своего супруга. — Простокваша!
— Любопытная вещь, — заметил с внезапным беспокойством господин Горунеску, — всем в нашей семье нравилась простокваша, всем без исключения!
— Это очень питательный продукт… — попыталась госпожа Горунеску своим женским умом разрешить эту задачу.
Но господин Горунеску, в жизни которого простокваша занимала очень важное место, не разделял этого примитивного объяснения.
— Ну и что же, что питательный? — быстро ответил господин Горунеску. — Кто же станет возражать против того, что это питательный продукт. Но это не может быть единственным объяснением. Как будто нет других питательных продуктов? Например, фасоль очень питательна, но никто из нас не сходит с ума по фасоли.
— Все зависит от того, как ее приготовить.
— Дорогая моя, что за дурная привычка судить по внешнему виду! Я не говорю ничего оригинального, когда утверждаю, что внешность обманчива. И фасоль может быть тонким блюдом, если она хорошо приготовлена.
— Ну, конечно, если хорошо приготовлена, конечно… Но кто нынче умеет готовить?
Сомнение госпожи Горунеску очень не понравилось господину Горунеску. Как так не доверять людям? Нет, он не считал, что жена его права. Зачем ненавидеть всех женщин без разбору? Зачем думать, что все женщины одинаковы?
— Есть женщины, которые умеют готовить. Ты всегда торопишься с обобщениями. Я не утверждаю, что все женщины умеют готовить, — это нелепость, — но и не придерживаюсь твоей отжившей… точки зрения… — внезапно отважился господин Горунеску. — Есть еще женщины, которые умеют готовить.
— Кто же это? — изумилась супруга, вытянув губы трубочкой в знак бесконечного превосходства. — Покажи мне их.
— Как кто?.. Есть еще такие, есть, голубушка. Не все женщины потаскушки.
И после этого небольшого экскурса в область других продуктов они вернулись к тому, с чего начали, то есть к простокваше.
— У кого же была лучшая простокваша, как его, черт побери, звали, вертится его имя на языке, а вспомнить не могу.
— Вот ты всегда все забываешь… и когда мои именины, ты не помнишь, мне же приходится тебе напоминать. Ничего приятного не можешь сделать сам, от всего сердца, все-то приходится тебя за рукав дергать. Сколько раз ты оставлял меня одну с зажженными свечами в день моего рождения! Хоть ты и говоришь, что у меня совсем нет памяти, а все-таки я помню, что лучшую простоквашу делал Тонел.
Господин Горунеску посмотрел на госпожу Горунеску как на человека, который сам не знает, что говорит. Он не мог поверить, что его собственная жена, с которой он прожил в добром согласии столько долгих лет, которая родила ему прелестную дочку, с которой он делил и радости и горести, способна говорить подобные глупости.
— Вот так живешь вместе с человеком много лет, думаешь, что знаешь его, и вдруг… Так что же, по-твоему, это была хорошая простокваша?
— Мне она нравилась.
— Нравилась, потому что ты глупа, другой причины я не вижу.
Госпожа Горунеску задумалась на секунду, не обидеться ли ей, эта мысль ее очень соблазняла, но для этого ей бы пришлось уйти к себе в комнату, а ей было лень. Когда чувство собственного достоинства не приносило ей никакого отдохновения, госпожа Горунеску не видела в нем смысла. Здесь, хоть было и унизительно, зато было удобно и приятно. Так что она осталась на месте и проглотила обиду.
— Что ты споришь с женщиной? Конечно, вполне естественно, что ты, мужчина, лучше разбираешься в простокваше.
Польщенный, господин Горунеску заскромничал.
— Не в том дело, кто лучше разбирается: я или ты. Меня не это беспокоит. Я хочу вспомнить эту потрясающую молочную, где я ел простоквашу, когда был студентом. Простокваша, которую делал Тонел, была хороша, но я едал и лучше. Какую простоквашу делал этот человек… Он отличался серьезностью, это свойство в наши дни можно встретить очень редко, особенно у молодежи.
Настал день, когда Чирешика должна была прийти в гости. Радость свидания омрачило неожиданное заявление Чирешики:
— Я ем простоквашу без сахара.
Изумленный господин Горунеску замолчал на мгновение в надежде, что Чирешика осознает допущенную ошибку. Но Чирешика и не думала сожалеть о сказанном.
— Ты слышишь, что она говорит, ты слышишь? Вот что значит баловство! Вот что значит плохое воспитание и дурные компании!
Видя, что супруга не спешит вступать в бой, господин Горунеску был вынужден сам защищать свое дело.
— Запомни, дочка, простоквашу едят с сахаром, конечно, человеку свойственно ошибаться, но я не люблю, когда люди упорствуют в своих ошибках. Не знаю, откуда у тебя такие замашки. В нашем доме простоквашу всегда ели с сахаром. Мы всегда были честными людьми и никогда не зарились на чужое добро. Даже когда мы были стеснены в средствах, мы ни у кого ничего не просили.
— У каждого свой вкус, — сказала мать, желая примирить обоих. — Одни любят с сахаром, другие без сахара… У каждого человека свой вкус. Нельзя установить точные критерии. Во всех областях мнения разделяются; мне, например, не нравится Брехт.
— Что значит нельзя установить точные критерии? Ты, я вижу, ратуешь за хаос. Речь идет не о других… — рассвирепел господин Горунеску. — Что нам за дело до других? Я никогда не стремился наводить порядок в чужом доме. Речь идет о нас, речь идет о тебе…
— Почему ты молчишь, мамочка? Какого мнения ты придерживаешься? — вскипела Чирешика. — Я хочу знать, была ли ты со мной искренней.
