София не могла оторвать взгляда от раскрытого рта одного из мертвецов. Слова Соломона Лу обтекали ее по сторонам, лишь косвенно достигая взбудораженного сознания девушки. Она опомнилась, когда музыкант вздумал подойти к ней слишком близко. Его душный запах привел ее в чувство и заставил отпрянуть.
– Меня зовут София Верна, сегодня я получила письмо от матери, которую не видела с детства. То есть оно так подписано: «Мама». Почерк мне не знаком, но писавшая достоверно знает о подробностях нашей семейной истории. В письме сказано, что я ведьма и что мне нужно увидеться с вами.
Соломон Лу медленно покивал, будто бы соотнося услышанное с собственными мыслями. Покивав, он шагнул к столу, налил себе виски из хрустального декантера и сделал глоток, который составил половину стакана. От выпитого глаза его замерцали.
– То, что вы ведьма, я убедился, как только открыл дверь. А заподозрил еще раньше – заслышав ваш стук. София Верна, так вы сказали? – Он поболтал напиток в стакане и допил его вторым глотком. – А вы сами не хотите выпить? Ну, может, еще захотите. Я помню вашу мать. Садитесь, вот сюда, я сейчас оттащу тело, раз уж общество моих компаньонов так вас коробит. Виола Верна… В семнадцать лет она сыграла в таком фильме, из-за которого ее отец велел ей убираться из дома, а душевнобольная мать, ваша бабка, не имела сил этому воспрепятствовать. Да, лапуля, ваша ближайшая родословная восходит к умалишенной. Она повредилась рассудком во время родов, когда повитуха объявила ей, что долгожданная дочь, малютка Виола, появилась на свет мертворожденной. В те времена наше сообщество было еще слабо и разрознено – откуда было знать тогда бедным роженицам, что дочери ведьм приходят в этот мир без крика и не доставляют своим матерям тех мучений, какие сопровождают деторождение у простецов! Крики и боль – что может быть противоестественнее? Но их-то отсутствие и напугало вашу бабку до исступления ума. Она так и умерла, не узнав, что была ведьмой, – сама убежденная в своем сумасшествии по причине регулярных видений загробного мира. Еще один дар, который она сочла проклятием, – и все из-за своего неведения. Как ни прискорбно, у Виолы были все шансы повторить печальную судьбу своей матери. После первого фильма Виола еще пару раз снялась в картинах того же прямолинейного жанра, и вокруг этой карьеры начинала уже складываться рискованная, хотя и по-своему заурядная жизнь – с алкоголем, наркотиками и сомнительными связями. Очередное неудачное знакомство закончилось для Виолы особенно экстравагантно. Любовник выбросил ее из окна – благо было невысоко! Тем не менее она сломала нос и зрение у нее стало сильно падать. Насколько я понимаю, так она и познакомилась с вашим отцом, ведь он глазной доктор, не так ли? Должно быть, в семейном легендариуме найдется история о том, как он заново подарил ей зрение, и это было началом их любви? Очень мило. Да, она прозрела. А ваш отец, напротив, закрыл глаза на ее прошлое – а может, даже и не знал о нем. Ведь будь Виола обычной женщиной, издержки ее поприща оставили бы на ней след, неспокойное море выбросило бы ее на берег изнуренной и потрепанной… Но ваша мать – не обычная женщина, и вашему отцу она предстала чистой и как будто неосведомленной о своей красоте. В вас самой есть эта волнующая невинность. Да, Виоле стало лучше. Вот только это не было заслугой доктора Верны. Может быть, он и вылечил симптом, но причину ее недуга устранил ваш покорный слуга. Вы спросите, как я это сделал? Когда моя знакомая привела Виолу ко мне, я открыл ей, кто она такая на самом деле. Ведьма! Это не просто для сведения. Никто не может быть счастлив или здоров, если он не на своем месте. Возьмем прошлый год для примера. Из всех случаев самоубийства среди женщин двадцать семь процентов – это ведьмы, которые были хорошими матерями, успешными журналистками и дорогими моделями – кем угодно, но только не ведьмами. Однажды, без всяких видимых причин, сделав покупки или выпив вина, эти женщины входят в воду с кирпичами в карманах или включают газ в запертых кухнях. Счастье, что мы тогда нашли Виолу!
Соломон Лу снова наполнил стакан, будто бы его способность обращаться к прошлому зависела от регулярной подпитки. В новую порцию он с мелодичным звоном бросил два кубика льда, которые щипцами подцепил из запотевшего ведерка. Софии тоже захотелось выпить, но она промолчала. Побоялась, что внимание рассеется и она упустит что-нибудь важное. Однако музыкант, странно глянув на девушку, налил еще один стакан, который протянул Софии.
– Путь ведьмы не опишешь словами, на него нельзя указать пальцем. Но, встав на него, ведьма безошибочно чувствует, что все теперь идет как надо. Будто прежде она боролась с течением, а теперь сама им стала. Когда Виола обрела свою жизнь, к ней не только вернулось зрение – она впервые была счастлива, она впервые ни к чему не стремилась, ничего не доказывала, она просто была ведьмой. В границы этого нового счастья угодил и ваш отец, хотя ведьмы нелегко сходятся с мужчинами. Впрочем, я так понимаю, семья все равно не состоялась.
