Сад — страница 29 из 110

— Не люблю, когда перед глазами пестрота мельтешит…

…Припомнив всё это, старики рассмеялись. Дорогин приподнял одно корневище, другое, третье, — все георгины здоровы! У всех просыпаются ростковые глазки. Пора подымать наверх и высаживать в ящики.

Потом, освещая путь фонарём, он направился в соседнее отделение. Там пахло осенним садом. На полках лежали яблоки зимних сортов. Одни уже сморщились, как печёная картошка, на других сквозь румянец проступали тёмные пятна. Но много было и таких, которые даже при слабом свете фонаря сияли, словно золотые слитки.

Садовод брал яблоки по выбору и передавал Алексеичу. Осмотрев все испытываемые сорта, они поднялись в комнату и сели за стол. Трофим Тимофеевич положил перед собой тетрадь, в которой для каждого сорта была отведена своя страница. Там были оттиснуты разрезы плодов, указан вес и дано описание. Теперь Дорогин разрезал яблоки, давал попробовать Алексеичу и пробовал сам.

— Ну, каков вкус?

— Потерялся вкус. Мякоть рассыпается, как мука.

Трофим Тимофеевич делал отметку и подавал ломтик от другого яблока.

— Это ядрёное! — хвалил Алексеич.

— Да, сочное, — соглашался садовод. — Недавно достигло полной зрелости. Может храниться ещё месяца два.

— А чай-то у нас остыл.

— Подогреем. Сначала работу закончим. Дерево, знаешь, в плодах, а человек — в трудах.

3

На следующее утро Трофим Тимофеевич проснулся затемно; накинув шубу на плечи, вышел на крыльцо.

Небо было чистое, синее. На востоке возле самой, земли появилось светлоголубое пятно; увеличиваясь, раскинулось большим цветком. Это были первые проблески зари.

Едва ощутимый ветерок шевелил волосы. Приятный морозец несмело пощипывал щёки. Всё предвещало близкий перелом погоды.

Повернувшись лицом в сторону соснового бора, где каждую весну по утрам токовали косачи, Трофим Тимофеевич приложил ладонь к уху и прислушался. Всё отдыхало в лёгкой тишине.

— Молчат. А завтра-послезавтра, однако, начнут. Надо зарядить патроны…

Прошёл в сад. Корка нетронутого, никем нетоптанного снега гудела под ногой, как стальная броня. Прекрасная пора! Можно без лыж идти куда угодно, как по асфальту. Но так будет недолго: поднимется солнце, и тот же снег на открытых полянках превратится в кисель. Надо торопиться!..

Светлоголубая утренняя дымка большим крылом распростёрлась над садом. Дорогин шёл к сопке, что возвышалась неподалёку. Там, под сугробом снега зимовали сливы. Среди них были гибриды: «Гляден № 1», «Гляден № 2»… Одиннадцать номеров!

— Трофим Тимофеевич любил бывать на сопке, — с неё открывалась даль…

…Через сопку пролегали косульи тропы. В весеннюю и осеннюю пору над нею пролетали утиные стаи и большие косяки говорливых гусей. В молодости Трофим частенько подымался сюда. Иногда с ним приходили ссыльные, которым царские власти запрещали пользоваться ружьями. Отдавая на часок свою дробовую берданку, он, бывало, говорил:

— Иди на устье Жерновки. А я останусь здесь, настороже…

На лысой бесснежной вершине рос дикий лук, не боявшийся ни морозов, ни засухи. Крупные луковицы глубоко пустили корни в жёсткую землю. На сочных стеблях подымались синие соцветия. В первое лето своей жизни в селе Вера Фёдоровна, попробовав луковицы, посоветовала послать редкое растение в ботанический сад Томского университета. Он так и сделал. С тех пор и завязалось знакомство с профессорами. Находке было присвоено название — лук Дорогиных. А теперь на вершине сопки — могильный холмик. Вера любила с высокого обрыва смотреть вдаль, на реку, что проложила себе путь среди каменных громад, на город, окутанный сизой дымкой, на ковыльные просторы заречной степи…

Бойкий рассвет спешил к сопке с юга. И он опередил старика. Дорогин ещё был на половине пути, а утренний луч уже осветил её.

— Вот и ещё одна весна… — Старик склонил голову. — Без тебя, Вера…

Внизу сияли, словно огромные зеркала, снежные просторы. Манили к себе. Трофим Тимофеевич, прищурив глаза, посмотрел во все стороны.

Вдоль Чистой гривы узкой лентой протянулся низкорослый бор. По нему в ночной буран шёл в село Вася Бабкин.

Старики рассказывали, что в дни их молодости там стояли сосны толщиной в два обхвата. И он, Трофим Дорогин, ещё помнит высокие деревья. Их вырубили! Но бор всё же уцелел. Сейчас он, оберегаемый людьми, подымается с каждым годом. Верунькины внуки будут любоваться деревьями толщиной в два обхвата!

Трофим Тимофеевич повернулся лицом к реке, за которой расстилалась степь. Два десятилетия назад там темнели одинокие юрты кочевников, тучами передвигались отары, чёрным вихрем проносились байские табуны. Теперь по берегу раскинулось большое село. Вчерашние кочевники построили дома. Самое большое здание — школа. На окраине селения — кирпичный корпус. Это мастерская МТС… Не дожила Вера до больших перемен. Кедры, привезённые из гор, сторожат её покой…

Подымаясь над хребтом всё выше и выше, солнце раскалялось в ясном небе. Снежная корка ослабла и крошилась под ногами. Проваливаясь по колено, Дорогин спускался в сад.

