– Стоооой, сука! Не стреляй! – хорошо знакомый голос, но…
Додумать Михалыч не успел – винтовка, выбитая из рук мощным ударом, отлетела на землю. Владелец, не удержав равновесия, последовал за ней и оттуда изумленно выдохнул:
– Вазген?!
– Что же ты, тварь гуманоидная, творишь?! – Вазген Вартаныч орал на чистом русском, потешный кавказский акцент исчез в неизвестном направлении. – В ребенка целишься, урод?!
– Вартаныч, чего кричишь? – Старик, чертыхаясь и охая, поднялся. – Все ущелье завалено вашими заморышами. Подумаешь, плюс-минус один…
– Внизу сеть натянута, тупой ты дебил! Думаешь, кто-то даст гробить своих детей на забаву отмороженному пришельцу?!
– Кто тут пришелец – это очень большой вопрос, – Михалыч с ненавистью уставился на взбешенного синежопа. – Лично я – на своей земле!
Хоботок Вазгена вытянулся во всю немалую длину и мелко задрожал, то сокращаясь, то вновь увеличиваясь, что в переводе на человеческий означало глубочайшее презрение.
– Когда ты грохнулся с неба на свою землю, мы тебя выходили, починили, на ноги поставили…
– …на цепь посадили, – перебил его старик.
– Скажи спасибо, что не в клетку! С нашими сородичами вы именно так и обходитесь. Мы слишком долго терпели тебя и потакали твоим тупым выходкам… Изо всех сил пытались наладить контакт, узнать людей получше. И, наконец, узнали: вы – бесперспективная ветвь эволюции, бесполезная, но, к счастью, исчезающая форма жизни, ненавидящая все вокруг. Для венца творения вы слишком жестоки, ленивы и невежественны, вам ничего не интересно, кроме пьянства и мздоимства. За столько лет не выучить ни одного слова на нашем языке, не запомнить ни одного имени – ты хоть знаешь, как называется наше племя? «Синежопы» – это неправильный ответ! А сегодня ты поднял оружие на ребенка…
Михалыч равнодушно пожал плечами:
– Глупо судить обо всех людях по одному желчному старику со скверным чувством юмора. Впрочем, бог вам судья. Что теперь? Убьете меня?
– Ты так ни хрена и не понял, человек. Мы не отбираем жизни у разумных существ. Даже у таких маньяков и детоубийц, как вы.
– Ну так что со мной будет, о гуманный синежоп?
– Ничего. Вали домой, контакт между культурами не удался, все свободны. Я пришлю кого-нибудь, с тебя снимут цепь.
Старик криво ухмыльнулся и тяжело опустился на землю.
– Не утруждайся, как-нибудь сам управлюсь.
Он долго копался в карманах, пока, наконец, не обнаружил искомый кусочек гнутой проволоки. Всунул ее в замочную скважину, провернул и без труда снял железный обруч с ноги.
Хоботок синежопа дернулся и с резким свистом втянулся. Михалыч хорошо знал этот аналог человеческого «вздрогнуть от неожиданности» и потому вновь ухмыльнулся, на этот раз удовлетворенно. Он был доволен произведенным эффектом. Оставалось только добить заносчивого мутантишку.
– Шпчь вщщьщ фьфьы щпщшшшш, – старик издал ряд клокочущих звуков и с коротким смешком закончил, – чщффффьыт!
Крошечные фасеточные глаза Вазгена полезли бы на лоб, имей они такую возможность. Но из орбит они точно чуть не выскочили!
К чести мутанта, он быстро взял себя в руки, вернее, в единственную руку. Укоризненно качнул непропорционально большой головой и широко растянул толстые губы – улыбались синежопы в точности как люди.
– И тебе не хворать, – произнес он в ответ на прощание Михалыча и, подражая тому, добавил: – Образина ты бледножопая.
Человек хмыкнул и, махнув рукой, быстро зашагал прочь. Но, не пройдя и тридцати метров, обернулся и громко сказал своему бывшему любимцу:
– Сетка ваша в ущелье – полное говно, каждый год ее латаю. Не забывай натяжение проверять да прогнившие нити менять. И еще: обними от меня детишек из летной школы, я буду скучать по их страшным рожицам.
Когда старик исчез вдалеке, а пыль, поднятая им, улеглась на дороге, Вазген поднял из грязи «берданку», извлек из нее патрон и с удивлением, медленно переходящим в облегчение, уставился на безобидную резиновую пулю.
– А что, может, и сработаемся? – довольно буркнул он себе под нос, вернее, хобот и побежал на взлетное поле, встречать первого в племени летающего Лоха.
Антон Фарб, Нина ЦюрупаДар Свалкера
Небо над Свалкой было цвета ржавчины. Ветер гонял по полю тлеющие обрывки целлофана и черные хлопья пепла. Свалка горела. Она горела всегда, исторгая из своего Сердца столб жирного вонючего дыма. Поговаривали, что там, в Сердце, в вечно полыхающем костре, можно раздобыть «кураж» – артефакт невиданной силы и немыслимых возможностей.
Но сегодня Иван шел не туда. Сегодня Иван шел в Комнату. Он готовил этот поход больше месяца: собирал артефакты, качал перса, запасался патронами. Иван был Собиратель-одиночка, а такие игроки на Свалке делятся на две категории: осторожные и мертвые. Иван относил себя к первой.
