Я в ту пору магом Хартии еще не был, но уже ходил с патрулями в Древнее королевство – понемногу набирался ума-разума. Во время одной из таких вылазок мы повстречали некоего человека: он сидел под камнем Хартии на вершине холма, откуда хорошо просматривались и Стена, и Внешняя граница.
Поскольку Внешняя граница его явно интересовала, старший офицер решил допросить его, а если окажется, что на нем искаженный знак Хартии или что это какое-нибудь порождение Свободной магии в обличье человека, то и убить. Но ничего подобного мы, разумеется, не сделали. Это был Абхорсен, и он как раз шел к нам, потому что прослышал про мертвецов.
Мы проводили его в штаб, он встретился с командующим гарнизоном. Не знаю, о чем уж они там договорились, но я так понимаю, Абхорсен взялся наложить оковы на мертвых, а взамен ему предоставлялось гражданство Анцельстьерра и право свободно миновать Стену. Во всяком случае, после того у Абхорсена совершенно точно было два паспорта. Как бы то ни было, в течение следующих нескольких месяцев он резал ветряные флейты – вы их сами видите среди проволоки…
– А! – воскликнула Сабриэль. – Я-то гадала, что это. Ветряные флейты… Это многое объясняет!
– Рад, что вам все понятно, – отозвался полковник. – Потому что сам я до сих пор не понимаю, что это за штуки такие. Во-первых, они не издают ни звука, с какой бы силой ветер ни дул. На них вырезаны знаки Хартии, которых я нигде и никогда не видел – ни прежде, ни впоследствии. Но когда он начал их устанавливать… по одной за ночь… мертвые просто-напросто постепенно исчезли, а новых не появилось.
К тому времени они дошли до дальнего конца плаца, где рядом с траншеей пламенел очередной предупредительный знак: «Штаб гарнизона Внешней границы. Позвоните и ожидайте часового».
Переносной телефонный аппарат и тут же колокольчик лишний раз подтверждали двойственный характер Внешней границы. Полковник Хорайс взялся за телефон, покрутил ручку, прислушался, поставил его на место. Нахмурившись, трижды резко позвонил в колокольчик.
– Ладно, неважно, – продолжал он, пока они ждали часового. – Главное – они работают. Так что мы Абхорсену бесконечно обязаны, а значит, его дочь здесь – почетная гостья.
– Боюсь, если бы вы знали, какие дурные вести я принесла, мне достался бы не почет, а крепкое словцо, – тихо произнесла Сабриэль. Она помолчала, – ей трудно было говорить об Абхорсене, на глаза тотчас же наворачивались слезы, – и быстро продолжила, чтобы поскорее с этим покончить. – Я возвращаюсь в Древнее королевство, чтобы… чтобы отыскать отца. С ним что-то случилось.
– Я надеялся, что его меч оказался в ваших руках по какой-нибудь другой причине, – признался Хорайс.
Он переложил лыжи на левое плечо, высвобождая правую руку, чтобы отдать честь в ответ на приветствие двух часовых, которые резво бежали по траншее; подбитые гвоздями сапоги звонко стучали по деревянному настилу.
– Сдается мне, все куда хуже, – добавила Сабриэль, вдохнув поглубже, чтобы не разрыдаться. – Он в плену Смерти… или… или даже мертв. И созданные им оковы того гляди рухнут.
– Ветряные флейты? – переспросил Хорайс, опуская лыжи на землю; его рука в приветственном салюте застыла на полпути. – И все мертвые разом воскреснут?
– Флейты играют песню, слышную только в Смерти, – объяснила Сабриэль, – и поддерживают оковы, наложенные Абхорсеном. Но скованные связаны с ним самим, и флейты теряют силу, если… Они потеряют силу, если Абхорсен сейчас среди мертвых. Больше они никого не удержат.
Глава третья
– Я не из тех, кто винит вестника, принесшего плохие новости, – промолвил Хорайс, передавая Сабриэль чашку чая; девушка устроилась на, по-видимому, единственном удобном стуле в блиндаже, где располагался штаб полковника, – но худших новостей я вот уже много лет не слышал.
– По крайней мере, я – живой вестник… и притом дружественный, – тихо промолвила Сабриэль.
Тревожась об отце, ни о чем другом она прежде не задумывалась. Теперь она начинала узнавать о нем больше и понимать, что он не просто ее отец; для других – самых разных – людей он тоже значит очень многое. Оказывается, простенькая картинка в ее памяти – как Абхорсен, уютно расположившись в кресле ее кабинета в Уиверли-колледже, болтает с ней об уроках, анцельстьеррской технологии, магии Хартии и некромантии – давала представление самое что ни на есть ограниченное, как портрет маслом, запечатлевший одну-единственную грань характера человека.
– А как скоро падут оковы Абхорсена? – спросил Хорайс, прерывая поток воспоминаний Сабриэль.
Образ отца, протянувшего руку к чашке с чаем в ее кабинете, растаял: настоящий чай выплеснулся из эмалированной кружки и обжег девушке пальцы.
– Ох! Простите. Я задумалась… как скоро что?
– Я про оковы, наложенные на мертвых, – терпеливо повторил полковник. – Как скоро оковы рухнут и мертвые обретут свободу?
