за какую цену.
Каин поморщился. Он не любил зеленый горошек.
«Она – сама свобода, и она освобождает, потому что освободить человека можно только из любви к нему…»
Аквалитас больше не мог читать. Он положил книгу на столик рядом и теперь смотрел в окно – в то, за которым кричали о неграх. Из него открывался отличный вид на статую Свободы.
– Красивая скульптура, – сказал он.
– Ну так и натурщица тоже ничего, – скромно ответила Фрида.
Аквалитас улыбнулся:
– У него был талант, этого, как его…
– Фредерик его звали, – сказала Фрида.
– Да, Фредерик, – кивнул Аквалитас, обрадованный разговорчивостью сестры.
Они обычно не спрашивали друг друга о личных делах, но это не означало, что Аквалитаса не волновал этот вопрос. Он осознавал, что его это не касается; любви он тоже не понимал, в отличие от Каина, который знал братскую любовь; но Аквалитас был самым старшим из всей троицы и никак не мог избавиться от позывов заботы. А после того, что однажды произошло с Каином из-за любви, Аквалитас испытывал еще и страх, когда речь заходила о таких вещах. Каин все же был более прочным.
– Даже удивительно, почему Фредерик не стал одним из нас, – осторожно продолжал Аквалитас. – Я хочу сказать, у него были такие руки… Он многое мог бы слепить. И после того, как ты прочистила ему мозги…
– Я не прочищала, – лениво ответила Фрида. – Ему не надо было. Он все видел и так. Вот что меня всегда удивляло в людях, – добавила она, поморщившись. – Ты заливаешь им в мозг свой эликсир, Каин выбивает дерьмо из их голов, я измельчаю и вытряхиваю… И вот, чистишь, чистишь, чистишь, и кажется, что человек уже все понял и теперь может пользоваться своим мозгом… А через полгода опять полна черепушка дерьма!
– Это потому, что они не умеют калибровать фильтры информации, – ответил Аквалитас. – И не хотят учиться.
Он хотел плавно перейти к другому не менее одаренному человеку, умевшему сплетать из слов гротескные миражи и подписавшемуся на книге как «Томми». Но Каин не дал ему этого сделать. Каин хмыкнул, покосился через окно на статую и спросил:
– А что видят люди у нее на голове, я забываю все время?
– Корону, – с отвращением произнесла Фрида.
– Ну да, ну да, – сообразил он. – Что они еще могут увидеть. Вставай, сестренка, – добавил он, убирая пассатижи. – Точить будем.
Фрида поднялась с дивана. Каин тоже встал со стула у изголовья сестры, где сидел. Он поднял руки с зажатым в них точильным бруском чуть выше своего лица и крепко зажмурился. Точило отлили из ножных кандалов Таманго, и отлетающие во все стороны крошки квинтэссенции рабства могли здорово повредить глаза Каину, если бы попали в них. Фрида приблизила пилу к бруску и запустила ее. Раздался негромкий свист, с бруска посыпались искры. Когда Фрида решила, что зубья стали достаточно острыми, она выключила пилу и отступила на шаг. Каин постоял еще немного с закрытыми глазами, чтобы удостовериться, что действительно все, а затем открыл глаза и убрал брусок. Фрида снова устроилась на диване, положив голову на высокий подлокотник. Теперь пилу оставалось только смазать – и можно было убирать надолго. Каин поддел ножом плотную крышку банки, зачерпнул узким концом лезвия густую черную смесь. Фрида принюхалась.
– На сале адских червей? – спросила она с тихим восторгом. – Мое любимое! После него ход такой мягкий…
– Я знаю, – улыбнулся Каин. – Но тут еще слезы ангела и пережившая себя месть. Я не очень одобряю все эти парфюмированные добавки. Как по мне, так ничего лучше старого доброго дегтя из грешных душ нету – и жирный, и густой. Но другой не было. Все остальные были синтетические, ну знаешь, из душ попсовых певцов пополам с выжимкой из производственных романов, а это такое дерьмо, что только от большого горя, и…
– Тоже пойдет, – бодро откликнулась Фрида. – Давай.
Каин принялся растирать смазку по поверхности лепестков, в совокупности складывавшихся в полотно пилы.
– Сейчас закончим, – сказала Фрида, – и я тебе молот отполирую. Только схожу сначала, луковицу в бульон брошу, ладно? А потом мы его с сыром, с гренками…
Каин снова вспомнил про две банки зеленого горошка и подумал, что наилучшим ответом демону потребления будет спустить их в мусоропровод на лестничной площадке.
– Я совсем забыл, я же вчера вина купил, – сказал Аквалитас.
– Отлично! – обрадовалась Фрида.
Фрида втянула смазанную пилу в голову и села на диване, собираясь уйти в кухню. Аквалитас поднялся со своего места:
– Да занимайтесь уже. Просто почистить луковицу и бросить ее в бульон?
– Ну, если лук еще отпассеровать, это вообще здорово будет, – сказала Фрида. – Но если ты ее и так просто бросишь, тоже ничего.
Аквалитас скрылся в кухне.
– Давай свое достоинство, – сказала Фрида брату.
Каин обтер правую кисть, встряхнул, разминая ее, а затем сжал в кулак. Несколько мгновений ничего не происходило. Оружие Фриды всегда было под рукой, хотя лепестки пилы тоже надо было выдвигать из головы, но ей для этого было необходимо только желание. Оружие Каина не всегда подчинялось ему. Иногда молот действовал самостоятельно, а иногда вообще не считал нужным появляться.