Он двигался по Свалке не спеша, внимательно глядя по сторонам. Вон там, у железной бочки, сидит хамелеон, сытый и неопасный. А тут прошли Бомжи, небольшой отряд, пять-шесть особей, но, судя по глубине следов, тяжело вооруженный. А это – призрак дремлет у мусорного бака, старый, выдохшийся…
Вход в Комнату затянуло серебристой паутиной. Иван тщательно срезал хрупкую, но смертельную преграду (липкая дрянь тут же начала расти, заплетая прореху, – не дай бог в такое вляпаться) и проскользнул внутрь. Темный коридор вел к Комнате. Перед поворотом Иван остановился, проверил оружие и прислушался.
В Комнате кто-то был!
«Опередили, гады!» Иван снял с предохранителя автомат, пригнулся и выглянул из-за угла.
Сегодня всю Комнату залило водой, прозрачной и ледяной, словно родниковой. Не худший вариант, в прошлый раз это был песок. А в центре Комнаты, по колено в воде, стояла девчонка с обрезом в руках. Не Бомж, не Собиратель, так – нубье обыкновенное, только очень везучее, раз смогла добраться до Комнаты.
Нубам везет, это бывает, правда, недолго. Нуб, сунувшийся в одиночку, без всякой подготовки, в Комнату, серьезно сокращает свою жизнь. Вот, например, сейчас девчонка-нуб сосредоточенно ковыряла «розетку» – артефакт, крайне опасный при неумелом обращении.
– Эй! – окликнул девчонку Иван. – Ты чего творишь?
– Кто здесь?! – испуганно воскликнула она, вскидывая обрез двустволки.
Иван вышел на свет. В берцах захлюпало.
– Спокойно. Меня зовут Иван. А ты – новенькая?
Девчонка кивнула.
– Звать тебя как?
– Алена.
– Как же тебя в Комнату занесло?
Ответить Алена не успела. Поглядев за спину Ивану, она распахнула глаза и открыла рот от испуга. Ружье в ее руках оглушительно бабахнуло, отдача вырвала обрез из рук, и он упал в воду. Иван рыбкой нырнул в сторону и перекатился.
Ага, вот и Бомжи. Трое. Слюнявые беззубые пасти, смрадное дыхание, скрюченные костлявые конечности. Но трое Бомжей – не самый страшный противник для Собирателя-одиночки. Двоих Иван срезал длинной очередью от бедра, третьего пришлось добивать прикладом. Пять секунд работы. Правда, Иван полностью промок, но это не страшно.
А что там Аленушка, нубье перепуганное?
Ага! Полезла искать под водой обрез и вляпалась в паутину. Еще не до конца, но на спине уже серебрится. Вот и кончилась нубская везуха.
– Слышь, красавица, – попросил Иван, меняя магазин. – Ты хоть контакт мне в личку скинь, а? Пока тебя совсем не заплело…
Великий (ирония) писатель (сарказм) Вэ Кураж страдал на кухне. Аленка прислонилась к косяку и ждала, когда Кураж обратит на родную дочь внимание. Не выдержала и позвала:
– Мам!
Мама вздохнула и обратила на Аленку больной взгляд. Глаза ее под очками были красными, зареванными – судя по всему, текст не шел. Алена шагнула в комнату и погладила маму по седым кудряшкам.
– Мам, ты чего?
Лет с четырнадцати Аленка относилась к маме, как к младшей. Непрактичная, неприспособленная и хрупкая Мария Ковалевская (фамилия девичья, замужем мама не была), она же – кумир молодежи В. Кураж, в бытовых вопросах полностью зависела от дочки.
– Не пишется, – прерывисто вздохнула мама. – Не пишется никак… Вся сеть вопит: проду, проду, а не пишется. Не могу поставить себя на место персонажей!
Слезы потекли по ее лицу.
Аленка села напротив и подперла щеку рукой.
– Давай-ка не реветь, а искать решение? И причину. Почему не пишется? Всегда писалось, а теперь не пишется?
– Потому что, – мама всхлипнула. – Да почем я знаю, почему?! Надо пойти, пообщаться с подростками. А я же никого не знаю, кроме тебя и твоих друзей. А вы – не целевая аудитория, ты даже не читаешь то, что я пишу.
– Не читаю, – согласилась Аленка, – потому что это – издевательство над русской литературой, мама. И можешь мне не петь, что, мол, ты ценности прививаешь, что они хоть что-то читают, эти дети… Ну-ка не реви! Посмотри на меня. Я пойду и пообщаюсь с нормальными подростками. С твоей целевой аудиторией. Как раз сегодня, чтобы мозги разгрузить, залезла в игруху, в «Свалкер», и с одним таким хомячком познакомилась.
Алена чмокнула маму в нос и отправилась выцарапывать того самого «хомячка» – надутого от собственной важности задрота, который сегодня в «Свалкере» столь небрежно попросил у нее контакты. Так и представлялся этот паренек в реальной жизни: прыщи, очки, хлипкие ручонки, ни на что не способен, кроме как играть. Встреться ему реальный противник – убежит. И никого, естественно, не читал, кроме В. Кураж, «настоящего мужика» и «реального писателя», самого таинственного персонажа в российской фантастической тусовке… И не смотрел ничего, кроме блокбастеров.
«Привет, – написала Алена в личку, – это Алена. Ну, помнишь, тот нубас в Комнате, ты меня сегодня спас. Может, встретимся в реале? Ты из Москвы?»
«Из Москвы, – тут же пришел ответ, – с Ясного проезда».
Ух ты! Сосед. Мир тесен. Нет, ничего удивительного – откуда в Медведково другие молодые люди? Только хомячки здесь и водятся…
«Сейчас пойду на встречу клана, рейд обсуждать, – написал Ваня-хомячок и, набравшись смелости, добавил: – Хочешь со мной?»