птанный снег. Держась за оглоблю, он продвинулся вперёд и нащупал тяжёлую от слипшегося снега гриву коня.
— Как же это случилось, милый? И что мы с тобой делать будем?
Орлик потёрся головой о его плечо.
Шаров провёл рукавицей от чёлки до ноздрей, смахнул снег с длинных и густых ресниц коня и, взяв под уздцы, повёл против ветра, надеясь через несколько шагов найти дорогу.
Широкие полы тулупа развевались и хлестали Орлика по ногам. Шаров часто проваливался в снег, спотыкался и падал, а конь останавливался. Дороги не было.
— Вывози куда-нибудь к стогу, что ли, — сказал Павел Прохорович, снова садясь в сани. — Там переждём.
Начинало смеркаться.
Конь брёл по ровному полю. Но вот полозья застучали о стенки канавок, вблизи показались снежные глыбы. Что-то звякнуло под копытом. Придержав Орлика, Павел Прохорович поднял железную лопату. Судя по всему, тут совсем недавно работали колхозники; уходя от внезапно разгулявшегося бурана, обронили лопату… Но где это и на чьих полях? Седок понукал коня только потому, что надо было куда-нибудь ехать.
В новых, тесноватых валенках ноги быстро озябли, и, чтобы согреться, Павел Прохорович пошёл по снегу, придерживаясь за головку саней.
Орлик опять остановился. Теперь ветер дул в спину.
— Совсем заплутались! А ехать надо. Тут закоченеем. Давай-ка шагай.
Погоняя коня, Шаров надеялся, что впереди покажется бор. Там они укроются от ветра. Можно будет костёр развести…
Долго блуждали в снежной мгле. Наконец, Орлик снова остановился. И на этот раз не послушался даже кнута. Павел Прохорович подошёл к нему, ощупал хомут — всё было в порядке. Но почему же конь не хотел двигаться с места? Крутой изгиб шеи дал разгадку: Орлик, подняв голову, к чему-то прислушивался. Шаров опустил воротник, развязал под подбородком тесёмки фронтовой ушанки, сдвинул её на затылок и, стоя рядом с конём, прямой и высокий, тоже прислушивался к малейшим оттенкам шума дикой метели. Но, кроме свиста ветра да злого шелеста снега, ничего не слышал. Может быть, Орлик чует волчью стаю? Надо достать топор… Но конь стоял неподвижно, твёрдо, ничто не тревожило его. Он слушал, напряжённо и терпеливо, потом фыркнул, как бы подтверждая свою догадку, и, мотнув головой, звонко заржал.
«Жильё чует!» — обрадовался Павел Прохорович. Ветер на минуту затих, и тогда стал слышен далёкий звон. Где-то били железом о стальной лист. Призывной знак всем, кто терпит бедствие, заблудившись в поле.
— Поехали, Орлик! — Шаров запрыгнул в сани и присвистнул с мальчишеской лихостью. — Золотко моё!
Конь торопливо шагал по снегу. Звон становился всё яснее и яснее.
Снег лежал неровно: кое-где ветер насыпал сугробы, намёл заструги, а рядом с ними выскреб крутые ложбинки. Лиза, оступившись, всхлипнула:
— Наши следышки! По одному месту ходим! Ох, горюшко!..
Подруги испуганно переглянулись: куда поворачивать? Спорить уже не могли. Оставалось единственное — положиться на счастливую случайность и шагать, пока не потеряны силы. А если ветер свалит — ползти по снегу. Всё вперёд и вперёд. И не отрываться одна от другой.
Вдруг всё смешалось. Что-то ударило по ногам, будто две доски кинул ветер торцами вперёд, подсек ноги. Две девушки с криком упали навзничь, повалив на себя остальных. Кто-то в белом обрушился на них, втискивая в снег. Все были так перепуганы, что едва переводили дыхание. Лиза надрывно шептала:
— Свят!.. Свят!..
До крайности удивлённый, незнакомый человек добродушно выругался:
— Фу, язви вас!..
Голос звонкий, ломающийся.
— Откуда взялись? — Ловкий и подвижной человек, лыжник, одетый в белый балахон, высвободил ноги из юкс и расхохотался: — Куча мала!
Он принялся подымать девушек, подхватывая под руки.
Вера вскочила сама. Пригляделась к незнакомцу. Перед ней стоял паренёк в маскировочном халате. Ветер трепал края полотняного капюшона возле его лица. За спиной слева торчало ружьё, а справа виднелись лапки зайца.
— Ой, да это — охотник! — встрепенулась Вера. — Вот хорошо!
Теперь им есть на кого положиться: уж охотник-то приведёт к жилью!
Лиза тёрла ушибленное колено, Вера — плечо.
— Чугунный, что ли?.. Саданул со всего маху…
— Я себе чуть шею не сломил. Ветер виноват — разогнал меня на лыжах…
— Напугал, как бес! — шутливо ворчала Гутя. — Мурашки по коже!..
— Аж сердечушко оторвалось! — простонала Лиза. — Думала — не отойдёт…
— А куда вас леший погнал в такую падеру?
— Может, вы с ним знаетесь? А мы сами по себе… — ответила Вера усмешкой на усмешку.
— Чьи же вы такие? — Парень заглянул в лицо одной, другой, третьей. — Как тут оказались?
— В поле работали… Снег задерживали…
— Но задержать не смогли!.. Зато я вас задержал…
— Мы из Глядена.
— Вон откуда! Далеко-о забрели!.. Ну, ничего, скоро выйдем!
— Куда? На выселок?
— Хватились! Выселок давно остался вправо. А это земля — наша, луговатская.
