Оселок не то закричал, не то завизжал – он сам не был уверен, – отбросил свечу, выхватил левый меч и выставил вперед оба лезвия, готовясь встретить врага; в низкой боевой стойке он оказался по грудь в воде.
– Мордикант! – завыл Моггет и одним прыжком перескочил с Оселка на обледеневшее плечо Сабриэль.
Оселок едва успел воспринять эту новость, на долю секунды перед ним возникло нечто вроде гигантского, одетого в пламя медведя, вопящего последним воплем жертвы на алтаре, а в следующий миг мордикант налетел на ромб защиты и выставленные наружу клинки Оселка.
Посыпались серебряные искры, грохот на мгновение заглушил завывания, а Оселка и мордиканта отбросило друг от друга на несколько ярдов. Оселок, не удержавшись на ногах, ушел под воду, забулькал носом, захлебнулся криком. Запаниковал, ожидая, что мордикант вот-вот на него обрушится, с излишним проворством вскочил, до боли потянув мышцы живота.
Юноша едва не вылетел из воды и вновь перехватил мечи, изготовившись к бою. Но ромб остался невредим, а мордикант отступал, пятясь спиной вперед по коридору подручных. А те как по команде стихли: зазвучало что-то еще – что-то, чего Оселок не распознал, пока не вытряс воду из ушей.
Это был смех. Он эхом разносился в тумане, что клубился над водой, подбираясь все ближе и ближе, пока не окутал отступающего мордиканта и не укрыл его от глаз.
– Никак мой пес напугал тебя, братишка? – раздался голос из пелены тумана.
– Ой! – вскрикнула Сабриэль, почувствовав своим физическим телом когти Моггета.
Абхорсен оглянулся на дочь и вопросительно изогнул серебристую бровь.
– Что-то коснулось моего тела в Жизни, – объяснила девушка. – Думаю, это Моггет. Что там происходит?
Отец и дочь стояли на самом краю Смерти, на границе с Жизнью. Ни один мертвый не попытался остановить их, так что они легко прошли через Первые Врата. Наверное, мертвые пугались при виде двух Абхорсенов…
А теперь они с отцом ждали. Сабриэль понятия не имела чего. Абхорсен каким-то непостижимым образом умел заглянуть в Жизнь и распознать, что происходит. Он замер, точно любитель подслушивать: чуть нагнувшись, прижавшись ухом к несуществующей двери.
Сама Сабриэль застыла навытяжку, как солдат, зорко высматривая мертвых. Разбитые камни превратили эту часть Смерти в соблазнительно прямую широкую дорогу в Жизнь; девушка ожидала, что мертвые здесь кишмя кишат, пытаясь воспользоваться дырой, но нет, ничего подобного. Отец с дочерью, похоже, стояли совсем одни в сумеречной безликой реке, их единственными соседями были зыбь да водовороты.
Абхорсен закрыл глаза, еще больше сосредоточился, затем вновь открыл их, встретил недоуменный взгляд Сабриэль и легонько коснулся ее плеча.
– Почти пора, – мягко проговорил он. – Когда мы выйдем на ту сторону, мне нужно, чтобы ты сделала вот что: хватай… Оселка… и беги к южной лестнице. Что бы ни случилось, не останавливайся – ни за что не останавливайся. Как только окажетесь снаружи, поднимайтесь на вершину Дворцового холма, к Западному двору. Там сейчас просто пустырь – Оселок наверняка знает, как туда попасть. Если Клэйры должным образом следят за происходящим и не запутались во времени, там будет ждать Бумажнокрыл…
– Бумажнокрыл! – ахнула Сабриэль. – Но я его разбила.
– Их несколько, – пояснил Абхорсен. – Абхорсен, его создатель, – сорок шестой по счету, если я не ошибаюсь, – научил других, как их строить. Словом, Бумажнокрыл там будет. А еще там будут Клэйры или, может, их посланец: тебе расскажут, где искать тело Керригора в Анцельстьерре. Подлети к Стене как можно ближе, перейди на другую сторону, отыщи тело – и уничтожь его!
