— Никакой войны даже не предвидится! — вздохнул знаменитый Дж. Т. Мастон, почёсывая свой гуттаперчевый череп железным крючком, заменявшим ему руку. — Ни единого облачка на горизонте… а между тем в артиллерийской науке столько ещё пробелов! Кстати сказать, сегодня утром я закончил чертежи новой мортиры — горизонтальный разрез и схему; орудие это может в корне изменить законы войны!..
— В самом деле? — воскликнул Том Гантер, которому невольно представилась картина «пробы» последнего изобретения достопочтенного Мастона.
— В самом деле! — отвечал Мастон. — Но, спрашивается, ради чего я столько работал, ломал голову над сложными вычислениями? Не напрасно ли я трудился? Народы Нового Света точно сговорились жить в вечном мире. Наша воинственная «Трибюн» пророчит человечеству самое мрачное будущее в связи с увеличением народонаселения, принимающим прямо-таки непозволительные размеры.
— Вы забываете, Мастон, — возразил полковник Блемсбери, — что в Европе продолжаются войны, — там ещё не угасла национальная вражда.
— Ну так что же?
— Ну так можно попытаться там что-нибудь предпринять, если только они примут наши услуги…
— Что вы, что вы! — воскликнул Билсби. — Заниматься баллистикой на пользу иностранцам?
— Это всё-таки лучше, чем вовсе ею не заниматься! — заявил полковник.
— Разумеется, лучше! — вставил Мастон. — Но об этом и думать не стоит.
— Почему же? — удивился полковник.
— Да потому, что у них, в Старом Свете, понятия о военной карьере для нас, американцев, совсем не приемлемые. Этим людям даже в голову не приходит, что можно сделаться главнокомандующим, не начав службы с чина подпоручика… Ведь это всё равно что утверждать, будто нельзя быть хорошим наводчиком, если не умеешь сам пушки отливать! А это сущая…
— Нелепость! — подхватил Том Гантер, кромсая охотничьим ножом ручку своего кресла. — Итак, при настоящем положении дел нам остаётся только сажать табак или перегонять китовый жир!
— Как! — воскликнул Мастон громовым голосом. — Неужели мы состаримся и умрём, не посвятив последние годы жизни усовершенствованию огнестрельных орудий? Нам не представится случая испытать дальнобойность наших пушек? Небо не озарится больше огнём наших залпов? Неужели никогда не возникнут международные осложнения, которые позволят нам объявить войну какой-нибудь заморской державе? Неужели французы так-таки не потопят ни одного нашего корабля? Неужели англичане не нарушат ни разу международного права, — ну, например, не вздёрнут трёх-четырёх наших земляков?
— Нет, Мастон, — возразил полковник Блемсбери, — не выпадет нам подобного счастья! Нет! Не произойдёт ни одного инцидента, а если и произойдёт, мы не сумеем им воспользоваться. Национальная гордость в Соединённых Штатах слабеет с каждым днём; скоро все мы сделаемся сущими бабами!..
— Да, нам нередко приходится унижаться! — согласился Билсби.
— Больше того — нас унижают! — воскликнул Том Гантер.
— Истинная правда! — подхватил с новою силою Мастон. — В воздухе носятся тысячи поводов к войне, а войны всё нет как нет! Наше правительство заботится о сбережении ног и рук у людей, которые не знают, что им делать со своими конечностями. А зачем далеко искать повода к войне: разве Северная Америка раньше не принадлежала англичанам?
— Без сомнения! — воскликнул Том Гантер, яростно размешивая своим костылём угли в камине.
— Если так, — продолжал Мастон, — то почему бы Англии в свою очередь не принадлежать американцам?
— Вот это справедливо! — вырвалось у полковника Блемсбери.
— А пойдите-ка предложите это президенту Соединённых Штатов! — крикнул Мастон. — Как он вас примет, а?
— Плохо примет! — процедил Билсби сквозь последние четыре зуба, уцелевшие от войны.
— Клянусь честью, — воскликнул Мастон, — пускай на следующих выборах он не рассчитывает на мой голос!
— И наших он не получит! — дружно подхватили воинственные инвалиды.
— Итак, — заключил Мастон, — вот моё последнее слово: если мне не дадут возможности испытать мою новую мортиру на настоящем поле битвы, я выхожу из членов «Пушечного клуба» и уезжаю из Балтимора, Лучше похороню себя заживо в саваннах Арканзаса.
— И мы последуем за вами, — подхватили товарищи отважного Дж. Т. Мастона.
Таково было положение дел в клубе; брожение умов становилось всё сильнее, клубу уже грозила опасность скорого распада, но одно неожиданное событие предотвратило эту катастрофу.
На другой день после описанной беседы каждый из членов клуба получил следующее циркулярное послание:
«Балтимор, 3 октября.
Председатель «Пушечного клуба» имеет честь уведомить своих сочленов, что на общем собрании 5-го числа текущего месяца он сделает сообщение, способное вызвать у них самый живой интерес. Вследствие этого он покорнейше просит членов клуба, отложив свои очередные дела, пожаловать на это заседание.
