Кроме подобных «подсадных уток» в один из корпусов с интернированными была помещена группа людей, в том числе русский священник в полном облачении. Запомнилось, как он расспрашивал: цела ли Киево-Печерская лавра, сохранился ли храм Христа-спасителя и т. п. Интернированные давали попу самые дикие ответы, и он наконец понял их издевательский смысл. Поп пытался рассказать явно заученную легенду, будто его арестовали еще задолго до войны с Россией за антифашистские проповеди в храме, в котором он служил. Подобные же легенды сочинили о себе и другие подставные лица, каждый на свой лад.
Мы заявили категорический протест против подобных провокаций. Такого сорта «пострадавшие» не имели ничего общего с сотрудниками торгового представительства или посольства. А списки наших сотрудников вел заместитель торгпреда Леонид Иванович Зорин, прекрасно владевший немецким языком. Зорин проводил переклички и был представителем у лагерной администрации от советской колонии. За плечами Леонида Ивановича был большой жизненный опыт. Хотя, вообще-то говоря, по занимаемой должности он был на положении дипломата, то есть мог бы находиться в лучших условиях, по крайней мере в составе посольства, Леонид Иванович самоотверженно делил с нами все тяготы лагерной жизни. В его обязанности входило решение многих вопросов и проблем. Главное заключалось в том, чтобы не допустить провокаций, чтобы вывезти всех советских людей на Родину.
Как уже говорилось, мы должны были строго придерживаться дистанции в 6 м от лагерного проволочного заграждения. Между тем никакой отметки этой границы не было. Для провокации была подходящая обстановка. Леонид Иванович обратился к начальнику лагеря с просьбой, чтобы нам разрешили сделать бровку, отметку, так сказать, черту смерти. Начальник согласился, выдал рулетку и несколько лопат. Когда была сделана первая проба, он пришел и проверил отмеченное нами расстояние. Оно оказалось на два или три сантиметра меньше, чем полагалось. Начальствующий немец не упустил случая поиздеваться:
— Мне говорили, что среди вас много инженеров, а отмерить правильно расстояние не можете. Вас, русских, должен этому учить младший офицер немецкой армии!
Вообще-то говоря, немцу доставляло огромное удовольствие малейшее ущемление нашего достоинства. Иногда он бросал в мусорный ящик уже прочитанную газету, явно рассчитывая, что мы ею воспользуемся. Делалось это под видом жеста внимания к советским людям. Прочитав две-три газеты, мы, однако, убедились, что там расписывались такие небылицы о «подвигах» немецких солдат и офицеров, что барон Мюнхаузен выглядел бы просто младенцем в сравнении с геббельсовскими газетчиками.
Наконец определилась дата нашей отправки на Родину. В ночь на 3 июля нас погрузили в специальный поезд. Дипломатических работников поместили в спальные вагоны, в двухместные мягкие купе, нас, сотрудников торгпредства, затолкали по восемь человек в купе сидячих вагонов пригородного типа. Вначале мы даже не обратили внимания на эти неудобства, обрадованные тем, что вырвались из лагеря и направляемся домой. Но уже в первые сутки сказались все «прелести» этой тесноты и лишение права выйти из купе без разрешения часовых, которых поставили в каждом вагоне. Стоило лишь высунуть ноги из купе в коридор, как солдат, ни слова не говоря, бил прикладом по носкам ботинок.
От долгого сидения ноги отекали, но прилечь было негде. Мы поочередно стояли в купе. Наиболее слабые и те, кто постарше, чувствовали себя плохо. В соседнем купе ухитрились привязать простыню сверху сидений и положить туда больного. Питание в дороге было еще хуже, чем в лагере, давали только кофе с куском хлеба, да и то нерегулярно. Даже питьевой воды не было. Мы выменивали ее на остановках у мальчишек, предлагая галстук, рубашку, шляпу или красивые запонки. Пронырливые ребятишки подавали в вагонное окно нам бутылки с водой неизвестного происхождения. Точно таким же образом раздобывались сигареты и спички.
На одной из железнодорожных станций возле нашего состава остановился поезд, в котором ехали работники советского посольства, интернированные в Италии. Их везли совсем иначе, чем нас: прилично разместили, относительно хорошо кормили, охрана играла с «подопечными» в шахматы и домино. Наши товарищи из Италии передали в наш вагон несколько бутылок сухого вина, пачки печенья и сигарет. Больше всего мы, конечно, обрадовались сигаретам, они были дешевые, но крепкие.
Остановки в пути были долгие, мучительные и непонятные. Становилось легче, когда поезд, пусть медленно, двигался, ведь с каждым километром мы становились ближе к родной земле, к свободе.
На многих железнодорожных станциях стояли военные санитарные поезда. По всему было видно, что вагоны и персонал заранее подготовлены к приему раненых.
