— Ты представляешь себе, сколько нужно взрывчатки, чтобы сокрушить такое здание? А был он один, и бежал, когда его увидел Горушка, быстро, налегке. Нет, взрывы так не готовят.
— А может быть, и другая цель была, — расхаживая по кабинету, размышлял Стефан. — А вдруг здесь что-то спрятано, чего наши не нашли? Они скрытый выход обнаружили и успокоились. А вдруг есть еще что-то, поглавней?
— Я знаю, что ты предложишь. Разломать все стены и в мусоре найти то самое главное…
— Ты не всегда остришь удачно, — спокойно заметил Стефан. — Я не настаиваю ни на одном своем предположении. Может быть, истина где-то рядом. Но факт есть факт. Им нужно сюда попасть для какого-то важного дела. Из-за пустяка не стали бы они подбрасывать корзинку, отвлекать полицию… Давай поможем им, создадим оперативный простор.
— Как?
— Поста я здесь ставить не буду. Открытого. Найдем уголок для наблюдения издали. Это раз. А чтобы ускорить операцию, объявим сегодня, что завтра начинаем заселять помещение. У них останемся одна ночь для последней попытки. И мы возьмем их с поличным.
— Беру свои слова назад, Стефан. Твоя голова тоже не соломой набита. План мне нравится. А если сорвется и никто не придет?
— Будешь звонить Шамову.
На том и договорились.
Никакого удобного места для наблюдения за лабораторией мы так и не нашли. Ночи стояли темные, издали просматривать всю огороженную территорию было невозможно. Пришлось пойти на риск. Пока не зашло солнце, полицейские патрули ходили по всем прилегающим дорогам, вновь осматривали брошенные строения, сады, сараи.
Содлаковцы уже привыкли, что полиция ищет каких-то злоумышленников, и никто не мог связать ее активность с подготовкой операции, задуманной Стефаном. А нам важно было, чтобы на короткий срок отпугнуть от района лаборатории соглядатаев, которые заметили бы, как мы — Стефан, Франц и я — поодиночке проникали в пустое здание.
Роли распределили так: Франц остался в первой комнате, куда предполагаемый диверсант должен был влезть через окно. Стефан занял свой пост в глубине лаборатории. Я засел в кабинете на широком подоконнике за плотной портьерой. Договорились ни в коем случае себя не обнаруживать и диверсанта не задерживать, пока он не приступит к своей работе и не раскроет замысла. Если спугнем раньше, может прикинуться тем самым дурнем, за которого его принял Горушка, и мы ничего не добьемся. Условились о сигналах, когда спешить на помощь друг другу, и приготовились к долгому ожиданию.
Вечером все патрули ушли, не оставив вблизи ни одного человека. Оперативный простор для неизвестного гостя был создан. Проверив пистолеты и фонари, мы разошлись по местам и затихли. Впервые после долгого перерыва я почувствовал себя в боевой обстановке. Давно не переживал тревожного ожидания, когда каждая минута ощущается на вес, а слух напряжен до того, что слышишь шорох бездушных вещей. Снова перебираю в уме, всели предусмотрено, какие могут быть неожиданности… И только вспомнив, что сижу я в мирном городке и жду какого-то, может быть, придуманного нами диверсанта, который то ли придет, то ли нет, я повеселел. Стал представлять себе, как завтра невыспавшиеся, дураки дураками будем смотреть друг на друга.
Но он пришел. Даже из кабинета я услышал, как упал на асфальт камешек, подложенный нами под раму так, чтобы он свалился, если окно откроется. Шаги его я уловил, когда он остановился у дверей кабинета. Стоял, видимо прислушиваясь. Только бы Франц не вздумал шагнуть за ним.
Он не пользовался фонарем, переступал осторожно, ощупывая ногами пол, а руками — стены. Я не видел его, но дыхание и каждое шевеление доходило до меня. Он вошел в кабинет и чуть пошумел ножкой стула. Нет, судя по звукам, не задел, а перенес стул на другое место. Мягко вздохнула прижатая кожа сиденья. Неужели уселся? Где-то на противоположной стороне как будто повернулся большой ключ в замке. И сверху, с потолка, что-то поползло вниз. Рядом с собой я услышал железный шелест скользящих тросиков.
Пора! Включаю фонарь, поднимаю пистолет и говорю: «Руки! Буду стрелять!» В то же мгновенье в кабинет врываются Стефан и Франц.
Он стоял на стуле, и свет фонаря превратил его в нелепую статую. Даже рук не поднял, просто прислонился к стене, чтобы не упасть. Теперь уже три фонаря освещали его лицо, и нашему изумлению не было меры. Перед нами стоял весельчак Билл, лихой американец. Сначала он щурился от бивших в него лучей, потом разглядел нас и улыбнулся. Да, улыбнулся совсем естественно, без тени испуга, широкой белозубой улыбкой, как будто сыграл с нами забавную шутку.
Стефан подошел к нему, провел руками по карманам, никакого оружия не обнаружил и показал на пол: «Слезай!» Мы включили электричество, все стало будничным — встретились четыре человека в кабинете и занимаются деловым разговором. Все было бы будничным, если бы не серебристый, прямоугольный ящик, свисавший с потолка на двух стальных тросах. Он выскочил из открывшейся ниши в потолке.