Сабриэль попыталась вспомнить отцовские уроки и содержание старинного гримуара, которое прилежно заучивала на каникулах. Он назывался «Книга мертвых»; от некоторых страниц ее до сих пор пробирала дрожь. Выглядел том достаточно безобидно – переплетенный в зеленую кожу с поблекшими серебряными застежками. Но при ближайшем рассмотрении и по коже, и по серебру проступали знаки Хартии. Знаки сковывающие и связующие, знаки заключения и заточения. Лишь опытный некромант мог открыть эту книгу… и лишь незапятнанный маг Хартии способен был закрыть ее. Отец, навещая Сабриэль, привозил гримуар с собой, а уезжая, непременно забирал.
– Смотря по обстоятельствам, – медленно проговорила Сабриэль, заставляя себя подойти к вопросу объективно, не давая воли чувствам.
Она вызвала в памяти страницы, на которых изображалось, как правильно вырезать ветряную флейту: главы о музыке и природе звука для обуздания мертвых.
– Если отец… если Абхорсен… в самом деле мертв, ветряные флейты просто рассыплются в лучах ближайшего полнолуния. Если он угодил в ловушку где-то не доходя Девятых Врат, связующие чары сохранятся вплоть до первого полнолуния после того, как он пройдет дальше, – разве что какой-нибудь особенно могущественный дух разорвет ослабшие оковы.
– То есть время и луна покажут, – отозвался Хорайс. – До полнолуния у нас еще четырнадцать дней.
– Я, возможно, смогла бы сковать мертвых заново, – осторожно промолвила Сабриэль. – Ну то есть в таком масштабе я этого никогда не делала. Но я знаю как. Вот только если отец еще не… еще не за Девятыми Вратами, я должна помочь ему как можно скорее. Но прежде всего мне необходимо добраться до его дома и кое-чем запастись… кое-что проверить.
– А от Стены этот дом далеко? – осведомился Хорайс, что-то просчитывая про себя.
– Не знаю, – отвечала Сабриэль.
– Что?
– Я не знаю. Последний раз я там была года в четыре. Мне кажется, его местонахождение держат в тайне. У отца много врагов, и не только среди мертвых. Мелкие некроманты, адепты Свободной магии, ведьмы…
– Отсутствие точного адреса вас, похоже, ничуть не беспокоит, – сухо перебил полковник.
Впервые в голосе его послышалось некоторое сомнение и даже отеческая снисходительность, как если бы юность девушки подрывала уважение, причитающееся ей как магу Хартии и некроманту.
– Отец научил меня, как призвать проводника, который подскажет мне дорогу, – невозмутимо объяснила Сабриэль. – И я знаю, что до дома меньше четырех дней пути.
Хорайс умолк, по крайней мере на время. Он кивнул, осторожно, чтобы не стукнуться головой о голые балки блиндажа, встал и подошел к стальному архивному шкафу, что постепенно ржавел от темно-бурой грязи, просачивающейся между светлых досок обкладки. Полковник открыл шкаф, с силой дернув дверцу на себя, достал напечатанную на мимеографе карту и разложил ее на столе.
– Нам так и не удалось разжиться настоящей картой Древнего королевства. Такая была у вашего отца, но увидеть на ней что-либо мог только он: мне она казалась просто-напросто куском телячьей кожи. Мелкая магия, говаривал он, но поскольку научить ей не мог, видать, не такая уж и мелкая… Как бы то ни было, эта карта – копия последней версии, составленной по докладам наших разведдозоров, так что на ней отображена территория на расстоянии примерно десяти миль от пропускного пункта. Устав гарнизона строго воспрещает нам заходить дальше. Патрули, ушедшие за этот рубеж, назад, как правило, не возвращаются. Может быть, дезертируют, а может быть…
Тон его голоса недвусмысленно намекал, что с патрулями случается нечто куда более неприятное, но Сабриэль не стала его расспрашивать. Небольшой кусочек Древнего королевства лежал перед ней на столе, и снова в груди ее всколыхнулось радостное возбуждение.
– Обычно мы идем по Старому Северному тракту, – рассказывал Хорайс, ведя пальцем по линии дороги; мозоли от меча чуть царапали карту, словно мягкая наждачная бумага в руках мастера. – Затем патрули прочесывают местность, двигаясь в обратном направлении – либо на юго-восток, либо на юго-запад, пока не дойдут до Стены. И вдоль нее возвращаются к воротам.
– А что значит этот символ? – полюбопытствовала Сабриэль, указывая на зачерненный квадратик на вершине одного из отдаленных холмов.
– Это камень Хартии, – отвечал полковник. – Точнее, то, что от него осталось. Около месяца назад камень раскололся надвое, как от удара молнии. Патрули теперь зовут это место Рассеченной Вершиной и по возможности избегают. Его настоящее название – холм Бархедрин, а камень некогда служил средоточием Хартии для деревни с тем же именем. Во всяком случае, еще до меня. Если деревня существует до сих пор, она, по-видимому, находится севернее, вне досягаемости наших патрулей. У нас нет никаких сведений о том, чтобы ее жители забредали на юг, к Рассеченной Вершине. По правде сказать, о людях у нас сведений очень мало, практически ноль. Прежде в гарнизонном журнале встречалось немало записей о взаимодействии с населением Древнего королевства – с фермерами, торговцами, путешественниками и так далее, – но за последние сто лет такие встречи случались все реже, а за последние двадцать так и вовсе почти прекратились. Если патрули видят хотя бы два-три человека за год – считайте, повезло. Ну, то есть настоящих людей, а не тварей и не порождений Свободной магии или мертвяков. Эти-то на каждом шагу попадаются.