София сделала осторожный глоток, решив тоже не преследовать никаких целей, а просто быть. Вкус был резковатый, копченый, но приятный. В горле остался горячий след, носоглотку обдало сладким паром.
– В письме говорится, что это из-за папы. Ему казалось, что она изменяет ему с дьяволом. Не знаю… Звучит, во всяком случае, глупо. Наверно, она просто так выразилась… Наверно, отец находил, что мама слишком усердна в своем следовании по пути ведьмы, хотя он очень терпимый человек. Может, она жертвовала много денег?… Или тратила много времени на волонтерские работы?…
– А может, не такой уж терпимый, а? Ваш отец.
– Не знаю. Понятное дело, придется с ним поговорить, но сейчас я даже не представляю, как посмотреть ему в глаза. С пяти лет! Понимаете? Он ведь все это время лгал мне… А где сейчас Виола? Похоже, письмо пришло из какой-то глуши. Как будто она скрывается от чего-то. Она несколько раз говорит о том, что магия опасна.
– На это я ничего не могу ответить, лапуля. Если ведьма не хочет, чтобы ее нашли… то ее не под силу отыскать даже другим ведьмам. Распад семьи подкосил ее. Ведьмы обычно и не связывают себя семьями, но Виола слишком долго воспитывалась в стаде простецов. Она покинула город, а может, даже и страну – преодолевать свою раздвоенность, заново обретать себя в скитаниях. Примкнула, может быть, к какой-нибудь сельской ведьмовской общине за океаном. И правильно сделала, учитывая, как у нас относятся к ведьмам – до сих пор! На кострах, конечно, теперь не сжигают, и на том спасибо. Не волокут босоногих девок за волосы вдоль тракта. И тем не менее. Я пятый год добиваюсь, чтобы заложили плиту на площади Роз с именами жертв Охоты на ведьм. Все без толку. Равными правами тут пока и близко не пахнет. А если в парламентскую коалицию войдут ребята из Католической лиги, ведьмам вообще туго придется. Так что – да, магия опасна. Виола права. Мне иногда кажется, что, если бы не было таких, как вы, они бы обложили черных.
София ничего такого и не подозревала. Соломон Лу заговорил, как те парни из университетского дискуссионного клуба, – там их много таких, из бедных семей, с цифрами и примерами из всемирной истории, тычут пальцем, спорить бесполезно: «Ты что, не читала работ Гедила? Да о чем мы тогда говорим?!» Рождаемость в восточных провинциях, колебания на рынке апельсинового концентрата, стенограммы судебных заседаний – они во все посвящены, и везде им очевидна близость конца. Может, они и в самом деле чувствуют каждый мускул истории и видят на сто ходов вперед. А она простодушная дурочка. А может, у них просто нет девушки и нормальной работы.
София не очень хорошо знала людей.
– Ну, она ведь жива – Виола, моя мать? Это, по крайней мере, можно утверждать? Она же не могла написать письмо с того света?
Чернокожий музыкант неопределенно покачал головой. Лицо его при этом выражало смирение перед бессчетными тайнами бытия, неподвластными человеческой логике.
– Ну хорошо. – Звякнув льдом, девушка допила виски и откинулась на спинку дивана. – А вы… стало быть… как видно, неравнодушный человек… столько всего делаете для них – то есть для нас… Кто же вы такой, господин Лу?
– Я папа Сол, – запросто объяснил Соломон Лу. Его ответ доставил ему удовольствие, проступившее в положении бровей и уголков рта. И вообще, по рисунку его бровей и рта София могла бы сказать, что довольно многое (а из того, чем Соломон Лу занимается, – практически все) приносит ему удовольствие. Но не совсем в том смысле, в каком честные работяги говорят: «Я люблю свою работу».
Отставив стакан, чернокожий саксофонист поднялся и подошел к письменному столу. Открыв верхний ящик, он взял оттуда пухлую записную книжечку в черной обложке, запертой на резинку.
– Не волнуйтесь. То, что случилось с Виолой, а до этого с ее матерью, с вами не произойдет. Я этого не допущу. Вы еще достаточно юны, чтобы обряд посвящения принес вам наибольшую пользу. Жаль только, что вы сегодня не готовы. – Он нахмурился с легким наклонением головы, полистал. – Ночь хороша… Такая может долго не повториться. Нет, вот. Суббота. Госпожа Верна, – он поднял глаза на девушку, – сейчас мы расстанемся, а в субботу вечером, но не позже часа ночи, приходите по этому адресу – знаете, где это?
– Найду, – отвечала девушка, принимая карточку с названием какого-то отеля.
– Там на обратной стороне мой номер телефона. Приходите, сделав все, как я скажу. Накануне примите душ. Наденьте какое-нибудь изысканное белье. Скажем, кружевной бюстгальтер брасьер, прозрачные трусики и чулки. А впрочем, лишь бы вам было удобно. Главное – естественность и вкус. Поэтому на макияж тоже не налегайте. Сойдет так, как вы сегодня выглядите. А вот парфюм не повредит – только ничего резкого: желательно, такой, который вы сами на себе не чувствуете. За несколько часов до заката ничего не есть. Умеренное питье не возбраняется. И что бы ни случилось – в этот день не плакать. Вообще поменьше стресса. Если нужно, оставайтесь весь день дома. Об остальном позабочусь я. Это весь список – немного, правда? Только нужно ничего не упустить. Сейчас… у меня где-то была распечатанная памятка…