С сердечным приветом
ваш Импи Барбикен, П. П. К.».
Глава втораяСообщение председателя Барбикена
5 октября, в восемь часов вечера, целая толпа теснилась в залах клуба, в доме № 21 на Юнион-сквере. Все без исключения члены клуба, проживавшие в Балтиморе, сочли долгом явиться на приглашение своего председателя. Сотни иногородних членов-корреспондентов выходили из курьерских поездов, прибывавших в Балтимор. Как ни велик был зал заседаний, он не мог вместить всех стремившихся туда попасть; учёный люд наводнил соседние залы и коридоры, занял даже половину наружного двора. Огромная толпа «посторонних лиц» теснилась у дверей клуба, всякий старался пробраться вперёд, чтобы поскорее что-нибудь узнать о важном сообщении председателя Барбикена; граждане толкались, мяли друг другу бока, протискиваясь с энергией и непринуждённостью, характерными для народа, воспитанного в духе «selfgovernment»[3].
Иностранец, который в этот вечер очутился бы в Балтиморе, ни за какие деньги не смог бы проникнуть в центральный зал «Пушечного клуба». Кроме действительных членов и членов-корреспондентов, никто не имел права доступа в него, даже самые значительные в городе лица, и местные власти были вынуждены стоять в толпе горожан на дворе клуба и ловить на лету новости, которые время от времени передавались из внутренних помещений.
Огромный Hall[4] клуба представлял любопытное зрелище. Этот обширный зал на редкость соответствовал своему назначению. Лёгкие его своды — искусно отштампованное железное кружево — держались на высоких колоннах из отвесно поставленных пушечных стволов; устоями для колонн служили толстые мортиры. Стены были живописно украшены затейливыми узорами из мушкетов, мушкетонов, аркебуз, карабинов и другого огнестрельного оружия, старинного и новейшего. Тысячи револьверов, соединённых наподобие люстр, жирандоли из пистолетов и канделябры из связанных пучками ружей разливали яркий газовый свет. В этом изумительном освещении выделялись модели пушек, бронзовые орудия, простреленные мишени, металлические доски, пробитые снарядами «Пушечного клуба», всевозможных видов прибойники и банники, пирамиды ядер, гирлянды гранат — словом, всё, имевшее отношение к артиллерии.
Эти художественно сгруппированные коллекции производили впечатление скорее декоративных принадлежностей, чем устрашающих орудий смерти.
На почётном месте, за великолепной витриной, красовался осколок пушечной «тарели», разбитый, изломанный, скрученный от действия пороховых газов, — драгоценный остаток пресловутой мортиры Дж. Т. Мастона.
Председатель восседал в глубине зала, на обширном помосте, окружённый четырьмя секретарями. Кресло его, поставленное на покрытом резьбой пушечном лафете, имело внушительный вид мортиры с тридцатидвухдюймовым жерлом, установленной под углом 90° и подвешенной на осях так, что во время жары председатель всегда мог освежиться, покачиваясь в ней как в rocking chair[5]. Председательский стол заменён был большим куском листового железа, лежавшим на шести старинных морских пушках; чернильницей служила превосходно вырезанная граната, а председательский звонок издавал выстрелы вроде револьверных. Но во время жарких дискуссий даже и этот своеобразный звонок еле покрывал своими залпами голоса пылких артиллеристов.
Перед президиумом расположены были зигзагами в виде крепостных валов и окопов скамьи аудитории, где сидели члены «Пушечного клуба»; в этот вечер не без основании можно было сказать, что весь гарнизон «Пушечного клуба» находился в боевой готовности. Члены клуба были все в сборе. Они слишком хорошо знали своего председателя и были убеждены, что он не стал бы их беспокоить без крайне уважительной причины.
Рис. Председатель Барбикен
Импи Барбикен был человек лет сорока, спокойный, холодный, суровый, обладавший серьёзным, сосредоточенным умом, точный, как хронометр, с непоколебимым характером и железной волей; он, правда, не отличался рыцарскими наклонностями, но любил приключения и вносил свой практический дух в самые рискованные предприятия. Это был типичный представитель Новой Англии, северянин-колонизатор, потомок «круглоголовых», роковых для династии Стюартов, неумолимый враг «господ» южных штатов, этих бывших кавалеров Старой Англии. Словом, это был янки с головы до ног…
Барбикен нажил большое состояние, торгуя лесом. Когда вспыхнула война, он был назначен начальником артиллерии; на этом посту он прославился рядом изобретений и удивительной смелостью своих идей. Отважный новатор, он значительно содействовал успехам артиллерии и производил свои опыты в беспримерно широком масштабе.
Это был мужчина среднего роста, сохранивший в целости все свои конечности, что являлось редкостью в «Пушечном клубе». Резкие черты его лица, казалось, были вычерчены при помощи наугольника и рейсфедера, и если, как говорят, можно угадать характер человека, всмотревшись в его профиль, то профиль Барбикена неоспоримо доказывал его энергию, смелость и хладнокровие.