Стул все еще стоял у стены. А стена была голая. Только под карнизом торчал массивный бронзовый крюк, на котором висел портрет Гитлера, сброшенный Стефаном еще при первом осмотре.
Кроме английского, Билл немного владел немецким, и переговоры с ним мы вели через Франца.
— Пусть покажет, — сказал Стефан.
Билл охотно вскочил на стул и дважды повернул крюк влево. Где-то в недрах перекрытий сработала пружина, и тросики поползли вверх, унося с собой ящик. Прошло не больше минуты, и ящик исчез. Но дыра в потолке еще зияла. Билл сантиметра на два утопил крюк и повернул его вправо. Люк в потолке закрылся, даже пазов не осталось.
— Пусть крутит обратно! — скомандовал Стефан.
Билл повторил всю операцию в обратном порядке, и ящик снова повис на уровне человека среднего роста.
— Пусть откроет сейф, — продолжал командовать Стефан.
Билл улыбнулся еще шире, сел в кресло, задрал ногу на ногу и вытащил сигарету.
— Встать! — яростно крикнул Стефан.
Но на Билла его окрик не произвел никакого впечатления. Он раскурил сигарету и спокойно сказал:
— Дело прежде всего. Я работал и хочу получить свое. Но готов поделиться. Давайте договоримся.
Мы не знали, что о нем думать. С такой наглостью нам еще встречаться не приходилось. Действовал он как опытный преступник, а уличенный на месте, вел себя как простак. Или он прикидывался ненормальным?..
— Не ори на него, — сказал я Стефану, — выслушаем.
Билл, все так же чистосердечно глядя нам в глаза, рассказал, что один немец просил его забраться в лабораторию и достать из этого ящика какие-то деловые документы. Немец сказал, что уполномочен хозяевами лаборатории и на эти документы имеет право. Сам он стар и лазить в окна не может. За работу обещал Биллу три тысячи долларов. Это хорошие деньги, и Билл согласился. Он вернется из плена без единого пенса, и три тысячи ему очень пригодятся.
— Врет! — отрезал Стефан. — А кто ломал оборудование?
Билл пожал плечами. Этого он не знает. Его наняли только забрать документы.
— А почему тот немец не обратился в комендатуру?
Билл ответил, что сам поинтересовался этим, но немец сказал, что комендант может не отдать, как трофеи, а документы очень нужны. В них нет ничего военного, просто техническая документация, принадлежащая частным лицам. Поэтому Билл и согласился.
— А откуда он так хорошо знает расположение тайника, что даже фонарем не пользовался?
И это Билл объяснил вполне правдоподобно. Немец все нарисовал очень детально. А когда выносили оборудование, Билл заходил сюда и все запомнил.
— Открой сейф, — снова приказал Стефан.
— Договоримся — открою, — сказал Билл. — Из трех тысяч, которые я получу, половину мне, а полторы вам на троих по пятьсот. Это тоже неплохие деньги. Меньше чем на полторы, я не согласен.
— Объясни ему, Франц, — сказал я, — что он не получит ни одного доллара. За кражу у нас не платят, а судят. Документы я конфискую, как брошенное врагом имущество. Еще объясни. За попытку выкрасть эти документы он, Билл, предстанет перед нашим военным трибуналом. Ящик мы все равно вскроем или взломаем без его помощи. А если он нам поможет, это может смягчить приговор.
Пока я говорил Францу, Билл ничего не понимал. Это стало ясно по тому, как изменилось его лицо, когда он выслушал перевод. Наконец-то улыбка исчезла, до него дошло, что он влип. Он еще посидел, раздумывая, потом подошел к ящику, потрогал боковые стенки и одновременно нажал большими пальцами разные точки с обеих сторон. Передняя стенка отскочила. В ящике лежали четыре больших конверта с бумагами. Один был запечатан. Убедившись, что в сейфе ничего не осталось, Стефан привел в движение крюк на стене, и тросики поползли вверх.
Можно было уходить, но я не знал, что делать с американцем. Угрожая ему военным судом, я в то же время сомневался в своих возможностях. Пленный американский летчик, союзник. В конце концов, он ничего серьезного не совершил. С его точки зрения, изъять документы, чтобы вернуть их законному владельцу, было обычным доходным делом. Арестовать его? Кто его знает, какие это может вызвать осложнения с командованием наших союзников.
— Где он собирался встретиться с немцем, чтобы вручить документы и получить деньги? — спросил Стефан.
— На кладбище, у склепа. Завтра в шестнадцать часов.
Опять этот проклятый склеп.
— Вот что, Билл, — предложил я ему. — Если ты завтра поможешь нам схватить этого нациста, под суд мы тебя не отдадим. Вернешься к своим. Американские войска близко, скоро встретятся с нашими. Согласен?
Улыбка вернулась к Биллу. Конечно, он согласен. Он сам набьет морду этому гнусному немцу, втянувшему его в такую грязную историю. Тот наверняка придет с деньгами, и с него можно будет выколотить все три тысячи. Билл ведь не виноват, что документы остались в чужих руках. Он-то свою работу сделал добросовестно. Верно?
Теперь уж мы посмеялись. Пора было расходиться.
— Я его все-таки задержу до завтра, — сказал Стефан.