– А ты что станешь делать? – прошептала Сабриэль.
– Держи Саранет, – отозвался Абхорсен, отводя глаза. – А мне отдай свой меч и… Астараэль.
Седьмой колоколец. Астараэль, скорбящий. Плакальщик.
Сабриэль не двинулась с места, даже не попыталась отдать отцу колокол или клинок. Абхорсен затолкал Саранет в его футляр и застегнул ремешок. Начал было расстегивать ремешок, удерживающий Астараэль, но рука дочери легла на его пальцы и крепко их сжала.
– Должен быть какой-то другой способ! – воскликнула она. – Мы наверняка сумеем спастись все вместе…
– Нет, – решительно отрезал Абхорсен. Он мягко отвел ее руку. Сабриэль уступила; отец ее достал Астараэль из бандольера – очень осторожно, чтобы ненароком не звякнуть. – «Идущий выбирает путь или путь – идущего?»
Сабриэль безмолвно протянула отцу меч… его собственный меч. И бессильно уронила опустевшие руки.
– Я доходил в Смерти до самого обрыва Девятых Врат, – тихо произнес Абхорсен. – Я знаю наперечет все тайны и ужасы Девяти Пределов. Мне неведомо, что лежит дальше, но всему живому в положенный срок дóлжно туда отправиться. Это закон, которому служат Абхорсены, но он властен и над нами. Ты – пятьдесят третий Абхорсен, Сабриэль. Я не обучил тебя так хорошо, как следовало бы, – пусть это станет моим последним уроком. Для всех и каждого, для всего на свете настает срок умереть.
Абхорсен нагнулся и поцеловал дочь в лоб, чуть ниже ободка шлема. На мгновение она поникла, точно марионетка на ниточках, и тут же бросилась отцу на грудь, прижалась к мягкой ткани его сюрко. Она словно уменьшилась, снова стала маленькой девочкой, со всех ног бежавшей в объятия отца к школьным воротам. Как и тогда, в детстве, она услышала размеренный стук его сердца. Но только сейчас эти удары казались ей песчинками в часах, что отсчитывают с трудом отвоеванное время – отсчитывают оставшийся срок его жизни.
Сабриэль обняла отца – да так крепко, что руки ее сошлись у него за спиной, а сам он крестом вытянул руки в стороны: меч в одной, колокол в другой. Мгновение спустя она разомкнула объятия.
Они вместе развернулись и нырнули в Жизнь.
Керригор снова рассмеялся – непристойный гогот усилился до маниакального крещендо и разом оборвался. Воцарилась зловещая тишина. Мертвецы снова захлопали, теперь уже тише, а туман с жуткой неотвратимостью пополз вперед. Оселок, вымокший насквозь, едва не захлебнувшийся, напряженно наблюдал за ним: так ползущая змея гипнотизирует мышь. Промелькнула мысль: а ведь белизна тумана сделалась хорошо видна. Наверху облака расступились, и по краям хранилища снова просачивался солнечный свет. Но до лестницы, до спасения – добрых сорок шагов!
За спиной юноши послышался какой-то треск. Оселок, вздрогнув, обернулся – и страх тут же сменился неизбывным облегчением. Сабриэль и ее отец возвращались в Жизнь! Чешуйки льда облетали с них, точно в метель под порывами ветра; слой льда, сковавший Абхорсена вокруг пояса, разломался на несколько мелких осколков и тоже осыпался.
Оселок заморгал: иней стаял с их рук и лиц. Но теперь Сабриэль стояла с пустыми руками, а Абхорсен – с мечом и колокольцем.
– Благодарение Хартии! – воскликнул Оселок: Абхорсен и его дочь уже открыли глаза и задвигались.
