Но просто сказать — ломайте! — деду мало. Ему надо поговорить.
— Читал давеча в газете: гражданин заграничный скушал в один присест пять кирпичей. Рекорд, говорят… Надо ж так над безвинным материалом измываться! Кушал бы бомбы да ружья ихние… — И без перехода: — Это ж кто ее строил, печку вашу? Руки бы ему того… — дед вздыхает, и праведный гнев закипает в его глазах. — Сколько благородного кирпича извели. Эх… Ладно, ломайте. Завтра приду.
Знаю, Евдокимыча в его девяностотрехлетней жизни, кроме доброй печки, греет статистика: в целом по стране тридцать пять процентов жилой площади пока отапливается печами. Нет-нет, дед вовсе не рутинер закоренелый; он может часами с внуком-инженером сидеть над чертежами еще не построенных котельных, восхищаясь их будущим совершенством и мощностью. Просто если существуют эти проценты, значит, нужно людям его стародавнее ремесло, нужен и он сам, постигший это ремесло до тонкостей. И Евдокимыч горд. И конечно, наплевательское отношение к этим вроде бы простым, но ведь и сложным бытовым сооружениям, бездарная торопливость при их создании очень и очень удручают старика.
Чтобы отвлечь печника, завожу разговор о его книге. Он вмиг, как ребенок, преображается, веселеет:
— Лишь узнал про эти самые проценты, так и тетрадок всяких накупил, писать сел, а чего же делать, коль не довелось после себя в запас никого делу выучить… Ох, и досталось мне на орехи! Грамотешки-то кот наплакал… А кто за меня напишет, кто печи так знает? — Он выжидает секунду и говорит решительно: — Никто! К тому же на том свете, сказывают, и так шибко жарко, не пригодится, стало быть, моя практика… — Это уже с хохотком, покряхтывая, с наигранным смирением.
Не скрою, поначалу немного раздражала эта стариковская самоуверенность: никто, видите ли, так печки не знает. Будто и специальные книги, написанные квалифицированными мудрыми авторами, у нас не издаются. А потом подумал: пишут, издаются, но едва ли у кого есть такой опыт: более восьмидесяти лет — и все печи, печи. Тысячи кирпичей, тонны глины, песка, десятки стершихся от работы кельм-мастерков. Уникальный опыт, уникальная цифра — 80 лет труда.
Сейчас, когда я пишу эти строки, книги Николая Евдокимовича Михайлусенко (недавно в Краснодаре вышла вторая — «Как сложить экономичную бытовую печь») лежат передо мной на столе. Небольшие книги, рожденные в больших хлопотах, полуночных бдениях, беспокойстве: а как, не успею?
Успел Евдокимыч. Успел написать и издать. Счастлив.
Разные печи строил он — отопительные, варочные, сушильные. Ставил русские, «шведки», камины… К делу приладился благодаря отцу, знаменитому на всю округу мастеру, бравшему с собой на работу смышленого сына. Давно это было, в начале века, в Курской губернии. Ходили по деревням, выполняли заказы — время нелегкое, семью кормить надо…
— Николай Евдокимович, вот завтра опять за кельму возьметесь. И не надоело за столько-то лет? — спрашиваю печника.
Тот враз посерьезнел. Сбитая набок седая бородка подпрыгнула, влага приятных воспоминаний ушла из сузившихся глаз; стукнул в сердцах по камню тростью, зеленую широкополую шляпу нервным движением поглубже натянул. Спросил обидчиво зазвеневшим голосом:
— Надоело? Да вы… Да ежели хотите, мне печка жизнь на войне спасла! Ишь, выдумали: на-до-е-ло!..
Дело было еще в гражданскую. Михайлусенко командовал ротой в красноармейском полку. Вызвали его в штаб: «Ты, — говорят, — Николай, местный, тебе и карты в руки. Пойдешь в разведку».
Надо, так надо. Снял ротный шинель свою с алыми «разговорами», у костров походных прожженную, накинул кургузый пиджачишко, раздобыл ящик с инструментом. И вот идет по пыльному проселку, насвистывает добродушный молодец-печник; весел, беспечен, до всякой работы охоч…
Пробрался в село, то самое, знакомое, где когда-то ставили они с отцом печь в доме управляющего сахарным заводом. «Та-а-ак, здесь у беляков штаб, здесь, стало быть, пулеметы, рядом пушки, усиленная охрана…» На обратном пути вышел на дорогу, а конный разъезд — тут как тут, пылит навстречу. Один из всадников свесился с седла, опалил сивушным духом:
— Колька? Михайлусенко?! Ты ж, говорили, к красным записался… Давай-ка назад, разберемся, какого ты цвета-оперенья!
Били сильно. Плетью били. Он терпел и все жаловался на нехватку кирпича, хорошего песка для раствора. Как, мол, тут работать, да еще к таким вот ребятам нервным попадешься…
Рывком распахнулась дверь. В комнату вбежал молодой офицер и сразу, без слов, ударил Николая. Размахнулся как следует, а ударил так себе — слабак, видать, их благородие. Разрешите, говорит, мне этого красного лазутчика лично в расход отправить.
Дошли до леса. Грохнул за спиной выстрел. И вдруг: «Беги, Коля, к своим!» Обернулся и лишь теперь узнал: Виктор! Это в доме его отца сложили они тогда печь. Сдружились мальчишки, рыбачили вместе. И надо ж такому случиться…
Враг и опомниться не успел, когда на рассвете красные ворвались в село. Виктора он нашел среди пленных, отвел к командиру полка. Все рассказал — и про печь с голубым кафелем, и про неожиданное спасение из плена.