Госпожа Горунеску с мягким лукавством нащупывала нейтральную почву.
— Я знаю, что простоквашу не следует есть свежей. Надо оставить ее на несколько дней постоять, чтобы она загустела.
— Свежая или не свежая, это уже другой вопрос.
— Здесь мама права… — вмешалась Чирешика, вспомнив, что и она ест простоквашу не сразу. — Уж в чем права, в том права…
— Глупости! — вяло промямлил господин Горунеску.
— Да, да! — горячилась Чирешика. — Я ем простоквашу с хлебом. Я не меняюсь каждый день, как другие.
— Ну и вкусы у тебя! — насупился господин Горунеску. — Простокваша с хлебом! Еще одна нелепость! Только нелепости и слышишь в этом доме! Вы опустились. А все потому, что не бываете на концертах, в театре, не заглядываете в книги!
— А что ты так удивляешься? Я ела простоквашу с хлебом, еще когда была маленькая, а ты и не знал. Теперь я замужем, и все равно ем простоквашу с хлебом.
— Так, прекрасно, прекрасно!.. — помрачнел господин Горунеску. — Вы ели простоквашу с хлебом, а мне говорили, что без хлеба… Сколько лицемерия в этом доме! В этом доме только и встретишь лицемерие.
— Брось, голубчик, не принимай так близко к сердцу.
— Если ты хладнокровна и безразлична, не требуй от меня того же. Простоквашу едят без всего! — загремел господин Горунеску. — Спроси у кого угодно! У кого угодно спроси, если считаешь меня кретином.
— Никто не считает тебя кретином. Ты любишь впадать в крайности; то ты занимаешься самоуничижением, то превозносишь себя сверх меры. Ты преувеличиваешь, милый… — мягко сказала госпожа Горунеску. — Когда мы были у госпожи Хереску, разве нас не угощали простоквашей с мамалыгой? А семейство Хереску всем внушает доверие.
— Я всегда ел простоквашу без всего, и без хлеба. С сахаром, но без хлеба! — прогремел господин Горунеску. — Я никогда не ел простоквашу с хлебом и, слава богу, совершенно здоров, ни на что не жалуюсь, никого ни о чем не прошу.
Властный тон отца и то, как он сказал, что ест простоквашу только с сахаром, напомнили Чирешике, что она окончательно замужем, живет на бульваре Магеру в здании кинотеатра Патрия, что мужа ее очень ценят на работе, что она свободная женщина и может делать все, что захочет.
— Я и теперь ем простоквашу с хлебом! — вскрикнула Чирешика, топнув кончиками туфель об пол. — И мой муж не ест пустую простоквашу, а раз он так делает, значит, так нужно.
— Успокойся, дорогой! Силой ничего не добьешься. У девочки собственные взгляды, — вступилась за дочку госпожа Горунеску. — Ведь она замужем.
Господин Горунеску сделал шаг к отступлению, но бросил на дочь взгляд, полный ненависти.
— Она учит меня, седого человека, как надо есть простоквашу.
— Я ем простоквашу так, как мне хочется. Я замужняя женщина и не позволю…
— Замолчи, Чирешика! — вмешалась перепуганная госпожа Горунеску. — Разве ты не видишь, до чего ты его довела?
Оскорбленный отец семейства удалился в свою комнату.
«Что станется с моей дочерью… Она будет изменять мужу, разведется с ним и выйдет за пьяницу».
— Ты не должна с ним спорить. Ты ведь знаешь, как он любит простоквашу.
— Мамочка, зачем ты это говоришь? А разве я не люблю простоквашу? Я ведь не отвергаю простоквашу без хлеба! С чего он это взял? Если он не ест простоквашу с хлебом, он думает, что все обязаны делать так же. Значит, мы приходим к банальному выводу, что все люди скроены на один лад. Мой муж много бывал за границей.
— Он старше тебя, и он твой отец. Он старше тебя, поэтому вполне естественно, что у него устаревшие взгляды.
— Да, что и говорить, он умирает от любви ко мне…
— Ты изменилась с тех пор, как вышла замуж.
В этом госпожа Горунеску была права. Проникнув в тайны любви, Чирешика стала смотреть на всех сверху вниз с видом победительницы и почти перестала здороваться.
— Еще бы, ведь я уже не девушка.
Этот спор, который грозил принять столь неприятный оборот, был прерван появлением прислуги, которая сообщила госпоже Горунеску, что наконец-то принесли простоквашу.
— Давай скажем папочке… — предложила госпожа Горунеску, убежденная в том, что наконец-то нашла путь к примирению. — Пойди позови его. Скажи, что принесли простоквашу. Он обрадуется. Он все-таки порядочный человек. У него злой язык, но человек он порядочный. Меня он тоже обидел.
— А почему я должна идти за ним, а не ты? Он пригласил меня специально, чтобы оскорбить?
Госпожа Горунеску тихонько подтолкнула ее к комнате мужа.
— Послушай, Чирешика. Последнее время я тебя ни о чем не просила. И в твое замужество я не вмешивалась. Я даже не удивилась, что ты сделала все, не спросив меня, словно я не мать тебе. Но теперь, пожалуйста, скажи ему, что принесли простоквашу.
Чирешика снова стала барышней Чирешикой, застенчивой и нежной, которая не засыпала, пока господин Горунеску не поцелует ее в обе щеки и не закроет одеялом до самого подбородка.
Она тихо, без малейшего шума открыла дверь. Вошла тихонько, на цыпочках, как ходила в детстве, когда отец работал и она не хотела ему мешать. Она подошла к нему и заплакала:
— Папа, прости меня, принесли простоквашу!