– Не дам! – Он поджал губы и нахмурил бровки.
– Дай, Ялик!
– Неть.
Я вспомнила, что, обидевшись, схватила пластмассовую лопатку и ударила его со всей силы по лбу. Ох… Он кричал, как девчонка. Ныл, выл, звенел ультразвуком на весь двор. Все соседи тогда сбежались. Возможно, как раз после этого его мама и запретила ему играть с жадной толстой соседской девчонкой.
– Вспомнила… – Я опустила взгляд.
Щеки полыхали от стыда.
– Было весело, – усмехнулся Ярик.
Встал со скамейки и аккуратно, чтобы не упасть, присел и помог мне закрепить ролики на каждой ноге.
– Спасибо, – пробормотала я, – и прости.
А ничего ведь не изменилось: я все та же соседская толстушка, готовая драться за баранки. Вот же стыдоба…
– За что? – Ярик встал и протянул мне руку. – За маленький шрам, который ты оставила мне на память? Ерунда. Зато каждый день, глядя в зеркало, я вспоминаю тебя.
Я уставилась на него, не зная, как реагировать и что сказать. Может, он шутил?
– Поехали! – Он протянул мне руку.
Как сказать ему, что если я встану, то покачусь вниз по дороге, сбивая людей, коляски с детьми, деревья и лотки с мороженым?
– Я боюсь…
– Со мной можешь ничего не бояться! – Он решительно протянул и вторую руку.
Кто-то хихикнул. Я обернулась: две тощие селедки моего возраста на соседней скамейке надевали ролики, без стеснения поглядывая на нас.
«Ну и смейтесь!» – решила я.
Ухватилась за ладони Ярика и решительно встала.
– Ой! – Я неловко покачнулась.
– Не бойся! – Он сжал мои руки крепче.
Отъехал назад и легонько потянул меня за собой.
– Ай! Ай-ай-ай-ай… – пропищала я тихо-тихо.
И поняла, что… еду за ним! Еду! Он катил меня осторожно. Смотрел прямо в глаза. И, черт возьми, опять улыбался! Ну нельзя же так! Когда я еду, раскорячившись, вспотевшая, с выпученными от страха глазами, в распахнутой куртке, глотая ветер открытым ртом, вот так нагло, обаятельно и весело улыбаться нельзя!
– Ты едешь, Дашка! Едешь! – рассмеялся он.
И мне хотелось плакать от счастья.
Теперь Ярик держал меня за одну руку и ехал рядом. Селедки больше не смеялись, они остались где-то позади. А я не спеша катилась по широкой дороге, улыбаясь первым щедрым солнечным лучам. И больше не чувствовала себя неуклюжей коровой. И мы держались за руки!
И какое-то детское чувство накрывало меня с головой: он мальчик, я девочка, между нами происходит что-то необыкновенное. Стоит ему посмотреть на меня – и щеки вспыхивают, сердце стучит в два раза быстрее, а планета замедляется и пропускает один оборот вокруг своей оси. Возможно, я немного преувеличиваю, но притяжение уже не действует. Мы в облаках!
– Значит, ты станешь музыкантом? – спросила я Ярослава, когда мы остановились у какого-то киоска, сделав огромный круг по парку.
Было так жарко, что хотелось скинуть куртку и упасть на едва проклюнувшуюся из-под земли и снега зеленую травку.
– Да! – кивнул он, боясь отпускать меня, чтобы я не потеряла равновесие и не грохнулась на асфальт.
– Так и вижу тебя за старинным роялем в большой столичной консерватории! – призналась я. – Клавиши оживают под твоими пальцами, зал сначала замирает, а потом отчаянно аплодирует. Ты – виртуоз, талантливый импровизатор, лауреат множества музыкальных премий и желанный гость на любом концерте. Ух!
Ярик удивленно заморгал:
– Говоришь как мой отец.
– У тебя точно все получится. – Я покрепче вцепилась в него пальцами и чуть не задохнулась, едва он подъехал ближе. – Я слышала, как ты играешь, и могу заверить: это божественно. Особенно вот эта мелодия: па-а-ам, пам, пам, па-пам, па-па-па-пам! Пам па-а-аам!
Наверное, вышло не очень похоже, потому что он нахмурился.
– Это моя мелодия, – его голос даже похолодел, – я сам ее написал.
– Правда?! – Мне хотелось обнять его, хотя бы взглядом. – Она же крутая! Сумасшедшая, яркая… Офигенная!
– Думаешь? – словно не верил Ярик.
– Точно тебе говорю.
Я неловко покачнулась и буквально въехала в его объятия.
– Спасибо, – проговорил он, близко наклонившись ко мне, обжигая дыханием.
Я почувствовала, как его твердые ладони обхватили то место, где у меня должна была быть талия. Даже через ткань куртки я ощущала жар его рук.
– С… с твоим талантом, – пытаясь прочесть его взгляд, выдавила тихо, – у тебя получится все, что захочешь.
Ярик не спешил с ответом. Отпускать меня, надо заметить, тоже не торопился. Молча смотрел на меня и будто отчаянно не пускал что-то, рвавшееся изнутри на волю. И казался таким серьезным, что меня пробирало буквально до мурашек. Мы замерли, не зная, что делать с этой внезапной близостью, и молчали, боясь сболтнуть лишнее.
– Хочешь мороженого? – наконец хрипло спросил он.
«Капустные кочерыжки, листья салата, сухие хлебцы, зеленая фасоль, грудка, яблоки, огурцы – никаких вредных вкусностей!» – вяло, но все-таки сработала сигнализация где-то на задворках моего сознания.