— Жить спокойно не смогу, если его не отпустим.
— Не надо отпускать, — сказал офицер. — Если поверите, хочу быть с вами…
Евдокимыч вздыхает:
— Храбрым командиром был Виктор, не чета иным. Жаль, убило… Думайте, что говорите: на-до-е-ло! Эх…
Молчу, переживаю свой промах. Но дед отходчив:
— Так и прошел я всю войну — и ротным и печником.
Освободят село, деревню, еще пулеметы и кони остыть не успеют, а к нему уже очередь: прослышали, мол, мы про ваш повсеместно известный талант и просим покорнейше сделать что-нибудь с нашей печкой — сладу с ней нет, с антантой растреклятой. Бабы, старики да детишки — как им откажешь! Винтовку за спину, мастерок в руки. Но и тогда, в горячке атак и яростных мечтаний о мировой революции, он успевал подумать, что делает одно из главных мирных дел — ставит печь, очаг, создает живую сердцевину дома, которая долгие годы будет давать тепло молодым и старым — целой большой семье, конечно же, счастливой. Иначе зачем водит ротный в бой свою цепь, зачем стучат их пулеметы, погибают лучшие товарищи?..
Само собой, будущее теперь не за дедовскими печами. Да и кто спорит. Но всем нам, кто сушит носки на батарее центрального отопления, не стоит забывать, что, кроме проспектов, есть проселки, кроме освещенных бессонных городов, есть деревеньки, дремлющие и средь белого зимнего дня. Там-то и нужны печи.
Не раз приходилось слышать от председателей отдаленных колхозов: вот, дескать, в ногу со временем идем, построили дома с водяным отоплением, котельную расстарались — возвели. Правда… А правда такова: угля требуется уйма — его не дают, трубы лопнули — специалистов нет, потому что вообще людей не хватает, не до специальной службы, все бы дырки заткнуть. Ошпарившись о холодные батареи, говорят председатели: не надо гнать лошадей (эх, где они теперь, деревенские лошади?), нужны пока просто хорошие печи. Нет, мы тоже за стирание граней, но всему свое время. А средства в первую очередь лучше направить, положим, на строительство внутрихозяйственных дорог, механизацию ферм. Это особенно касается колхозов на трудных землях, еще экономически слабых.
Но нужны не просто печки, а отличные, сложенные умелыми руками мастера. Увы, сегодня такие — редкость. Об этом свидетельствует и почти кинематографическая популярность Евдокимыча — сперва в масштабах окрестностей Краснодара, сейчас, после выхода книг, — считай, всей страны. Узнав об их издании, люди пишут: «Кубань, знаменитому печнику Н. Е. Михайлусенко. Помогите, посоветуйте, вышлите книгу…»
Легко сказать. Но чем поможет всем страждущим и мерзнущим худощавый старик в неизменной зеленой шляпе? И без того он сделал многое — обобщил свой колоссальный опыт; потом, поддержанный местными журналистами, издал книжки, разошедшиеся, кстати, мгновенно. Всякое он перенес — кто-то отмахивался, кто-то откровенно усмехался, кто-то сомневался: печи, архаика, кому это надо?..
Не сразу взяли рукопись в издательстве. Пошел в крайисполком: «Как быть? Не желаю секреты мастерства с собой уносить. Тем паче, на том свете, сказывают, временами даже очень жарко — не пригодится ремесло». Поняли Евдокимыча, но и удивились: странный до чего дед — в исполком просить приходят, а он, видите ли, поделиться хочет.
Я же твердо убежден: нужны книги Евдокимыча. Потому что для любого сноровистого сельского жителя эти книги — бесценные уроки старого мастера, его заветы, знания, его запечатленная в строчках память. Тут можно говорить и о школе Михайлусенко, которую пройдут, хоть по книгам, мастера-печники. И еще мне кажется, что давно пора выпустить эти книжки в центральном издательстве, да солидным тиражом. Ясно, и об этом свидетельствует почта, в магазинах они не залежатся.
За свою жизнь Николай Евдокимович разработал более тридцати видов печей — для Сибири, Крайнего Севера, средней полосы России, южных районов. Печь отопительно-варочная № 1 предназначена для двух комнат площадью 25–30 квадратных метров; «колхозница» действует в трех режимах топки; печь на газовом топливе хороша в большой квартире; у пятиоборотной № 14 — повышенная теплоотдача.
Недавно дед на одну из своих печей получил авторское свидетельство за номером 531964. Новая конструкция служит для отопления жилья и просушки одежды — есть специальная камера. Но это не все. Евдокимыч придумал особые трубчатые нагреватели, сквозь которые проходит воздух. Пришел человек с мороза, только затопил печь, а в доме уже тепло стало. А после уж и кирпич, раскаляясь, как ему положено, дает стойкий жар. Словом, сиди у печи да ешь калачи…
Однако есть еще кое-что: творения Михайлусенко неприхотливы и щедры, как, впрочем, и их создатель, — тепла дают много, а топлива требуют мало, вдвое меньше, чем другие печи. Выгодно хозяевам, выгодно государству.
— Пучком щепок, ей-богу, можно квартиру нагреть, — радуется учитель-пенсионер Федор Евгеньевич Улько, сосед Евдокимыча. — А раньше… Две большие печи было у нас. Уголь, дрова, как в прорву, а все — двенадцать-тринадцать градусов. Теперь мы счастливые люди. Даже характером лучше стали, не верите? Спасибо мастеру нашему любезному…