— Ой, куда нас занесло!
— До деревни не добраться, а ночевать будем в тепле. Ручаюсь.
Охотник отыскал свои лыжи, втоптанные в снег, и взял их на шнурок.
— Зовут меня Васильем. Нет, просто Васей… — Он подхватил Веру под ушибленную руку и спросил. — Так не больно?.. Ну, пошли. Ровным шагом.
Лизе хотелось идти рядом с парнем, но Гутя уже уцепилась за его левую руку. Тоже называется подружка! В тёплом полушубке она могла бы идти крайней.
Девушки расспрашивали о полях, по которым шли. Вася охотно отвечал. Но ветер сминал его слова и кидал куда-то вдаль. Вера переспрашивала, а потом, наклонив голову, передавала Тасе, та — своей соседке:
— Скоро дойдём...
Когда темнота ещё больше сгустилась, девушки умолкли. Тут и бывалый человек может заблудиться… Но Вася не тревожился, шагал уверенно и твёрдо. Снежные козырьки с хрустом ломались под ногами.
— Знакомое поле… — говорил он по-домашнему просто, без тени бахвальства. — Даже с завязанными глазами выведу…
Большой треугольный лемех от старой сохи был подвешен рядом с фонарём, к перекладине между двумя столбами. Ночной сторож конного двора Игнат Скрипунов, приземистый старичок в жёлтом тулупчике, в громоздкой бараньей шапке, бил тяжёлым тележным курком по лемеху.
Двор был расположен на окраине села, куда стекались дороги с полей, и старик не удивился, когда в двух шагах от себя увидел лошадиную голову.
— Нашёл? — спросил нетерпеливо. Ему не ответили, и он рассердился. — Оглох ты, что ли?
Как бы проломив темноту, перед ним появился незнакомый высокий человек в длинном тулупе и тронул рукой шапку, облепленную снегом:
— Добрый вечер, земляк!
— К чёрту с таким добром! К дьяволу! — ругался Игнат, помахивая уставшей рукой. — Ты отколь взялся? Кто такой?
— А куда я приехал? — в свою очередь спросил Шаров. — Какая ваша деревня?
— Говори: девок видал?
— Каких?
— Наших, понятно. Целое звено. Утром ушли и не воротились. Дочь моя Лизавета с ними… С самых сумерек сполох бьём. Все мужики ищут…
Приезжий достал лопату из саней и подал звонарю.
— Вот поднял в поле… Возле снежных валков…
Игнат выхватил лопату, глянул на неё и застонал:
— Наша… Сам строгал черенок… Беда стряслась!.. Беда, беда!..
— Выйдут на звон, — стал успокаивать Шаров. — Вот я услышал… Далеко-далеко… Так же и они…
Старик снова принялся бить в лемех.
Из темноты показалась голова второй лошади, и тотчас же подошёл усатый человек в обмёрзшей армейской шапке, в полушубке, подпоясанном широким офицерским ремнём.
Скрипунов бросился к нему:
— Ну?.. Пустой воротился?..
— Даже следов не видно.
— А вон человек поднял лопату в поле: Лизаветину!.. Мать узнает — с горя умрёт. Пропали девки. Пропали… Беда, беда!.. — снова застонал Игнат, покачиваясь из стороны в сторону. — Упреждал я: «Кости ломит — не ходите». Не послушались. Закопёрщица ихняя смехом ответила: «На печке сидеть непривычные!» У нас, говорит, насчёт бурана своя смекалка. Он, говорит, нам на пользу: наметёт на полосе большие сугробы… Вот и досмекались!.. На погибель девок сманила… В беду, как в омут, бросились…
Усатый шагнул к Шарову:
— Где лопату нашли? Сами-то откуда? — И с одного слова оживился. — A-a, слышал про вас, товарищ Шаров! До войны многое слышал и жалел, что встретиться не довелось. — Сдёрнул с правой руки пёструю собачью мохнашку. — Здравствуйте! Я — полевой бригадир. Огнев. Никита Родионович Огнев. А вы, значит, в свою Луговатку вернулись?
— А как же?.. Ехал вот в город, да закружился в поле.
— Погостите у нас.
— Да я и собирался наведаться к вам. Дело есть.
Они распрягли коней и ввели в конюшню. Мешок с овсом, что лежал в санях Шарова, Никита Родионович отнёс куда-то в угол.
— После скажу конюху. Накормит и напоит коня…
По узкому переулку они пошли в село. Между двух высоких плетней снегу не было, и ноги скользили по ледяной корке. Ветер плотными тумаками подталкивал в спину, гость и бригадир, чтобы не упасть, поддерживали друг друга.
— Ну, бьёт! — удивлялся Шаров. — Я вам скажу, не помню такого дикого бурана!..
— У нас часто падера дурит! — отозвался Никита Родионович. — Солдатки рассказывают — в прошлую зиму одного проезжего возле самых огородов захлестала. Вот так же, как вы, в город ехал да с пути сбился. Конь в сугробе утонул — ни вперёд, ни назад. Засыпало. Утром слышат — колокольчик позванивает. Пошли на звон. Глядят: горбик дуги чернеется, ветер в колокольчик играет… Откопали: конь был ещё тёпленький, а человек в санях заледенел… Вот мы и боимся за девчат. Весь колхоз на ноги подняли. А что сделаешь? Сами видели: в поле коня с ног сбивает…
Они повернули за угол и вскоре оказались во дворе. На крыльце обмели снег друг с друга и через тёмные сени прошли в дом.
— Девки отыскались? — тревожно спросила полная женщина в синем платке, повязанном по ушам.