Разум отказывался принимать реальность, данную в ощущениях, и признавать, что напарница погибла. Я чувствовал себя словно в каком-то дурном сне и, казалось, вот-вот должен был проснуться.
Естественно, что этого не происходило, и кошмар продолжался.
Я даже зажмурился, надеясь, что, открыв глаза, увижу Марго снова живой, раздражённо фыркающей на меня. Но ничего не изменилось. Тишину разрезало только моё собственное хриплое дыхание. Я понимал, что это не слабость, а психологический выверт сознания, пытающегося, словно щитом, прикрыть меня от боли потери, которую я пока не был готов принять. Но щит этот, надо сказать, всё время хрустел и трещал по швам, грозя вот-вот разлететься в мелкие щепки.
А потом на меня накатил гнев. Память услужливо подсказала, что это — в принципе привычное мне состояние. Злость поднялась из глубины — жаркая, обжигающая нутро, словно раскалённое железо.
«Почему это случилось со мной? Почему именно с ней? Почему этот проклятый мир забирает всё, что хоть немного напоминает о нормальной жизни?»
Меня раздражало всё подряд! Этот проклятый город, заражённые, Континент этот поганый, долбаный Конец Света…
Но больше всего я злился на себя. Я должен был защитить её… Оградить, уберечь…
Но как?
Хотелось вылезти на крышу и кричать о том, что я ещё жив, что могу сопротивляться. Но злоба жгла изнутри, не давая ничего, кроме боли. Кулаки сами собой сжимались, мышцы напрягались, хотелось что-то разбить, уничтожить, лишь бы выплеснуть эту ярость. Но бить было некого.
Вернуть контроль оказалось нелегко. Но, когда ярость начала утихать, оставляя за собой пепел, я поймал себя на странных мыслях. А что, если я сделаю что-то? Пойду куда-нибудь, найду кого-то, кто знает, как это исправить? Может, если я стану лучше, если буду бороться сильнее, судьба сжалится надо мной?
Я принялся мысленно торговаться с самим собой: «Если я выживу, если найду ответы, может, это всё окажется сном?»
Это было смешно и глупо, но я цеплялся за эти иллюзии, как утопающий за соломинку, пытаясь вернуть контроль над тем, что уже было потеряно. Я понимал, что это пустое, но не мог остановиться.
А потом снова липкой волной накатила чёрная и беспросветная апатия. Она накрыла меня, как тяжёлое, влажное одеяло, под которым невозможно дышать. Всё стало бессмысленным. Зачем вставать? Зачем идти дальше? Ради чего сражаться, если всё, к чему ты прикасаешься, превращается в прах и тлен?
Я смотрел на свёрнутое покрывало, под которым лежала Марго, и не чувствовал ничего, кроме пустоты. И это было тяжелей всего. Осознание неизбежности и неотвратимость содеянного добили меня, заставив почувствовать себя беспомощным, сломленным. Я просто лежал, не в силах пошевелиться, пока часы тикали где-то в углу, отсчитывая время, которое больше ничего не значило.
Сколько я так провалялся в терзаниях, сказать было сложно, но в какой-то момент эта пустота внутри начала трансформироваться. Не сразу и не резко, но начала. Принятие пришло тихо, почти незаметно. Я не перестал чувствовать боль, не перестал скорбеть, но понял, что с этим нужно жить. Марго больше нет, но я-то я ещё жив. И, бес возьми, я должен двигаться дальше, хотя бы для того, чтобы понять, ради чего всё это было.
Это не было ни радостью, ни облегчением, скорее — холодной, зрелой решимостью двигаться дальше. Куда? Зачем?.. Не важно. Движение — жизнь.
Боль осталась. Вероятно, она будет о мной до конца моих дней, но она больше не будет парализовать. Просто ещё одна женщина на моём личном кладбище. Очередная. Но эту я хотя бы помню.
Разорвав пелену наваждения, я, наконец, нашёл в себе силы подняться. Тело ныло, будто его прокрутили через мясорубку, но я заставил его потянуться к фляге. Отвинтил крышку, сделал несколько глотков мерзкой, вонючей жижи. Она обожгла горло, но прояснила голову, вернув хоть какое-то подобие бодрости. Потом достал из рюкзака банку фасоли, вскрыл её ножом и, не разогревая, съел всё до последнего боба. Вкус был отвратительным, но еда — это топливо, а я сейчас не в том положении, чтобы привередничать.
В шкафу мини-бара нашёлся гранёный стакан и бутылка водки с этикеткой, где гордо красовалось название «Пшеничная». Этикетка выглядела винтажно, но пах напиток, как и должен был. Я налил себе полный стакан, выпил залпом. Огонь прошёлся по венам, но это был хороший огонь, такой, что возвращает к реальности. Налил ещё стакан, но пить не стал. Этот был для моей Марго, если она всё ещё где-то здесь.
Я посмотрел на тело, завернутое в дорогую ткань. Жгучая брюнетка, ставшая неожиданно близкой за эти безумные деньки, лежала неподвижно. Даже под покрывалом я видел её слишком отчётливо. Нужно было сделать последнее, что я мог для неё. Я завернул тело Марго плотнее и поднял его с кровати. Оно оказалось неожиданно лёгким, будто вся жизнь, вся энергия девушки испарились, оставив только пустую оболочку. В груди кольнуло, но я стиснул зубы и пошёл к выходу.
На газоне перед зданием, среди пожухлой травы, я решил её похоронить. Лопату найти не составило труда — она висела на красном пожарном щите в коридоре первого этажа. Земля была мягкой, рыть было легко, почти как копать песок на пляже. Я работал молча, механически, не давая мыслям снова увести себя в бездну. Удар лопаты, ещё удар, ещё. Пот стекал по спине, но я не останавливался.
Уже под самый конец, когда яма была почти готова, из-за угла здания выковылял медленный заражённый. На нём была спецовка, некогда синяя, а теперь изодранная и покрытая бурыми пятнами. Одна нога была сломана, он волочил её за собой, из-за чего каждый шаг сопровождался тошнотворным скрежетом кости о кость. Его лицо было перекошенным, пустые глаза смотрели куда-то мимо меня, но голодное урчание, доносящееся из его глотки, не оставляло сомнений в его намерениях. Вид у него был жалкий, почти трагичный, как у брошенного беззубого брошенного пса, которому некуда идти, кроме как к своей смерти.
Я не беспокоился, что его урчание привлечёт других. Гнев, копившийся внутри, искал выхода, а адреналин уже бурлил в крови. Рядом с лопатой, на газоне, лежал красный пожарный топор с длинной рукоятью и тяжёлым лезвием. Я схватил его, чувствуя, как рукоять инструмента удобно легла в руку.
Медленный успел сделать ещё пару шагов, когда я с размаху опустил топор на его голову. Череп хрустнул, как сухая ветка, тёмная жижа брызнула во все стороны. Он рухнул, но я не остановился. На урчание подтянулись ещё двое, такие же убогие, с пустыми глазами и рваными ранами на телах. Я рубил их с яростью, которой сам от себя не ожидал. Топор пел в руках, каждый удар был точным и мощным. Один удар — и первый рухнул, второй — и второй разлетелся на куски, словно гнилая древесина. Когда всё закончилось, я тяжело дышал, чувствуя, как кровь стучит в висках. Перед глазами всплыли логи победы:
Уничтожен зараженный. Уровень — 0. Вероятность получения ценных трофеев — 0. Получено 3 очка к прогрессу физической силы. Получена 1 единица гуманности.
Уничтожен зараженный. Уровень — 2. Вероятность получения ценных трофеев — 13 %. Получено 6 очков к прогрессу физической силы. Получено 1 очко к прогрессу выносливости. Получено 2 единицы гуманности.
Уничтожен зараженный. Уровень — 1. Вероятность получения ценных трофеев — 10 %. Получено 3 очков к прогрессу физической силы. Получено 1 очко к прогрессу выносливости. Получено 1 единица гуманности.
Я только усмехнулся. Стойкость, значит. Ну, хоть за что-то спасибо.
Разобравшись с ними, вернулся к своему скорбному труду. Опустил тело Марго в могилу, стараясь сделать это как можно аккуратнее, хотя руки дрожали. В последний миг открыл её лицо и поцеловал в лоб, прощаясь. Накрыл покрывалом, но лицо девушки, бледное и умиротворённое, так и осталось перед глазами.
Каждый ком земли был как удар в сердце. Я засыпал могилу, разровнял землю лопатой, а потом просто долго стоял, глядя на холмик. Не было ни слёз, ни слов. Только глухая тишина внутри и вокруг.
И вдруг эту тишину разорвал рёв мощного дизельного двигателя. Он доносился издалека, но с каждой секундой становился громче, ближе, наполняя воздух вибрацией, от которой задрожала земля под ногами. Я насторожился. Звук шёл с севера, судя по эху, оттуда, где начинались старые склады промзоны. Это явно был не легковая машина, а что-то серьёзное, может, грузовик или даже бронемашина.
Вопрос был один: кто за рулём и что ему нужно? И, главное, что делать? Недолго думая, я отступил к зданию, готовясь к любому раскладу. В этом мире друзей мало, а врагов — хоть отбавляй. Очень сомневаюсь, что заражённые умеют водить машины, а значит это люди. Но люди как раз опасней всего — уж в этом-то я уже убедился наглядно.
Глава 20
Времени на глубокие размышления не было, нужно было залечь и оценить ситуацию из укрытия. Я скользнул внутрь административного корпуса, стараясь двигаться бесшумно, хотя по субъективным ощущениям сердце колотилось так, что, казалось, его можно услышать на другом конце города.
Так, первым делом нужно выбрать место для засады. Мой взгляд упал на гардероб на первом этаже — с рядами ржавых шкафчиков и вешалок, сейчас пустующих. Идеальное место. Едва ли кто-то в своём уме полезет сюда. Максимально неинтересная для мародёров цель, если это, конечно, они. Ни ценностей, ни еды, ни оружия — только вешалки да пара забытых ботинок в углу.
Я забрался под стойку выдачи, за которой когда-то, видимо, сидела какая-нибудь тётка и выдавала номерки. Пространство было тесным, колени упирались в металлическую перегородку, но зато отсюда открывался неплохой обзор на коридор через большое зеркало, висящее на противоположной стене. Оно отражало окна, глядящие на часть входа в промзону. Если кто и войдёт, я увижу его раньше, чем он заметит меня.
Затаив дыхание, я ждал. Автомат лежал рядом, но в тесноте с ним особо не развернёшься, так что я рассчитывал на ближний бой, если дойдёт до агрессивных переговоров.