Дверь в палату оставалась закрытой, но за ней раздавались шаги — тяжёлые, размеренные, как поступь палача. Каждый звук отдавался в голове, вызывая странное чувство угрозы. Я напрягся, ожидая чего-то, но чего — не знал. И вдруг перед глазами вспыхнул зелёный свет ещё одного воспоминания, мягкий, почти живой, как дыхание леса после дождя. Графиня. Её Дар. Я видел, как этот свет окутывает фигуру, раненую, почти умирающую. Лаки. Она выжила, но она… её лицо, обезображенное, покрытое шрамами, смотрело на меня с немым укором. «Зачем?» — будто спрашивала она. Я моргнул, и видение исчезло, оставив лишь привкус горечи во рту и жжение в глазах.
Я попытался пошевелиться, и рука случайно коснулась груди, где под бинтами угадывался свежий шов. От операции. Но под черепной коробкой у меня творился полный сумбур. Накатило ещё одно воспоминание. На этот раз это был мужчина. Пальцы дрогнули, и перед глазами возник Патрокл — его тёмные глаза смотрели прямо в душу. Мудрый взгляд долгоживущего существа. Настолько долго, что его впору назвать «вечным». Нодий. Это слово эхом отдалось в голове, но я не понимал, что оно значит. Только видел, как чья-то рука сжимает оружие, а вокруг нас — тьма, густая, как смола. Видение растаяло, и я снова оказался в палате, в этой стерильной клетке, где каждая деталь была насмешкой над моим нынешним состоянием полного смятения.
В вену тянулась капельница, и я чувствовал, как по жилам растекается холодный кисель антибиотиков, будто кто-то заливал в меня не лекарство, а само забвение. Я сжал кулак, пытаясь ухватиться за что-то реальное, за любую зацепку, которая вытащит меня из этой пустоты. И вдруг из глубины сознания, как из-под слоя пепла, вырвался шёпот: «Анютка». Это имя я произнёс вслух, едва слышно, но оно резануло по сердцу, как лезвие. Перед глазами вспыхнул её смех — звонкий, тёплый, почти живой. Я видел её где-то в Улье, в этом проклятом месте, где смерть была ближе, чем собственная тень. Она смеялась, а вокруг нас были руины, запах пороха и крови, но в тот миг я чувствовал, что жив. Смех погас, как портал серых, оставив меня в одиночестве, в белой палате.
— Аня… — пробормотал я, и память снова дрогнула, выдав обрывок диалога, такой яркий, что он казался реальнее этой койки. Её лицо, бесстрастное, почти холодное, но в какой-то момент оно обрушилось, под натиском утраты.
«Момент упущен. Я его упустил».
Я не помнил, о чём она говорила, но чувствовал, как сердце сжимается, будто от удара. Видение исчезло, и я снова оказался один, с этой болью в груди, которая была не только от операции, но и от чего-то гораздо более старого, гораздо более тяжёлого.
Я смотрел на белый потолок. Остаться здесь, в безопасности этой стерильной клетки, где кисель антибиотиков будет медленно тушить всё, что ещё во мне живо, или вставать и снова пытаться шевелиться. Что хуже? Я не знал. Забыть всё, позволить этой пустоте сожрать остатки меня, или вспомнить, вновь пережить всю боль, весь ужас, всю утрату? Я не знал, что страшнее — забыть или вспомнить. И это незнание было хуже любой раны.
Чуть не выругавшись в голос от накатившего приступа слабости, я сел на кровати. Провёл рукой по короткой причёске и огляделся. В палате никого, кроме меня, и койка всего одна. Не сказать, что пространства много, но это впервые. Однако не стоит заблуждаться, я снова в больничке на старте своей «игры». Нужно уходить. Сейчас же.
Личная победа — иммунный Гоблин уничтожен. Уровень — 36, гуманность — средняя отрицательная.
Личная победа — иммунный Таракан уничтожен. Уровень — 41, гуманность высокая отрицательная.
В ходе боя проявлена высокая скорость, меткость, ловкость и реакция.
Получено 94 очка к прогрессу ловкости.
Получено 31 очков к прогрессу скорости.
Получено 11 очков к прогрессу выносливости.
Получено 122 очка к прогрессу меткости.
Получено 36 очка к прогрессу реакции.
Получено 382 единицы гуманности.
Получена прибавка к уровню. Текущий уровень — Второй.
Внимание! Вы подняли уровень! Помните, что поднятие уровня дает вам дополнительные преимущества. Это был прекрасный бой, в качестве бонуса получено 50 распределяемых очков основных характеристик. Поздравляем! Делайте великие свершения, это вознаграждается!
Ничего, кроме раздражения, этот красный шрифт внутри не вызвал. Как можно начислять очки за убийства живых людей, пусть даже с такими дурацкими никнеймами (это же так называется, да?)?
Хотя… Уже имеющейся у меня информации достаточно, чтобы точно убедиться, что это не какой-то там круг Ада, но и реальностью этот Континент назвать нельзя. Не в привычном понимании, по крайней мере. Больше всего похоже на игру вроде русской рулетки. И я уже могу с ходу сказать, что игра эта мне не по душе. Не нравится. Скучная, неприятная и унылая. Хотя… Нет. Не унылая. Местами даже очень не нылая.
