Осталось только дойти до Джека, забрать тамале обратно и… Тут я жмурюсь, не пытаясь даже додумывать мысль до конца. Стать богом? Вернуть величие американской нации? Повернуть колесо истории вспять? Спасти мир, который забрел не туда? Мисс Мартинес гордилась бы этими формулировками. Очень уж они подходят для введения к итоговому сочинению.
Поразмыслив не больше секунды, я снова покидаю комнату через окно. Ни к чему сейчас нравоучения – а мамаша отоварит так, что фразы из ушей обратно полезут, прежде чем выпустит меня из дому. Тем более, для нее же стараюсь. Чтобы больше не боялась выходить на улицу.
Прохожих на удивление мало, хотя погодка – лучше не придумаешь: солнце, холодный ветерок, иней на траве… Я ржу. Ну конечно же! Мексам просто не нравятся заморозки в начале мая. Мне тоже не больно тепло, но злорадство согревает лучше куртки. Трясутся, небось, по домам, клянут дурацкий климат. Ничего-о-о-о. Скоро они побегут отсюда к чертям на свой теплый юг. Скатертью дорожка.
Я заворачиваю во двор к Джеку и, стуча зубами – мороз пробирает до костей, – спешу по дорожке к дому. Его папаша пару лет назад надумал отремонтировать гараж, но задумать – не значит сделать, и до сих пор поляна перед окнами похожа больше на строительную площадку. Арматурины, бетонные блоки и гора песка. На вершине горы сидит чумазая Инира в окружении кукол, игрушечной посуды и песчаных башенок. Я рассеянно машу и взбегаю по ступенькам.
Рука уже тянется к звонку, когда я осознаю, что только что увидел. Сегодня на завтрак у Инириных кукол отнюдь не пластмассовая яичница и не пирожки из песка. Поэтому, когда Джек открывает мне дверь, я спрашиваю единственное, что еще имеет смысл спрашивать:
– Она просила у тебя спички или зажигалку? Ну, чтобы поиграть?
ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО НЕ ОПАСНО!
Тамале – блюдо, пришедшее к нам из глубины веков. Сейчас приписывается к мексиканской кухне, но на самом деле именно тамале гостеприимные индейцы предлагали попробовать прибывшим на их земли конкистадорам. После того, как те нарушили законы гостеприимства, некоторые жрецы провозгласили тамале проклятым блюдом.
Для приготовления возьмите:
мука кукурузная – 3 стакана;
вода – 1 стакан;
соль – по вкусу;
растительное масло для обжарки.
В кукурузную муку добавить соль и понемногу вливать горячую (но не кипящую) воду – столько, чтобы замесить очень мягкое тесто. Из теста сформировать руками небольшие лепешки и обжарить их с двух сторон на растительном масле на медленном огне, накрыв крышкой.
Начинка:
мясной фарш (говяжий или свиной), провернутый с перцем чили (один перчик среднего размера на 500 г мяса).
Фарш обжаривается на сковородке до полуготовности, пять-десять минут.
Соль добавлять по вкусу.
После этого начинку заворачивают сначала в лепешки, крепко сцепляя края «конвертиков» (можно делать это зубочистками), а потом получившиеся свертки заворачивают в полуотваренные кукурузные листья и ставят томиться на пару. На паровой бане тамале нужно держать около 30 минут.
ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО НЕ ОПАСНО!
Николай КараевПоэма светильника
1
Где под Городом Усопших дремлют атомные тени
в гулких мрачных колыбелях, в лабиринтах подземелий,
где вповалку на ступенях жертвы прошлых преступлений
спят под саваном из пепла, устилающим тоннели,
где в любое время суток оглашают небо воем
стаи злобных кабыздохов, кровожадных пустобрехов,
где гнездо неспешно строит многоногий инсектоид
из обломков и останков человеческой эпохи,
где проводят ритуалы самоучки-некроманты,
оживляя в подземельях новых чудищ Франкенштейна,
где безликие мутанты промышляют контрабандой,
развлекаясь на привалах рваной книгою трофейной,
где безумными ночами просыпается сирена,
блеет тише раз от раза и вращает мертвым глазом,
где из ядерного тлена, из предательского плена
выползает протоплазма, обретая странный разум,
где всегда, без вариантов, пожирает слабых сильный,
где у серых мертвоглотов есть всего одна забота, —
там сквозь сумрак замогильный светит раз в году Светильник,
обещая тем, кто верит, в новый мир открыть ворота.
2
Из Осковии далекой через Росскую пустыню,
через Вольгу, что покрыта коркой снежно-ядовитой,
шла походкою богини с охряным тавром рабыни,
молчалива и опасна, дева по прозванью Вита.