– Я так люблю смотреть, как ты это делаешь, – томно произнесла Фрида.
Грани между пальцами начали стираться. Кулак заметно увеличился в размерах, стал более темным. И вот уже правое запястье Каина вместо кисти заканчивается не кистью, а огромным, угловатым каменным молотом. Фрида достала из комода тряпку в пятнах масла. Каин подстелил ее себе на колени. Фрида взялась за точильный брусок. По центру его после заточки пилы проходила свежая глубокая выбоина, но его еще вполне можно было использовать для того, чтобы отшлифовать молот. А тот явно нуждался в этом: гранит покрывали сколы, пересекали трещины и царапины. Фрида знала все выбоины и трещины на молоте как свои пять пальцев и видела, что появилось несколько новых.
– Весело было там, на юге, – сказала она и провела точильным бруском по шершавой поверхности. – Ты работаешь на износ.
– Я просто более хрупкий, чем ты, – ответил он.
– Я помню, ты рассказывал, – кивнула Фрида. – Тогда еще не додумались до сплавов.
– До сплавов, – повторил Каин. – Ну, и так можно сказать… Твоя пила гибче. У тебя зубцы отскакивают просто. Ты не так сильно разрушаешься, когда врезаешься во что-нибудь слишком твердое.
– Например, в мозги штабного генерала, – заметила Фрида.
– Ты еще не видела, что в головах у ку-клус-клановцев творится, – доверительно ответил Каин.
Лифт в этом притоне, разумеется, не работал. Ти-Джей Томпсон бесшумно поднимался по узкой лестнице. Надо было добраться всего лишь до шестнадцатого этажа, но уже после четвертого лестница начала казаться Ти-Джею бесконечной. Он шел, и шел, и шел, а мимо мелькали обшарпанные стены, расписанные непристойными граффити, и облезлые двери без табличек. Ти-Джей чувствовал себя рыцарем, блуждающим в пустыне в поисках святого Грааля. Он прямо видел в своих руках сверкающее копье. Его дух был готов и не к таким испытаниям, а вот тело, как выяснилось, – нет. Ти-Джей остановился передохнуть на площадке двенадцатого этажа. Копья у него не было, было кое-что получше. Второе отличие от пилигрима заключалось в том, что Ти-Джей точно знал, куда ему надо идти.
Черномазая тварь проявила стойкость, удивительную для своей расы, прежде чем Томпсон узнал этот адрес. Но теперь он собирался воспользоваться своим знанием – прежде чем полиция обнаружит тело ниггера. Они, конечно, пойдут по следу не торопясь… но они все равно пойдут.
На двери, как и обещал ниггер, висела табличка «Фрида М. & Со». Она сообщала часы работы этого вертепа – с трех часов дня до полуночи. Из-за двери пахло куриным бульоном. Чуть ниже вывески находился листок бумаги, на котором кто-то написал крупными, твердыми буквами: «Закрыто на профилактику». Ти-Джей оскалился. «Знаем мы эту профилактику», – подумал он. Обитатели квартиры сейчас, судя по всему, гуляли по небесам с алмазами, и это было очень хорошо. Ти-Джей сжал в кармане пистолет. Он поколебался, стоит ли нажимать кнопку звонка, и неуверенно толкнул дверь. Она бесшумно открылась. Бог был на стороне Ти-Джея. Впрочем, он всегда об этом знал.
В сумрачной прихожей Ти-Джей налетел на вешалку и с грохотом повалил ее.
– Аквалитас, как тебе не стыдно пить без нас, – сказал певучий женский голос где-то слева.
Ти-Джей пошел на голос и оказался в просторной угловой комнате. Одно из окон, как помнил Ти-Джей, выходило на Гайд-парк. Во второе заглядывала Свобода со своим дурацким факелом. На диване сидела девушка в мягком домашнем платье. Плетенный из бересты обруч прижимал ее короткие волосы. Перед девушкой, держа ее за руку, сидел тот, кого и искал Ти-Джей. Это был крепкий парень в черной кожаной куртке, кудрявый и оттого похожий на молодого бычка – из тех, кого сжигали на своих жертвенниках язычники во славу ложных богов. Ти-Джей невольно посмотрел по сторонам. Черный берет с изображением белой пантеры[4], без которого обстановка казалась незавершенной, лежал на столике, рядом с книгой. Ее название «Выкрикивается лот 49»[5] было столь же бессмысленно, сколь и словосочетание «белая пантера».
– У нас закрыто. Профилактика. Вы видели табличку на двери? – осведомился парень.
– Заткнись, щенок, – ответил Ти-Джей и вытащил пистолет.
Парень заткнулся.
– Предатель собственной расы! – воскликнул Ти-Джей с невыразимой мукой в голосе. – Как ты мог? Нет, ну как? Снюхаться с этими черномазыми тварями, с этими…
Он схватил берет со столика и помахал им в воздухе.
– Белые пантеры! – воскликнул Ти-Джей саркастически. – Не бывает белых пантер, понимаешь? Ты хуже Каина! Он убил своего брата, а ты нас предал!
– Я и есть Каин, – ответил парень. – А все люди – братья.