Из этого путешествия вспоминается еще одна встреча на станции, где стоял эшелон с танками и бронемашинами. Солдаты-танкисты в шортах и специальных ботинках, загорелые, татуированные, с надменным видом горланили песни под губные гармошки. На некоторых танках видны были надписи: «Крит». На броне других были намалеваны традиционные фашистские символы: череп с глазницами, кости, сложенные в виде знака умножения, кресты, свастика. Кроме того, многие танки имели различные названия, написанные белилами, что-то вроде старинных рыцарских традиций: чье-то изречение, имя дамы сердца и т. п. Судя по состоянию танков, на Крите они были не на прогулке. Более того, отдельные машины прямо на платформах ремонтировались, производилась смазка, смена отдельных звеньев гусениц. Ясно было, что подтягивались резервы, какие только можно, для нанесения ударов по Красной Армии. Все это омрачало наше и без того плохое настроение.
Оставив позади Прагу, Вену, Белград, мы проезжали уже по территории Болгарии. Остановка в Софии — столице Болгарии, правители которой состояли в преступном союзе с фашистской Германией. По заведенному порядку нас вывели на перрон вокзала и угостили очередной порцией отвратительного кофе и куском серого, непонятно из какого зерна испеченного хлеба. Перед этим целые сутки мы ничего не ели. Хлеб показался вкусным, а кофе — необходимым просто вместо воды.
Поезд тронулся дальше. Наконец мы достигли болгарского города Свиленграда. Нам сообщили, что в этом городе произойдет передача членов советской колонии турецким властям. И хотя это были еще люди чужой нам страны, настроение у всех повысилось. Почти сутки мы были на попечении болгарского Красного Креста. Нам разрешили выйти из вагонов и умыться. Краны с приятной холодной водой были расположены вблизи небольшого здания Красного Креста. Нам дали мыло и чистые полотенца. Того и другого мы давно были лишены. Началось, так сказать, повальное омовение. Нам вручили ведра, мочалки, и началась работа! Прямо на траве, можно сказать, на виду у всей Европы и Азии, захлебываясь от удовольствия, полоскались сыны России. Женщины, которые вначале робко умывались, последовали нашему примеру. Им дали несколько простыней, которые они повесили на колышки. Получились импровизированные ширмы. Все мы были очень довольны и после умывания с благодарностью приняли приглашение пообедать теперь уже с болгарской кухни.
На открытом воздухе, недалеко от поезда, расположены столы, накрытые белоснежными скатертями, уставленные грудами овощей, фруктов и белого хлеба. В глубоких мисках нас ждал душистый болгарский борщ, который показался кушаньем, достойным богов. После первой миски большинство попросило добавки. Отказа не было. Обслуживали нас болгарские девушки, наряженные в национальные костюмы. Они сновали между кухней и столами, а мы все никак не могли насытиться.
Невдалеке от наших столов стояла зелено-серая кучка солдат немецкой охраны. Их власть еще не кончилась, но что-то уже изменилось и в нашем положении, и в поведении охранников. Никто уже не орал нам хриплое «Хальт!» или «Руссише швайн!».
После обеда болгарские девушки устроили для нас концерт. Усевшись на лестнице помещения Красного Креста, они целый вечер пели песни. То были старинные русские песни, наши советские времен гражданской войны, комсомольские, красноармейские: «Наш паровоз», «Там вдали за рекой», «Орленок», «Прощальная комсомольская» и «Марш Буденного». В заключение девушки спели несколько болгарских песен. Мы аплодировали, не жалея ладоней, не только их мастерству. Чтобы петь такие песни, нужны не только братское отношение, но и смелость. Ведь рядом стояли немецкие офицеры и солдаты, и, хотя они не знали болгарского языка, текст песен им, конечно, могли перевести, да и мелодии могли быть им знакомы. Такой вечер забыть невозможно, как нельзя исключить из истории совместную освободительную борьбу русского и болгарского народов, Плевну и Шипку, нашу традиционную дружбу.
Ночь провели тревожно. Нас предупредили, что немецкие офицеры сильно хватили шнапсу и надо быть настороже. Охранники понимали, что это последняя ночь, когда мы в их власти, и потому могли учинить какую угодно пакость.
Утром, распрощавшись и от всего сердца поблагодарив болгарских девушек и весь персонал общества Красного Креста, двинулись к границе Болгарии с Турцией.
Переход границы протекал так. На открытой площадке была установлена полотняная палатка с навесом от солнца. В палатке поставлен стол и два стула.
Мы по одному проходили, останавливаясь на минуту-две около стола, за которым сидели незнакомые нам чиновники и сверяли данные о каждом, внимательно рассматривая фотографии в паспортах.
В городе Эдирне мы пересели в турецкие поезда и направились в Стамбул. Там нас встречали представители советского посольства. Почти всех прибывших членов советской колонии разместили на советском теплоходе «Сванетия», который здесь стоял на якоре. Забота и внимание экипажа, сотрудников посольства несколько сгладили тяжелые дорожные и лагерные переживания. Мы вновь почувствовали себя полноправными гражданами Советской Отчизны.
Наконец-то мы могли узнать о положении на фронтах. Каждый вечер, пока были на корабле, собирались у радиорубки и жадно слушали последние известия из Советского Союза. Военные сводки были малоутешительными. Каждый из нас в ту пору мысленно представлял бескрайние просторы, уже занятые врагом, разрушенные города, сожженные села и задавал себе вопрос: почему же наша Красная Армия, в могуществе которой мы никогда не сомневались, мало того — сами помогали ковать ее мощь, почему же она сразу не отразит натиск врага?