р мертвячья тошнота чудится. – Тебя от мертвечины, что ли, рвет?
– Дурак! – постучал себя по голове Ленивец. – Тошнота – это знак! Перед тем, как мертвяк появляется, тошнота подступает. А потом уж никакой тошноты, только сладость.
– А еще я слышал, что мертвяки все шутихи делают, – вспомнил Куцый. – Мякиш говорил, что если бы не шутихи, то ничего и никого бы вокруг не было. Что вымерзло все кругом, а потом шутихи пошли, и все начало возвращаться. Что эти шутихи, вроде как, сита, из которых бабы брюкву в деревне сеют.
– Нашел, кого слушать! – поморщился Ленивец и едва и сам сдержал тошноту. – Нет веры человеку, который неизвестно что в себя пихает. Ты лучше скажи, Куцый: тебя, случайно, не тошнит?
– Тошнит, – признался Куцый. – И в сон клонит.
– Точно клонит? – словно окаменел Ленивец. Приподнялся, подпрыгнул, в края бруствера руками уперся, шею вытянул – откуда только ловкость образовалась? – и вдруг присел и зашептал так, словно Кудр за поворотом траншеи присел по нужде: – Тряпку, тряпку! – Ленивец бормотал и лез куда-то в карман комбеза. – Тряпку взять и помочиться на нее, да под нос, иначе уснешь и ничего не увидишь. Так меня Кудр учил. Быстро, Куцый, быстро, а то все проспишь!
– Что быстро? – не понял Куцый.
– Быстро в бункер! Ружье свое с последним патроном тащи! – зашипел Ленивец. – Да на платок помочись и дыши через него, а то уснешь сейчас! Мертвяки газ в траншею пускают, чтобы мы спали и не охотились на них. Знал бы ты, Куцый, скольких я уже мертвяков проспал! Мы бы и теперь спали, но мы траншею чистим. Кудру спасибо, что траншею чистим. Кудру спасибо! Да беги же, Куцый!!!
Пулей полетел Куцый по траншее, даже прорезиненные башмаки залил. Заскочил в бункер, схватил ружье, вывалился опять в траншею и назад помчался. На бегу думал, что не охотился он никогда на мертвяка и даже не знает, как на него охотиться, потому как последнего мертвяка доели еще до того, как Куцый караульным стал. И каково это – мертвяка есть? Не будет ли его тошнить от мертвечины? Может быть, лучше на гречке и кильках остаться?
– Вот он! – прошипел Ленивец. – Не зря я эти железные грибы отстукивал. Приманил-таки!
Выглянул из траншеи Куцый, зажимая лицо вонючим платком, и чуть обратно в траншею не свалился. Впереди, в сотне шагов, на самом краю плеши, у одного из железных грибов, сидела, растопырив ноги, огромная стальная муха. Такая огромная, что размерами с бункером могла бы сравняться. Сидела и светила во все стороны глазами-огнями, лучи испускала. А возле гриба, по которому Ленивец иногда стучал, стоял то ли придурок, то ли еще кто. Шляпку железного гриба он поднял, светящееся нутро вывернул и в этом нутре копался. Ноги у него были белые, руки белые, туловище белое, а на голове словно огромный оживляж был надет – белый и матовый. И под руками, которые нутро гриба потрошили, искры мелькали и огонечки вспыхивали.
– Подманил-таки, подманил, – радостно прошипел Ленивец и потянул к себе ружье Куцего.
– Стой! – выдернул у него ружье Куцый. – Мое ружье! Где мертвяк-то? Муха – мертвяк? А то я кроме мухи только придурка какого-то вижу, а придурков убивать нельзя. Их нужно на минное поле заводить или в шутиху заманивать.
– Сам ты придурок! – прошипел Ленивец. – Это и есть мертвяк. Вон, в белом который.
– И его вы ели? – ужаснулся Куцый.
– Стреляй, Куцый! – заскулил Ленивец. – Стреляй в него, а то мы тебя съедим. Если Кудр узнает, что мы мертвяка упустили, он не мне, а тебе пятки деревянной ногой отстукивать будет!
Поморщился Куцый. Даже смотреть было больно, как Ленивцу пятки отстукивали, а уж на себе это испытать и вовсе не хотелось. К тому же не железными пятки у Куцего были, обычными. Еще матушка, когда он был маленьким, щупала его пятки, ладони, все тело пальцами проходила и причитала:
– Правильный мальчик-то какой, со всех сторон правильный! Лишь бы придурок из него не получился, а так-то совсем правильный!
«Как же может получиться придурок из человека, который и не придурок вовсе?» – подумал Куцый. Поймал на мушку мертвяка в белом и медленно-медленно потянул на себя спусковой крючок, об одном думая – чтобы патрон не подвел. Ведь патрон-то – последний! Если подведет, и убиться будет нечем. А деревянная нога у Кудра такая тяжелая, что лучше уж убиться…
Выстрел громыхнул так, что в ушах заложило. Мертвяк замер, захлопнул гриб и опрокинулся на спину. Завыло что-то, огни замелькали, зажужжало что-то высоко над головой.
– Пошли! – прохрипел Ленивец и полез на бруствер.
Трудно полез, – поддон-то у бункера остался, – но вылез. Наверное, очень хотел вылезти. За ним и Куцый выбрался. С ружьем наперевес пристроился, в котором уже ни одного патрона не осталось.
– Медленно иди, – предупредил его Ленивец. – Когда охотишься на мертвяка, главное – все медленно делать, чтобы добычу не спугнуть.
