Одетый в старую офицерскую форму, из рядов гулаговцев вышел немолодой мужчина, размахивая длинной жердью, на которой висел триколор и здоровенная ветка с листьями.
– Переговоры, что ли? – Озадачился дядя Коля, – Зин, давай я за дипломата?
– Действуй.
– Тёть Зин, – подхожу я к ней, – может, я смотаюсь потихонечку, всё меньше поводов для драки? Скажете ему, что меня здесь нет и всё такое…
– Смотается он! Ишь! Не ты, так другой повод вертухай нашёл бы, кому непонятно?
– Да всем всё понятно, – тоскливо отозвался полноватый мужчина с длинным луком, – в рот я ебал такое общество, где вертухаи править будут.
– Дома надо было ебать, ёбыри! – Донеслось откуда-то со стороны медсестёр, – правят давно уже!
– Марин, заткнись, а? Вот не хватало… – сварливую бабу заткнули товарки. Настроение у всех, похоже, воинственное. Как-то так сложилось, что среди прибившегося к госпиталю контингента представители той, российской ещё власти, доверия не внушают. А уж ФСИН…
– Хули надо!? – Поинтересовался дядя Коля, выйдя за ворота с веткой зелени в руке, – мы цирк не заказывали, клоуны не нужны.
– Мы не..! – взвился было камуфилированный, но взял себя в руки, – Ивашинников Леонид Фёдорович, как представитель законной российской власти, требует признать его юрисдикцию…
– Чего? Какой такой власти? Народ! – Старик оглянулся назад, – мы что, в Россию вернулись? Так с какого хрена…
– Высокий дипломатический этикет, – нервно оскалилась Дашка, ставшая поближе к нам.
– Чисто неконкретный базар, – пробило на нервное хи-хи меня, – ладно дед, он импровизирует. А тот… дятел как есть. Что, подготовиться не мог или поумнее никого не нашлось?
– Не нашлось, похоже, – отозвалась тётя Надя, зло засмеявшись, – кто за тюремщиками пойдёт? Нет там умных. А это, кажется… да, Максим Панков. Он?
– Он, он, – нестройно отозвались бабы.
– Ёбнутый на всю голову, – вздохнула тётя Надя, – Афганец вроде, но по статье с головой комиссовали. В дурке даже лежал, потом ничего… отпустило. В православие ударился, я сперва радовалась за него – думала, может и присмотрят. Потом в городе его видела – то он с казачками в форме и с нагайкой ходил, то крестный ход организовывал в честь Николая Второго.
– Царебожник?
– Кто? – Не поняла меня женщина.
– Секта такая в православии, Николашку чуть ли не вторым Христом считают.
– Не знаю… – неуверенно, – что-то похожее точно, он по убитому царю много сокрушался и нас покаяться призывал за его убийство.
Ситуация зашла куда-то не туда, воинственно настроенный вертухайский спецназ расслабился и стал с интересом наблюдать за спором. Несколько минут спустя камуфлированного отозвали, а из рядов донёсся искажённый мегафоном голос:
– Я генерал Ивашинников Леонид Фёдорович…
– Сам себе очередное звание присвоил? Да ещё и через ступеньку прыгнул? – Удивилась Зинпална, – быстро!
– … как правопреемник Российской … ации… требую…
Бабы вновь построились перед войском и до нас донеслись звуки российского гимна.
– Россия священная…
– Союз нерушимый, – надрывая голос, начал петь кто-то из стариков. Слова быстро подхватили и вскоре пели все.
– Я ведь никогда при Союзе не жил, а гимн знаю. А российский так и не смог выучить…
Длинная бамбуковая жердь с красной майкой взметнулась над госпиталем.
– Ёбаный пиздец! – Сдавленно прошипел Пашка, – уже идеология в ход пошла. Что-то мне сыкотно, Саш.
– Да мне тоже, – вражеская сторона подняла в глубине строя иконы и пошла… всё так же, с бабами впереди. Видно было, что им адски страшно, но что-то удерживало женщин, в большинстве своём не очень молодых, от бегства. Чтобы заглушить страх, они начали нестройно петь молитвы.
– Не хочу… зону, – бледный как смерть мужичок с наколками вышел вперёд с ременным дротиком, – народ, делай как я!
Десяток мужчин и неожиданно – полтора десятка женщин (при госпитале их много больше, чем мужчин), вышли вперёд. Глянув на отворачивающегося Пашку, взял дротик и я. Как-то неожиданно противостояние зашло далеко…
– Мне – надо, Паша, – говорю ему негромко, – я же как катализатор сработал.
– Раньше или позже…
– Сработал, Паш! Нельзя мне в кусты. Кого другого может и простят, а мне с этим ФСИНовцем если и жить… то у параши точно.
– А бежать некуда, – сглотнул друг, беря связку дротиков.
– Пора, – гляжу по сторонам, но… остальные тоже смотрят, не решаясь переступить через себя. Нет однозначного лидера, способного взять командование на себя, да и ситуация пока не зашла слишком далеко. Все понимают, что надо, что если не оказать сопротивление, то ждёт нас зона с культом личности Ивашинникова, но…
– Идут, идут! – Донёсся голос мальчишки с вышки, – тётки разбежались, мужики вперёд!
Грохнул выстрел, и детское тело свалилось сверху.
– Разом! – Заорал дядя Коля, по морщинистым щекам которого потекли слёзы, – разом, ну же!
– Разом! – И мы бросили дротики через хлипкую ограду.
– Ещё, – донеслось от дяди Коли, – разом! Ещё!