Навстречу ему бежали ребята. За ними брёл Алексеич с фетровой шляпой в руках.

— И что бродит человек с голой головой! — ворчал с дружеской озабоченностью. — Глаза да глазаньки за тобой нужны!..

— Конечно, нельзя так, — поддержал Юрка.

— Недолго и простудиться, — добавил Егорка.

— Ну-у? — шутливо переспросил старик, склонившись над ребятами. — Я не лысый. Меня волосы греют.

Шляпы он не принял.

— Весну надо встречать с открытой головой!..

Но Алексеич настойчиво нахлобучил ему шляпу на голову.

— Вот так!.. А Верунька приедет — расскажу, что ты по утрам разгуливаешь нараспашку. Никакой дисциплины не признаёшь, — рассердился старый солдат. — Беда с тобой!..

Мальчуганы шагали рядом с садоводом, запрокинув головы, чтобы видеть его лицо.

— Мы пришли помогать.

— Перво-наперво — скворешники поделать.

— Работы, ребятки, хватит. Надо ящики сколачивать, георгины садить. А вечерком патроны зарядим. Будем поджидать, когда на утренней заре косачи голос подадут…

Дорогину очень хотелось сводить своих юных друзей на косачиный ток, и он каждую ночь перед рассветом выходил послушать птиц. А косачи молчали. Школьные каникулы уже заканчивались, ребятам пора возвращаться в село. Но самых весёлых вестников весны они всё же дождались. В последнее утро Юрка заметил чёрное пятно на вершине тополя, возвышавшегося над прибрежным яром, и хлопнул в ладоши:

— Скворец! Скворец!..

Юрка побежал туда, Егорка — за ним.

Когда ребята приблизились к тополю, на вершине уже сидели три скворца. Пощебетав, они перепорхнули на другое дерево, но вскоре и оттуда снялись. Мальчики следили за их полётом, пока чёрные точки не исчезли далеко за рекой.

— Улетели!..

— Что-то не поглянулось им!..

— Это были разведчики, — успокоил ребят старик. — Завтра появятся основные силы.

Скворцы появились раньше. На вечерней заре уже щебетали на всех тополях садозащитной лесной полосы.

— Поют отходную гусеницам и червям! — улыбнулся Дорогин.

Каждый день он проходил по саду и отмечал перемены. Возле тополей снежная толща лежала нетронутой, но на открытой поляне косые лучи солнца как бы слегка взъерошили её. А через несколько дней пронзили снег до самой земли, и он стал похожим на взборождённую ветром, белую от волн, поверхность озера.

В холодную ночь снежные козырьки промёрзли и стали светлыми, как стекло. Едва лучи солнца успели тронуть эти прозрачные пластины, как они начали обваливаться с тонким серебристым звоном.

Прошёл ещё день, и всюду засияли первые весенние лужицы. Кое-где показались ветки стланцев.

— Через недельку начнём обрезку яблонь, — объявил садовод Алексеичу после очередного обхода. — А пока я съезжу в село…

Но он откладывал отъезд со дня на день, ждал, когда затокуют косачи. Ему хотелось привезти домой краснобрового полевого петуха с большим, похожим на лиру, хвостом.

4

В Глядене весь день звенела бойкая капель, а ночью мороз проутюжил последние снега и на месте исчезнувших луж оставил хрупкие ледяные мосты. Они звонко дробились под ногой и как бы напоминали зиме, что она уже сломлена — и ничто ей не поможет.

Сергей Макарович остановился посредине двора, полной грудью вдохнул по-утреннему свежий, как бы искристый воздух и почувствовал — накануне в полях догорали-дотаивали снега, на увалах оголилась земля, а в сосновом бору обмякла и посвежела хвоя. На востоке заиграла огненная полоска, а потом острые лучи метнулись на синий склон неба и принялись гасить звёзды. Сергей Макарович сдвинул шапку на затылок и прислушался. Где-то далеко бормотали на току тетерева, будто роняли на ледок мелкие горошины.

— Проспал! — укоризненно тряхнул он головой. — Эх, че-ёрт возьми!

Хоть бы раз сходить на охоту. Заржавевшее ружьё без толку висит на стене.

Но что скажут колхозники? Председатель гоняется за полевыми петухами!..

— Проспал я сколь долго, — повторил упрёк Забалуев, — аж косачи растоковались!..

Ещё в первые годы коллективизации, когда колхозы были мелкими, у Сергея Макаровича сложилась добрая привычка — каждое утро всюду проверить работу, расставить силы, показать, что и как лучше сделать. Он гордился тем, что в любой час мог ответить, кто, где и чем занят. Вот и сегодня он за каких-нибудь двадцать минут побывал в свинарнике, заглянул в курятник, в скотном дворе посмотрел на дойку коров, а потом направился к амбарам, где хранилось семенное зерно.

Он шёл серединой улицы, присматриваясь к домам. В окнах загорались огни, над кирпичными трубами кудрявились дымки.

У Огнева темно. Не дело это, не дело!.. Сергей Макарович подбежал к окну и побарабанил пальцами по. стеклу. Потом загрохотал сапогами по ступенькам крыльца. Никита Родионович сам открыл дверь и молча ждал, когда председатель войдёт в дом.

— Худо, бригадир, худо, — упрекнул Забалуев. — Не похвалят нас колхозники. Чую, определённо будут ругать… Я ведь не тебя, а себя попрекаю — проспал. А знаешь, как бывает на косачином току? Главный токовик прилетает первым!