– Так вот она, добыча, – ткнул перед собой ружьем Куцый.
– Нет, приятель, – поморщился Ленивец. – Ничего ты не понимаешь в добыче. Добыча еще только летит. А это мы с тобой приманку подстрелили. У мертвяков всегда так – половина охоты – приманку подстрелить, вторая половина – добыча. Добыча прилетает, когда приманка подстрелена. Но мертвяк очень умный, поэтому и попадается редко.
Они успели пройти шагов двадцать. Потом в воздухе что-то загудело, засвистело, рядом с одной мухой присела еще одна и тоже растопырила глаза-лучи. А потом из второй мухи высунулось жало размером с Ленивца и пукнуло. Выдавило из себя что-то блестящее и яркое. Взлетело это блестящее под уже светлеющим небом и осыпалось сухим и ярким дождем. Как градом застучало по низкой траве. А над дождем поплыли под желтыми пленками яркие светляки, да так, чтобы назначенную добычу Ленивец и Куцый точно не пропустили.
Куда только ленивость Ленивца делась? Как козленок поскакал к добыче и начал сгребать в кучу. Да разве такое сгребешь, если куча должна получиться чуть ли не с самого Ленивца!
– Жри! – заорал Ленивец Куцему, поднимая с травы что-то блестящее, срывая с этого блестящего кожуру и отправляя темное ядрышко внутрь. – Жри! А то сейчас Кудр прискачет – светляков издалека видно. Много не съешь, но что съешь, все твое. А Кудр прискачет, и прощай, мертвяк! Будешь получать по крошке, хотя тут надолго хватит, надолго!
Куцый наклонился, поднял с травы блестящую крупицу добычи. Пошевелил ее в пальцах, ошелушил от кожуры, потрогал коричневый кругляшек, поднес к носу, дурея от невозможного, чудесного запаха, и положил в рот. Куда там Станине! Сначала по языку потекла сладость, потом другая сладость, потом третья, потом что-то или ореховое, или медовое, потом снова сладость, и все это вместе сделало Куцего счастливым. Пусть ненадолго, пусть только на языке, но – счастливым. Как же хорошо, что не стал он придурком, как же хорошо!
Куцый посмотрел на свое бесполезное ружье, отбросил его в сторону, обернулся, покачиваясь, к стальным мухам, и увидел, что из них вышли еще несколько мертвяков. Двое из них кладут упавшего мертвяка на странный топчан с ручками и заносят в одну из мух, а еще один стоит у гриба и смотрит на Куцего, смотрит…
– Аааа! – разнесся со стороны сторожки вопль Кудра.
А затем и стук копыт Мякиша послышался. Мякиш очень быстрый. Мало кто может его обогнать…
Андрей ГребенщиковМутанты учатся летать
А небо ласковое на вид! – жаль только издалека.
Рожденный ползать легко взлетит от правильного пинка
И осознает, что был не прав, стремясь оторваться от
Земли, с зеленой циновки трав пустившись в дурной полет.
Любуйся видом на мега-высь, лежащий на облаках.
Дерзнувший реять нагадит вниз, познав наконец-то страх.
Пускай не сед он и безбород, но выучит вмиг одно:
Что притяженья не побороть, и участь упавших – дно.
Смирись, ведь выбрать одно из двух за нас успевает бог.
Упавший наземь испустит дух, прокашляв: «А вам слабо?»
Вновь смоют хлынувших слез ручьи мечту голубых небес.
Диспетчер смену закончит и, усталый, пойдет к себе[1].
– Мистер Мутото, давай, пошел! Разбег! Крыльями работай, крыльями! Сильней маши, сильней, ядрена ложноножка!
Маленькое синекожее существо, подгоняемое задорным нецензурным криком, неслось по утесу, отчаянно перебирая тремя лапами.
– Шасси убирай, дебил, шасси!
Существо ускорилось и, забавно переваливаясь с боку на бок, рывком поднялось на задние лапы, при этом поджимая под себя единственную переднюю конечность.
– Хорошо! Направление держи, корпус ниже! Крыльями энергичнее! Раз-два, три-четыре, раз-два, три-четыре!
Тот, кого назвали Мистер Мутото, послушно замахал двумя парами куцых крылышек, торчащими из его жилистой, костистой спины.
– Синхронней! Синхронней, говорю! Ноги, крылья, движение корпусом! Голову втяни! Беги, синежопый, беги!
Когда до обрыва оставалось не больше десяти метров, раздалась громкая, отчетливая команда:
– Отрыв от земли! Крылья на полную мощность!
Существо в три прыжка преодолело остаток пути и, бешено работая малахольными крылами, рванулось в воздух. Маленькое, несуразное тельце на миг застыло между небом и замлей, а затем…
– Минус один, – удовлетворенно пробормотал седой человек, несколько секунд назад надрывавший горло в крике. Он проводил взглядом Мутото, чей недолгий полет быстро перешел в стремительное пике. – Гравитацию не обманешь, сучье племя…
Седой извлек из-за пазухи скомканный лист бумаги, без труда отыскал строчку с именем незадачливого летуна – тот шел первым в списке – и уже собрался было вычеркнуть из живых, как вдруг устыдился собственной поспешности. «Не по-людски это».
Терпеливо дождался, пока истошный визг затихнет где-то далеко внизу, и лишь тогда толстой карандашной линией исключил новобранца Мутото из Летной Дважды Краснознаменной Школы имени Кавалера Ордена Дружбы Народов первой степени товарища Михалыча.