– Конечно, хочу! – погружаясь в глубину его немигающих глаз, выпалила я.
– Тогда жди! – Ярик улыбнулся. Отпустил меня, убедился, что я стою твердо, и усмехнулся: – И постарайся дождаться меня, не упав.
– Да-да-да-да! – пропищала я тихо, как мышь.
И облегченно выдохнула, едва он отвернулся и отъехал к ларьку. Теперь можно было позволить себе хоть мгновение не втягивать живот. Фух!
Проводила Ярика взглядом и отвернулась. Поспешно стерла ладонью пот со лба, подставила лицо первым солнечным лучам и улыбнулась, пытаясь унять разрывавшее меня изнутри непривычное волнение.
– Даш? – испугал меня его голос.
Я тут же опустила руки и прогнала торжествующее выражение со своего лица. Обернулась.
– Что?
– Ты не сказала, какое мороженое будешь, – крикнул он.
Приказав ногам не разъезжаться, я улыбнулась:
– Шоколадное!
– С орешками и сиропом?
Как я могла сказать «нет»?
– Да-а-а!
6
– Я больше года копил на синтезатор, – сознался Ярик, – а как теперь принести его домой, не знаю.
Мы сидели на краю лавочки, вытянув ноги, обутые в одинаковые ботинки с колесиками, и щурились от ярких солнечных лучей.
– А в чем проблема? – спросила я, откусывая хрустящий край вафельного рожка.
Шоколадное мороженое переливалось светло-коричневым и мягким кофейным на солнышке, оно сладко пахло нежным какао, и у меня с трудом получалось сдерживаться, чтобы не сточить сразу все.
– У меня отец – дирижер. Выдающийся. – Ярик как-то устало опустил плечи и поник. – Мы его почти не видим, постоянно в филармонии или на гастролях, но жестко контролирует мою учебу. Музыку, я имею в виду. – Он жадно откусил самый кончик фисташкового мороженого и посмотрел на меня. – У него большие планы на мой «талант». – Ярик качнул головой и рассмеялся: – А я хочу собрать банду и играть рок. Вот куда меня тянет.
– Тебе нравится рок? – удивилась я.
И тут же вспомнила заводную композицию, которой оканчивались все его музыкальные упражнения. Ну еще бы! Так и есть: если к ней добавить гитару, побольше басов, ударные, отвязный вокал – да она заиграет совсем по-другому!
– Еще как! – Он заметно оживился. – Хочешь пойти со мной на концерт? В субботу «Purple Eagles» выступают в клубе «Чайка» в девять вечера.
– Конечно! – обрадовалась я. У меня внутри затрепетало от предвкушения. – Надо только отпроситься у бабушки. Вряд ли она надолго отпустит девятиклассницу, да еще в такое место.
Я знать не знала, что за «Пепл иглс» и какую музыку они играют. Но мне было все равно: оказаться вдвоем в полутьме наполненного музыкой танцпола в толпе скачущих людей – это ли не кайф?
– Мы можем сказать твоей бабушке, что делаем вместе какой-нибудь проект, – предложил Ярик. – Сходим на часик – и домой. Как тебе?
– Она, конечно, будет переживать, но я – за!
– Вот и отлично, – улыбнулся парень.
– Так где твой синтезатор? Ты так и не сказал, – напомнила я, облизывая шоколадное мороженое. – Куда ты его спрятал?
В его глазах мелькнул огонек авантюризма.
– Мы с моим другом Борей договорились с завхозом школы, и нам выделили комнатку в подвальном помещении. – Он с хрустом отломил зубами край рожка. – Где лыжный инвентарь хранится, помнишь?
– Да.
– Вот. Там есть небольшая комнатка, без окон. В ней разрешили репетировать пару часов в неделю. Прохладно там, зато не слышно ничего – звукоизоляция отменная. Мы уже поставили синтезатор, притащили гитару Борькину, осталось найти еще пару человек, и у нас будет своя группа.
– Здорово, – произнесла я мечтательно, – хотелось бы побывать на вашей репетиции.
– Приходи, конечно, буду рад! – воскликнул Ярик.
И вдруг наклонился ко мне близко-близко… Я вздрогнула и замерла.
– Ты чего? – Я расправила плечи.
– Шоколад! – Он нежно провел пальцем возле моей губы. – Ты испачкалась.
Стер следы мороженого и судорожно выдохнул.
– А-а… Ясно, – пробормотала я, наблюдая, как неохотно он отодвигается обратно.
– А ты о чем мечтаешь? – вдруг спросил Ярик.
– Я… – Я посмотрела на его перемазанный шоколадом палец, который он без стеснения сунул в рот, чтобы облизнуть. – Я…
«Боже, помоги мне придумать хоть что-нибудь вразумительное! И немедленно!»
Да, я мечтала. Человек не может не мечтать. Мечтала похудеть, мечтала завести настоящих друзей, мечтала идти по улице и чтобы в меня не тыкали пальцами. Чтобы перестали обзывать – изо всех сил мечтала! Но никогда не думала о том, чего я хочу от жизни.
Вот Ярик – он был рожден для музыки. Такие, как Янка Логунова, тощая задавака, рождена для того, чтобы трясти костями на подиуме, рекламируя трусы-ниточки и купальники, сшитые из носовых платков, для таких же тощих задавак, как она. А я? Ведь я не умею абсолютно ничего, что бы выделяло меня из толпы. Разве что есть. Поглощать пищу, испытывая неземной кайф и нереальное наслаждение. Но разве это талант?