Но, как говорится — нравится, не нравится, спи, моя красавица. Со своими правилами в чужой монастырь не лезут. А значит, нужно научиться «играть» в эту «игру». И для начала неплохо бы попытаться разобраться в правилах.
— Меню, — произнес я тихо, чтобы тот, кто расхаживал по коридору, не услышал меня и не определил в мягкую палату.
Глава 24
Панель развернулась, показав скупой перечень вкладок: «Характеристики», «Инвентарь», «Навыки», «Задания», «Настройки». Всё выглядело, как интерфейс какой-то чертовой игры, в которую я не просил меня записывать. Но если это игра, то где-то должна быть кнопка «Выход». Ведь в каждой игре она есть, верно? Даже в самых дрянных симуляторах, куда тебя затаскивают против воли, должен быть способ свалить.
Я не великий геймер, но в этом вопросе разбираюсь достаточно, чтобы понимать, что если и искать где-то путь назад, в нормальный мир, то только в этом меню. Остаётся пустяк — найти эту проклятую кнопку, нажать, очутиться в привычной реальности и разобраться, кто засунул меня, лишённого памяти, в это игровое пространство, да ещё и издевается так жестоко. Не может быть, чтобы в этом беспределе не было виноватых. Уж одного гада я точно найду, вцеплюсь ему в горло, а заодно и пну пару раз под зад для профилактики, чтобы знал, как играться с чужими судьбами. Каким бы древним и сильным он не был.
Но не прошло и минуты, как я понял — это меню создано исключительно для того, чтобы запутывать таких вот, как я, простых русских пролетариев. Вот, например, зачем нужно многостраничное окно под заголовком «Умения», если там нет ни единой записи? Или эти семь разноцветных полосок, явно шкалы, которые должны что-то показывать, но о чём они — понятия не имею, потому что поясняющих подписей нет. Я мысленно ткнул в каждую вкладку, пролистал всё, что только можно было пролистать, но ни малейшего намёка на «Выход» не нашёл. Не исключено, что эту кнопку спрятали где-то за ворохом перекрывающих друг друга окошек, которые нельзя ни свернуть, ни убрать, только перетаскивать одно за другим, чтобы разглядеть. Путаница при таком раскладе неизбежна, но я подозревал, что дело не в этом. Из места, где ты даже своё имя толком не помнишь, свалить не так просто.
Шкалы в меню были, но расположены так неудобно, что я даже не стал разбираться, что к чему. Какой смысл тратить время, если всё равно ничего не понятно? Ясно одно — для начала надо найти кого-то, кто в этом разбирается. Вспомнился Быся, его насмешливый взгляд и манера говорить, будто он знает всё на десять шагов вперёд. Вот с такими людьми и надо потолковать в спокойной обстановке, чтобы дотошно разъяснили, как тут всё устроено. А пока время тратить впустую нельзя. Надо шевелить булками, если не хочу и эту жизнь пролюбить. Чем дальше я уберусь от этого города, пока не началось очередное «веселье» с участием заражённых, тем больше шансов остаться в живых. А оставшись в живых, нужно вджобывать, чтобы это так и осталось.
Пока я раздумывал над этим краем сознания, основное внимание уделял главной задаче — пытался настроить это чёртово меню. Перетаскивал окна, менял прозрачность, пробовал масштабировать, но всё было как в кривом зеркале. Чем больше я пытался разобраться, тем крепче становились подозрения, что моё будущее лишено радужных перспектив. Поправить это или хотя бы прояснить что-то мог только один человек — тот, кто всё это зачем-то придумал. Но где его искать?
Внезапно мои размышления прервал резкий сигнал базера боевой тревоги, раздавшийся где-то в коридоре. Его рёв прозвучал неожиданно и зло, как скрип железо по стеклу, режущий нервы на куски. Такие вот звуки специально ставят на сигналы.
Свет в палате, и без того тусклый, мигнул, а за окном я услышал гул, будто там, во дворе, разом замолотили несколько полевых генераторов, пытаясь удержать электричество в этом богом забытом месте. Я с усилием поднялся с койки, чувствуя, как боль в груди отдалась в каждом суставе. Тело слушалось плохо, но сидеть на месте было ещё хуже. Если это госпиталь, да ещё и военный — а где ещё может стоять базер? — то тревога значит только одно — что-то пошло не так. А на Континенте «не так» обычно означает, что скоро будет много крови.
Я вышел в коридор, придерживаясь за стену, чтобы не рухнуть. Белые стены, такие же стерильные, как в моей палате. По коридору пробегали люди в военной форме, кто-то с оружием, кто-то с медицинскими сумками. Лица у всех были напряжённые и напуганные. Как это часто бывает во время боевых действий, творился форменный бардак.
Я остановил одного солдатика, совсем молодого, с веснушчатым лицом и нервно бегающими глазами. Он попытался прошмыгнуть мимо, но я преградил ему путь, выпрямившись, насколько позволяла боль в груди.
— Эй, боец, стоять, — рявкнул я, сам удивившись, откуда во мне взялся этот командирский тон. — Представься по форме.
Парень замер, явно не ожидая такого напора от меня, и пробормотал, запинаясь: