Как истинный сын своего племени, этот араб, после того как оказал мне, по его мнению, честь своим рассказом, потребовал ответного дара. Будучи самым богатым человеком в деревне, он имел раньше четырех жен, теперь не может себе позволить больше двух, да и те доставляют ему много неприятностей, пороча его мужской авторитет, сплетничая о нем у колодца или еще где-нибудь, поскольку его мужские возможности основательно поубавились. Я как врач должен ему помочь. К сожалению, приходится сказать, что у меня нет лекарств, которые могли бы вернуть ему утраченную мужскую силу.
Нежно-алый отблеск заходящего солнца озаряет одинокую землю, когда мы отправляемся дальше на север. Над морем круто нависают отроги гор. Далеко, у самого горизонта, виден ярко освещенный танкер. Тени становятся длиннее, и тишину нарушает лишь легкий всплеск волн. На берегу повсюду валяются скелеты акул и других морских животных. В лунном свете они похожи на привидения.
Во время небольшой остановки я нахожу панцирь огромной черепахи, примерно полтора метра в длину и почти метр в ширину. Под панцирем лежит мешок с мелкими раковинами, вероятно оставленный каким-нибудь рыбаком. Навстречу несется собачий лай, и нас останавливает патруль народной милиции. Молодой парень и пожилой рыбак проверяют, кто мы такие. Немного погодя наши машины останавливаются у маленькой старой крепости. Она построена из глины и камней. Через круглую арку входим во внутренний двор, где нас приветствует лихой гарнизон. Керосиновые лампы бросают скудный свет на коричневые фигуры, все одеяние которых составляет фута, за поясом которой заткнут джамбийя — кривой нож. Правда, рядом стоят в боевой готовности ружья. Здание крепости двухэтажное, входят в него через внутренний двор с круглой аркой. Ни окон, ни дверей нет. Прямо на земле лежат циновки. Небольшая лестница ведет наверх. На каждом углу крепости — башни с окнами вроде амбразур, соединенные друг с другом толстой стеной, защищающей от пуль. Местность хорошо просматривается со всех сторон.
Нас приглашают выпить чаю. Под звездным небом при свете керосиновых ламп мы ужинаем вместе с солдатами. Специально для нас они извлекли из деревенского холодильника, работающего на керосине, прохладительные напитки, которые нам приходится пить, хотя обещанный чай доставил бы гораздо большее удовольствие.
Утром в отверстия башен дует прохладный ветер. Нам видна деревушка на берегу, где мужчины и женщины тащат битком набитые рыбой сети. Их обычно забрасывают в море с небольших лодок примерно в 50–100 метрах от берега и затем 10–20 человек, ухватившись за длинные канаты, вытаскивают их на берег.
Для осмотра больных мне предоставили помещение в школе, расположенной недалеко от крепости. Многие показывают мне дорогостоящие лекарства, купленные ими в Адене или кем-нибудь привезенные. Особенно много лекарств, предназначенных для внутривенных и внутримышечных вливаний. Пациенты мои явно разочарованы, когда я говорю, что не всегда целесообразно их принимать. А без назначения врача их вообще принимать нельзя. Некоторым пытаюсь оказать помощь своими лекарствами, и у меня создается впечатление, что они предпочли бы уколы. Нечто подобное я слышал от одного аденского знакомого. Один врач, араб, открыл в каком-то большом городе НДРЙ рентгеновскую клинику. Пользуясь невежеством людей, он за плату делал рентгеновские снимки, и ему хорошо платили, полагая, что рентген — это лечение невидимыми лучами. Торговцы до сих пор, спекулируя на невежестве, продают населению медикаменты по очень высоким ценам.
Закончив осмотр последнего пациента, я собрался было уходить, как вошел рыбак и протянул мне нос рыбы-пилы. Длина пластины-носа — почти 2 метра, толщина — около полутора сантиметров. Ее много водится в водах Южного Йемена. Рыбаки говорят, что сама она никогда не нападает первая, но, если ее заденешь, становится очень агрессивной и оказавшегося рядом человека может серьезно поранить своей пилой.
К полудню мы достигли последней цели нашего назначения — деревни, расположенной у границы с Северным Йеменом, на берегу Красного моря, у входа в Баб-эль-Мандебский пролив (Ворота слез). Когда-то через эти «ворота» проходили суда работорговцев, увозя африканцев в рабство на север Аравийского полуострова. Здесь, между двумя континентами, в проливе, лежит остров Перим — «Гибралтар Востока». Ни одно судно, идущее по Суэцкому каналу, не минует острова. Он предстает перед нами довольно мрачным, с высоко поднимающимися над морем красными скалами, когда мы приближаемся к нему на маленькой рыбачьей лодке. На обратном пути мы огибаем мыс Баб-эль-Мандеб.
В 1810 г. здесь стоял Ульрих Зеетцен и, полный страстного ожидания, смотрел на африканский берег. Зеетцен был вторым после Нибура отважным исследователем Аравийского полуострова. Родился он на севере Германии в 1767 г. в семье фермера. В Гёттингене изучал медицину и естественные науки. Он стал промышленником и в то же время исследователем, так как его влекло в далекие, неизведанные края, особенно манила Центральная Африка, и попасть туда он хотел через южную оконечность Аравии. «Ничто не привязывает меня к родине, — писал он. — Большая часть образованной Европы заинтересуется мной и моим предприятием, и в зависимости от того, сбудутся или нет мои надежды, на меня снизойдет великая слава или великий позор. Подстегиваемый честолюбием и жаждой признания, я хочу попытаться осуществить намеченный план и достичь намеченной цели или погибнуть».