Черный плащ поверх кольчуги, шлем из прочной север-стали
с арабескою резною, меч преострый за спиною,
два кастета из дюрали, что немало досаждали
черепам врагов свирепых под кровавою луною, —
Вита в грозном облаченье по пустыне бледной Росской,
по седым камням ступала, как пред ханом танцевала,
перед хамом, недоноском, подчинившим грубых осков,
превратившим их в холопов Ослепительной Валгаллы.
Возлежала с ханом Вита темной ночью после пира,
в кульминации сближенья рассекла одним движеньем
горло толстого вампира, злых насильников кумира,
и лишила хана жизни в миг слепого наслажденья.
Тот же час восстали оски, что готовы были к бою,
чтоб под знаменем стратига сбросить вражеское иго.
Дева в ночь, хранима тьмою, ускользнула, взяв с собою
из ларца с печатью ханской там хранившуюся книгу.
3
Родом из Последней Тулы, ученица дровосека,
ни в одном глухом вертепе не закованная в цепи,
дщерь постъядерного века, все надежды человека
обратившего навеки в безразличный серый пепел,
не умеющая плакать, улыбаться и молиться,
Вита шла безмолвной тенью по безвременному тленью.
Нелюдимая волчица, черновласая убийца
с детства грезила ночами о последнем избавленье.
Говорили, на востоке, где великий лес издревле
яд-ракетами распорот, есть забытый всеми город,
рядом – проклятые земли, где немое Нечто дремлет,
на существ с горячей кровью насылая вечный холод.
В этом Городе Усопших в злую ночь Круговорота
под луною краснощекой, из земли сосущей соки,
загорается Светильник, открываются ворота,
а за ними проступает мир прекрасный и далекий,
мир веселый и счастливый, в междузвездном запределье
навсегда приют дающий тем, кто внутрь ворот допущен.
Из осковских подземелий к колдовской, блазнящей цели
Вита храбро устремилась под навесом туч гнетущих.
4
Из ларца добыта книга; в книге тараканской вязью
излагается преданье о волшебном чудо-зданье,
и в запутанном рассказе Вита различает связи
с той легендой, что питает заповедные мечтанья.
Тут же – карта: земли осков, Вольга, Росская пустыня,
та, что кажется бескрайней, а за нею – город тайный,
неприступная твердыня, в ней – забытая святыня,
что в кромешной тьме сияет раз в году необычайно:
«То портал в иные земли, где никто не знает горя;
то порог страны рассветной без отравы яд-ракетной;
мир без смерти и без хвори; ни по суше, ни по морю
из юдоли нашей скорби не попасть в тот край заветный;
есть единственное средство; внемли, чуткий мой читатель:
дверь откроет лишь беззлобный, кто душой похож на овна;
как сказал о том Создатель: в рай не попадет предатель;
рай воспримет только чистых, тех, чья мысль стреле подобна…»
Знаки сочтены, и Вита слышит зов сердцебиенья.
Скоро ночь Круговращенья. Прочь, слепое маловерье!
«В путь, быстрей, без промедленья, не теряя ни мгновенья…
Я чиста иль нет – не знаю, но открою эту дверь я!»
5
Через Росскую пустыню переход был адски долог:
отбиваясь от десантов стай прожорливых мутантов,
змей летучих, гнид бесполых, амазонок-богомолов,
чьи фасетчатые очи – словно россыпи брильянтов,
меч в чужой крови купая, Вита шла тропой безумной.
О вратах мечтая града, через Вольгу, реку яда,
что ползла в ночи безлунной аскаридою бесшумной,
переправилась умело, одолела все преграды
и, оставив плот на суше, углубилась в степь, где вечно
теплой плоти человечьей жаждет дремлющее Нечто.
В небе путь глумился Млечный: жизнь земная скоротечна,
попрощайся с нею, путник, – мгла и стужа бессердечны!
По глухой степи привольно ледяной гуляет ветер,
холодит худую спину, стонет выпью, пахнет псиной,
убеждает: поиск тщетен. Вита в тусклом звездном свете
видит: скорчившись, как мертвый, на земле лежит мужчина.
Вита к стылому запястью прикоснулась ошалело,
ощутила пульс безвольный, рядом прилегла покорно
и скитальца обогрела молодым горячим телом.
Так они лежали долго под недобрым небом черным.
6
Ким пришел из гор Раальских, из селенья китаимов,
чтоб пройти чудным порталом в мир без слез и каннибалов,
без мутантов, нефелимов и садистов-властелинов,
отворить врата в иное в свете Лампы небывалом.
Грея спутника дыханьем, по степи шагают двое,