Дротиков было в избытке, и каждый из нас кинул не меньше десятка. Кто и в кого попал… надеюсь никогда не узнать.
– В атаку! – Вооружившись длинным копьём, старик вылетел за ворота.
– Стоять! – Дёрнул меня один из стариков за ворот, – куда поперёк нас?
Грохнул выстрел со стороны гулаговцев, ещё… донеслись выстрелы и от нас.
Взяв наизготовку копьё и связку тростника в качестве щита (ну не готовились мы к войне!), вышел за ворота вслед за стариками и…
– Блять! Пуля! – Неверяще смотрю на окровавленный бок и опускаюсь на землю. Невеликим своим медицинским опытом понимаю, что рана болезненная, но безопасная – если можно вообще так выразиться о ранении в условии полного отсутствия медикаментов и антибиотиков.
– Внутренние органы не задеты, – бубнит побежавший Пашка, – наложить на рану тампон и повязку, после чего доставить в ближайший медпункт.
Проговаривая свои действия, сделал мне перевязку и подхватил на руки.
– Сам дойду! Что ты меня как…
– Но выёживайся, – друг не обратил внимания на возмущение, бегом направляясь к госпиталю, – потом успеем поругаться.
– На стол! – Быстро приказала встревоженная Зинпална, завидев меня и бесцеремонно отдирая повязку, – ф-фу… ничего страшного, только рану почистить на всякий случай. Готовься, сейчас будет больно!
Сознание я не потерял, зато описался… немного. Стыдно, как ни странно, не было – когда в сквозной ране ворочают прутом, как-то спокойней воспринимаешь подобные вещи.
– Ну вот блядь, куда вы попёрлись, – ругалась врачиха, – боевики херовы! Ладно Пашка, берсерк горный, да и лоб здоровый, а ты-то!? А ты, Петриашвили, не улыбайся! Чем думал, когда воевать бежал?
– Я как санитар, – отбрехался друг.
– Санитар… – прищурилась тётя Зина, – ну так иди санитарь дальше! Сейчас там работы тебе… блять, за что мне всё это?!
– Это…
– Да нормально всё с Сашкой! Из макарова, похоже, бок прострелили – болезненно, но через неделю уже ходить нормально сможет. Собственно, он и сейчас может, но очень, очень нежелательно! Уу… утырок дебилоидный, зачем под пули подставлялся?! И сам чуть не подох, и толку от тебя такого сейчас?
– Зин Пална, так я сидя могу чего…
– Сидя он… а куда деваться, придётся! Пашка, помоги ему слезть со стола. И всё, всё – иди, тащи людей.
Оглянувшись на меня, Пашка ушёл, несколько успокоенный болезненным, но вполне бодрым видом.
– Слабость… – прислушиваюсь к себе, пока ковыляю к стулу, – но больше, наверное, от зонда, чем от пули и кровопотери. С-сука! До сих пор ноги трясутся.
Присев за стол, взял на себя заполнение документов – благо, учили. Медсестра, старенькая уже Роза Дмитриевна, сидела напротив.
– Тёть Роз, а…
– Подскажу, – отмахнулась она, потирая рукой под левой грудью, – не беспокойся.
Выстрелы перестали звучать, а доставленные раненые уверенно говорили о победе. Только вот голоса нерадостные…
– … баб чуть не полсотни, – жадно затягиваясь дефицитной примой, вполголоса говорил работяга, пока его перевязывали, – дротики в основном. Как бабочек булавками… А этих, со щитами, меньше… но мы их потом, когда они убегали… в спины.
– Не мы пришли к ним, и не мы начали стрелять, – утешила его Дашка, ловко обматывая голову, – мальчишку-то… как вспомню, как он с вышки… без слов.
– Мальчишку, – помрачнел раненый, – сколько таких мальчишек сегодня осиротело!
– Если бы не арбалеты, что работяги наши сделали, хер бы какие дротики помогли! – Убеждённо говорит женщина мужиковатого вида, помогая взгромоздиться на стол раненому мужу, – дротики всё больше баб, легионеров этих с десяток разве зацепило, за щитами-то.
– Думали, от зверья, – с нервным смешком отзывается Зинпална, – а получилось вот так.
– Да от зверья и есть, – зло отозвалась женщина, – никогда мальчонку не прощу!
– Ивашинникова поймали! – Раздался истошный визг над госпитальным городком, – живого! Бабы!
– Никакого самосуда! Только судить!
ФСИНовца отстояли, но… сомнений в его участи никаких. Оглядываться на какие-нибудь демократические институты нет необходимости, а человек этот опасен, ох опасен…
– Идут! – Заорал с вышки Славка-Расписной, – с других посёлков отряды!
– Мы в ту сторону давно посматривали, да всё повода не было, – жадно глотая воду после длинного забега с оружием, – прерывисто сказал лидер заводских, – ФСИН… не мне вам говорить, народ там изначально с гнильцой. Нет в этой профессии ничего доброго и светлого.
– Слухи доходили, что он секту какую-то сколачивает, – мрачно озирая поле боя, – процедил сквозь зубы Пётр Иванович, в миру завуч одной из городских школ, ставший главой Школьного посёлка, растущего потихонечку по соседству, – промедлили.
Немолодой, очень интеллигентный мужчина вычурно выругался, побелевшими руками сжимая тяжёлое копьё.
– Вы уж простите, что помедлили на помощь к вам идти, – обратился Пётр Иванович к Зинпалне, но нас в Школьном полсотни всего, не считая детишек. В оборону сразу встали, да гонцов разослали по посёлкам. Потом уже, с другими отрядами подошли.