Но его никто не услышал: в это самое мгновение из тумана вырвался душераздирающий крик ярости и гнева – такой оглушительно громкий, что дрогнули колонны, а по воде побежала рябь.
Оселок снова обернулся – туман разлетался клочьями, открыв взглядам скорчившегося в воде мордиканта: над поверхностью виднелись только его глаза и вытянутая пасть, бурлящая маслянистым пламенем. А позади него, возложив длинную руку на голову мордиканта, вылепленную из болотной глины, стояло нечто, схожее с человеком.
Вглядевшись, Оселок понял, что Керригор попытался вылепить нынешнее свое обличье похожим на прежнего Рогира, но его серьезно подвело либо мастерство, либо память, либо вкус. Керригор возвышался по меньшей мере на семь футов, тело его обладало невероятно широкой грудью и тонкой талией. Удлиненная голова казалась слишком узкой, а рот тянулся от уха до уха. На глаза так и вовсе невозможно было смотреть без отвращения: не глаза, а узкие щели, в которых пылали огни Свободной магии.
Но даже в таком искаженном виде он, как ни странно, все-таки немного походил на Рогира. Возьмите человека, сделайте его мягким и податливым, растяните и скрутите…
Отвратительный рот открылся, разверзаясь все шире и шире, и вот Керригор рассмеялся коротким смешком и со щелчком захлопнул пасть. А затем заговорил – и голос оказался искаженным и мерзким, под стать телу:
– Какая удача! Три сосуда крови, чтобы разбить камни, – целых три!
Оселок по-прежнему не сводил с него глаз, вслушиваясь в Керригоров голос: в голосе тоже ощущалось нечто от Рогира, звучное, но прогнившее, влажное, точно изъеденный червями плод. Юноша одновременно видел перед собой и нового, извращенного Керригора, и прежнее, куда лучше сложенное тело Рогира, которого когда-то знал. Он снова видел, как кинжал перерезает горло королеве и кровь каскадом изливается в золотую чашу…
Чья-то рука крепко схватила его, развернула кругом, выдернула из пальцев левый меч. Оселок разом пришел в себя, снова хватая ртом воздух: перед ним стояла Сабриэль. Она сжимала его меч в правой руке, а левой вцепилась в его ладонь и потащила юношу к югу. Оселок, не сопротивляясь, на обмякших ногах последовал за ней бегом, разбрызгивая воду. И тут все надвинулось совсем близко, а обзор сузился, точно в зыбком сне.
Он впервые увидел отца Сабриэль – Абхорсена, – уже не покрытого инеем. Выглядел он сурово и решительно, но улыбнулся и чуть наклонил голову, проходя мимо. Оселок не понимал, почему тот направляется явно не в ту сторону… навстречу Керригору, навстречу кинжалу и зловещей чаше. А еще на плече у него восседал Моггет – Моггет, который от опасностей предпочитал держаться подальше!.. И что-то с ним было не так… ах да, ошейник куда-то делся… Так, может, надо вернуться, отыскать Моггетов ошейник, попытаться сразиться с Керригором…
– Беги! Будь ты неладен, да беги же! – закричала Сабриэль, едва Оселок стал оборачиваться.
Ее голос рывком выдернул юношу из подобия транса. Захлестнула тошнота: они покинули пределы защитного ромба. Его тут же вывернуло наизнанку – на бегу, он едва успел отвернуть голову. Оселок вдруг осознал, что Сабриэль все еще тащит его за руку, и заставил себя бежать быстрее, хотя ноги словно отнялись, в них больно покалывало и щипало. Теперь он снова слышал мертвых – их размеренный речитатив и заметно участившиеся хлопки. А еще в хранилище зазвучали голоса – громкие, пронзительные, они раскатывались эхом в обширной пещере. Вой мордиканта и странное потрескивающее гудение, которое юноша скорее чувствовал, чем воспринимал на слух.