Арсений любил красивые вещи, уют в доме. В этом они с мамой совпадали. Мама, даже при минимальных затратах, умела создать красивый интерьер и уют. Мария Ивановна была равнодушна к быту и уюту. Вероятно, и это раздражало Арсения.
Как только Арсений получал деньги, мама звонила Марии Ивановне, чтобы она пришла за деньгами для детей, зная, что Арсений довольно быстро найдет им применение. Меня это удивляло. Мне казалось, что не мама, а Арсений должен звонить и заботиться о детях.
Арсений хорошо рисовал, у него был большой набор цветных импортных карандашей различных оттенков. Его рисунки были весьма живописны. Он нарисовал маме ангелочка с луком и стрелой в руке, летящего над кустом из роз. Внизу был текст:
«Смотри, Эрос летает
Вокруг цветущих роз
И сердцу обещает
Тоску, бессмертье, слез».
Я спросила: «Кто такой Эрос?» Арсений ответил: «Бог любви».
Мне он, по моей просьбе, рисовал девочек — типа Мальвины, но с золотыми волосами в кружевных, воздушных платьях на фоне дворцов и цветов. Позже, когда я пошла в первый класс, нарисовал мне лисичку с портфелем и написал смешные стихи. Маме рисовал кошку (мама) и пса (Арсений) и тоже смешные подписи.
Как-то няня, убирая квартиру, отодвинула мою кровать, и на пол упала любимая кукла, привезенная в подарок моей польской бабушкой. Большая, фарфоровая, с длинными волосами и закрывающимися глазами. Кукла разбилась, и на пол выпали глаза. Они лежали и смотрели, как будто жили отдельной жизнью. Это было страшно, и очень жалко куклу. Я громко заплакала. Ко мне в комнату вбежали перепуганные мама и Арсений. Увидев, что стало с куклой, начали успокаивать. Обещали завтра найти подобную. Куклу привезли, но не такую, а целлулоидного пупса, с набором одежды, металлической кроваткой и постельным бельем. Все это было в красивой коробке. Я давно мечтала о такой. Где они достали куклу, не знаю. Поступали они в магазины редко и моментально раскупались. Тогда у девочек они пользовались таким же успехом, как сейчас кукла Барби. Я засыпала, поставив коробку с куклой у своей кровати, поскольку кукла была целлулоидная, не было опасения, что она разобьется. Я еще не успела заснуть, в комнату вошел Арсений и позвал маму: «Тоня, Тоня, посмотри, как спит Лялька, она даже ночью с пупсом не расстается».
Еще вспоминаю необычную игрушку из более раннего детства. Мама купила ее где-то в магазине, куда поступали иностранные товары (торгсине). Тоже большая коробка, открываешь крышку, там внутри зеленое поле, на нем фигурки овец, коров, коз и с ними пастушок. Сбоку у коробки (коробка, видимо, деревянная) винт, если его покрутить, все приходит в движение, — пастух и стадо перемещаются по полю. Почему-то этого пастуха я называла «Дын-Дып». Спрашивала у мамы, она тоже не могла вспомнить почему.
Летом 1938 года мама и Арсений уехали на Волгу, а меня отправили в писательский детский пансионат — «Малеевку». На Волге они чуть не погибли. Заплыли далеко на лодке; внезапно началась буря с проливным дождем и сильным ветром. Грести становилось все труднее, ветер вырывал весла из рук Арсения, мама не успевала вычерпывать воду. Лодка почти вся наполнилась водой. Кругом грохотало и сверкало. Когда они добрались до берега, лодка была почти затоплена. Берег опустел, на помощь прийти было некому. Выйдя из лодки, они долго приходили в себя, мама считала их спасение чудом. Осенью этого же года Арсений уехал в командировку в Туркмению для перевода туркменского классика Кемине. Из Туркмении он привез маме в подарок «сюзане» — ковер, вышитый шелком, ручной работы, яркой расцветки, огромный, во всю стену. Очень любопытное предание связано с этими коврами. Ковер вышивают несколько поколений женщин, такая это трудоемкая работа. Кто дошивает его последним, оставляет кусок ткани свободным, не вышитым. Иначе считается, что «дошивает» свою жизнь. Себе Арсений привез красивый халат, необычного фасона. Очень широкий рукав в пройме и зауженный книзу. Ткань плотная, продольностеганая, с цветными продольными полосами от темно-лилового до светло-сиреневого. Халат был длинный, до самого пола. И еще привез пряжу из верблюжьей шерсти — теплую и мягкую. Из нее мама и няня навязали кучу вещей — Арсению свитер, несколько женских кофточек, варежки, носки, а мне еще шапочку и шарфик.
Часто приезжал к нам папа. Мы очень тосковали друг без друга. Привозил мне подарки и старался развлекать меня. Мы много ездили с ним в театры и кино. Смотрели «Синюю птицу» во МХАТе. Были в Большом театре на «Щелкунчике», «Снегурочке», «Царе Салтане».
В Москве тогда открылось «Стереокино», кажется, в к/т «Метрополь» или «Москва», где-то в центре, там на киносеансе выдавали очки с цветными стеклами, при помощи которых создавалась иллюзия объемных предметов, которые как бы «выплывали» с экрана в зрительный зал. Почему-то запомнилась большая рыба, она плыла прямо на меня с выпученными глазами и открытым ртом, которым хлопала так, как будто хотела меня проглотить.
Очень любила с папой ездить на такси по московским переулкам, где стояли старинные особняки. Папа очень интересно рассказывал об истории этих особняков и переулков: кем были хозяева особняков, почему названы так переулки. Возил меня в «Клуб писателей» — так в те времена назывался Дом литераторов, на утренники, кормил меня пирожными, там и тогда была замечательная кухня. Бывали в гостях у писателя В. Шкловского, с которым папа очень дружил, у писателя А. Ивича, с их дочкой Сонечкой я дружила с раннего детства, у писателя А. Марьямова, папиного друга. Там было два сына — Миша и Алик, почти моего возраста. С ними ходили в зоопарк. Пока мы бегали по аллеям от клетки к клетке, рассматривая зверей, наши папы играли в шахматы, которые брали с собой. Папа прекрасно играл в шахматы, видимо, его способность к анализу и логическому мышлению способствовала хорошей игре. Шахматами он был серьезно увлечен. Следил за матчами, покупал журналы, связанные с шахматами. Конечно, скамейка, на которой они располагались, обрастала «болельщиками», живо реагирующими на передвижение фигур.
Как-то в один прекрасный солнечный день приехал папа и сказал, что мы сегодня поедем в «Переделкино» в гости к Корнею Ивановичу Чуковскому, с которым папа дружил. Я, конечно, знала все сказки К. Чуковского, и мне было интересно увидеть известного писателя, книжками которого в стихах и прозе зачитывались все дети, — про мальчика Пенту и морских разбойников, про девочку Лялю, которая «в парке гуляла одна».
Поскольку меня в детстве тоже называли Лялей, мне особо интересно было увидеть К. Чуковского. Я надела красивое розовое шелковое платье, все в воланах, сзади пояс завязывался большим бантом, и розовые кожаные туфли с меленькими золотыми пряжками на ремешках. Я казалась себе очень нарядной. Мама сказала, что будет жарко и надо надеть что-нибудь полегче. Я не послушалась и потом пожалела. Корней Иванович принял нас очень радушно. Мне он понравился — высокий, смешной, похожий на свои шаржи, с веселыми глазами. Он сказал, что знает, — меня зовут Ляля и что, значит, его книжка и про меня тоже. Потом мы пили чай на террасе. Папа с Чуковским вели бесконечные разговоры о литературе, а я изнывала от жары и духоты, и, даже когда вышла в сад, не стало легче. Я мечтала только об одном — скорее все сбросить и залезть в воду. Прощаясь с нами, Чуковский подарил мне книжку, ту самую, про Лялю (со своим автографом).
В один из своих приездов папа привез книгу «Алиса в Зазеркалье» на английском языке, тогда в переводе ее не было. «Алису в Стране чудес» я прочитала, и она мне очень понравилась. Папа читал мне «Алису в Зазеркалье» с листа на английском языке, как будто текст был на русском. Перевод был синхронным. Папе предлагали сделать перевод этой книги для издания. Но сделать это он не успел.
В это время папа работал над изданием собрания сочинений В. Маяковского, где второй том вышел под его редакцией и с его комментариями.
Весной 1939 года мама и Арсений уехали в Грузию, где он переводил грузинских поэтов. Со многими Тарковский подружился: с Симоном Чиковани, Георгием Леонидзе, во второй раз в Грузии они с мамой были в 1945 году, и та дружба продолжалась.
Пробыли в первую поездку в Грузии они недолго, когда вернулись, почти сразу уехали все вместе (меня взяли с собой) в Чечено-Ингушетию для переводов национальных поэтов. Сначала жили в столице республики — Грозном, а затем в ауле Ведено, где прожили до конца лета.
Грозный я запомнила как бело-зеленый город. Белые здания и много зелени — парки, сады. Кругом деревья и цветы. Удивила река, протекающая через город, вся в радужных пятнах. Я спросила, что это такое. Арсений мне объяснил — это нефтяные пятна, которые иногда попадают в воду. Жили мы в центре города в гостинице, в люксовом номере. Приходили поэты, которых Арсений должен был переводить (по подстрочникам). Пробыли в городе недолго и уехали в аул Ведено, ставший теперь печально известным, расположенный высоко в горах, там Арсений продолжал работу. Места удивительной красоты. Сообщение с Ведено было автобусное. Многие из Грозного ездили на отдых в этот аул. Поселили нас в доме потомка Шамиля, их национального героя, хозяина звали Нурид. В его доме нам предоставили две комнаты. При доме был огромный сад, кроме плодовых деревьев и многих других росла трава такой высоты, что, пригнувшись, в ней можно было прятаться. Через сад вела тропинка, по которой спускались с горы. Из горы бил родник, а под горой текла река, стекала с гор, покрытых снегом. Поэтому была очень холодная, но прозрачная, как стекло, очень мелкая. Проплывала в ней форель, все дно было как на ладони. Арсений сделал запруду из валунов, и получился маленький бассейн. Я могла там плавать, а взрослые окунаться.
В Ведено я подружилась с девочкой Нюсей (Анной), родители ее были преподавателями, жили в Грозном. Как-то мы с Нюсей пошли купаться и увидели возницу-чеченца, который приехал к роднику, чтобы набрать воды для пионерского лагеря. Пока вода текла в бочку, а лошадь что-то меланхолично жевала, возница завел с нами разговор: «Дэвочки, вы русские?». «Да», — отвечаем мы. «Скажите сваим родитэлям, что завтра русски рэзать будим!» Я помчалась домой и с порога радостно закричала: «Мамочка, завтра русских резать будут!» Мама с удивлением посмотрела на меня и сказала: «И чего же ты радуешься, дурочка?» Видимо, мама не разделяла моих романтических представлений об этом как о приключении. Но, слава Богу, никого не резали. Хотя кровная месть продолжала там существовать, и Нурид много об этом рассказывал, как это тянется через много поколений. Но к нам относились хорошо, с уважением, знали, что Арсений переводит их поэтов.