Его путешествие началось в 1802 г. В 1806 г. он был в Иерусалиме, оттуда добрался до Мертвого моря, а затем до Каира. Из Каира, уже приняв ислам, под именем Мусы аль-Хакима он отправился на паломническом судне вместе с другими паломниками в Джидду, а в 1809 г. был на пути в Мекку. Там он дал запереть себя в храме и зарисовал его план, рискуя жизнью, так как по мусульманским законам это было равносильно тяжкому преступлению. В октябре 1809 г. Зеетцен через Медину и Ходейду устремляется к мысу на юге. Почему он не переплыл это совсем небольшое расстояние до африканского берега на рыбачьей лодке? По чьему приказу он должен был отправиться в Моху? Что могло заставить такого исследователя, как Зеетцен, отклониться от своей цели?
В октябре 1811 г., спустя два дня после того, как он оставил Моху, его нашли мертвым на дороге в Таизз. Крузе, исследователь и хранитель огромного научного наследия Зеетцена, пишет, что возможно, кто-то завладел его бумагами, ибо он вызвал подозрение своим странным поведением. В бумагах, без сомнения, нашли и снятые им планы Мекки и Медины, и, по всей вероятности, по приказу имама Саны по дороге в Таизз его отравили. Такая судьба постигла бы любого араба, осквернившего святыню.
Когда мы причалили к берегу, была уже ночь, повсюду мигали керосиновые рыбацкие лампы. Рыбаки пригласили нас разделить с ними скромную трапезу, состоявшую из лепешек, вяленой рыбы и чая.
Все заинтересовались нашими машинами. Водители терпеливо и не без юмора объяснили их устройство. В качестве особого достоинства подчеркнули, что они великолепно показали себя в условиях пустыни и что у них воздушное охлаждение. Эта информация вызвала бурный восторг и даже овацию, так как вода в этих местах, да и во всей стране — дефицит.
Здесь, на берегу, устроиться на ночлег нетрудно. Руками выгребаю в песке яму и, завернувшись в одеяло, ложусь в нее. Сон приходит не сразу. До моего слуха еще долго доносится разговор. По песку шмыгает бесчисленное множество маленьких и больших крабов. Потешный «народец» эти крабы. В мягком песке, у самого прибоя они строят себе маленькие песчаные крепости с острыми конусообразными башенками и норками в глубине. Башенки служат им наблюдательной вышкой для высматривания добычи. В случае опасности они молниеносно скатываются вниз и прячутся за крепостью, а если опасность слишком велика, — в норке. Море катит на них свои волны, но вода проникает не очень глубоко, и через некоторое время они вновь с любопытством выглядывают наружу. Особенно деятельны крабы по ночам. Моя песчаная яма — препятствие для них, и они обегают ее. Я засыпаю под тихий всплеск волн у Ворот слез.
ГОСПОЖА МАХАНИ
В Адене в Центре попечительства охраны матери и ребенка меня встречает госпожа Махани, руководительница Центра. Она молода, но уже мать троих детей. Черные волосы повязаны розовым платком, глаза спрятаны под темными очками. Как и многие работники здравоохранения, она носит белый брючный костюм.
Когда я по-английски говорю, что не знаю языка ее страны, она с улыбкой отвечает по-немецки:
— Ничего, будем говорить на языке вашей страны.
Госпожа Махани училась в ГДР и с благодарностью вспоминает свою «воспитательницу».
Ее родители, родом из Хадрамаута, весьма прогрессивных взглядов, смогли дать ей образование и профессию медицинской сестры, одну из немногих профессий, которые доступны дочерям Юга. Уже будучи медсестрой, она участвовала в демонстрациях против англичан в Адене, ухаживала за больными и ранеными борцами за освобождение, лечила их. После этого администрация госпиталя, называвшегося тогда именем королевы Елизаветы (сейчас это самая современная больница в республике), отказала ей в работе. Дальновидные люди послали ее в ГДР для продолжения образования, и, в 1967 г. она вернулась на родину. Приобретенные ею знания и опыт она сейчас использует не только как медицинская сестра, но и как преподаватель аденской школы, готовящей медицинских сестер и санитаров.
С любовью склоняется она над малышом, который производит впечатление вполне здорового ребенка. Укутанный так, что его едва видно, он лежит на весах и кричит во все горло. Рядом стоит мать, любуясь своим дитем.
— История, которая произошла с этим ребенком, — не уникальная. Таких вы встретите сколько угодно, — говорит госпожа Махани. — Он поступил сюда два месяца назад, ему тогда было пять месяцев, а выглядел как трехмесячный — кожа да кости, губы бледные. Мать принесла его к нам потому, что он не прибавлял в весе, как другие дети, и подолгу плакал. При рождении у него был нормальный вес, а в последние месяцы стал худеть. Что с ним случилось? Мать хотела лучшего для своего ребенка и, услышав по радио, что нет ничего питательнее, чем порошковое молоко, перестала корм