Сады Луны — страница 3 из 9

ДАРУДЖИСТАН

Что за ураган взбудоражил наш разум?

Дикая буря, разверзшая

Озерную гладь,

Закрутила столбом тени дня,

Подобная колесу, что катит

Нас от зари до заката,

Покуда мы бредем своим путем...

Что за сила смела последние предостережения?

Там, среди милых сердцу холмов,

Отринувших нас

И не принявших наш путь,

Подобный венчику цветка,

Который должен обратиться в прах

Под багровыми лучами заката... Родившийся слух.

Фишер Келтас (род.?)

Пятая глава

Если перед мысленным взором этого человека

Появляешься ты на фоне вечернего пейзажа,

Болтающийся на толстом суку,

Тень твоя, одетая в колпак висельника,

Висит с затянутой на шее петлей,

А обдувающий тебя ветер

Раскачивает одеревеневшие конечности,

Сообщая им подобие движения...

Родившийся слух.

Фишер Келтас (род.?)

907 год Третьего тысячелетия. Время Фендри года Пяти Задач. Две тысячи лет с момента постройки города Даруджистана

В своих снах маленький кругленький человечек, направляющийся в сторону заходящего солнца, увидел себя покидающим город Даруджистан через Воловьи ворота. Потрепанные полы его красного выцветшего пальто распахивались на ходу. Он не представлял себе, сколько придется идти. Ноги у него уже начали ныть.

В мире существовали невзгоды, а вместе с ними страданье. В те моменты, когда он бывал честен сам с собой, он ставил невзгоды мира выше своих собственных. «К счастью, подобные моменты редки, и сейчас, – сказал он себе, – не один из них».

«Увы, один и тот же сон заставляет двигаться усталые ступни и дрожащие колени. – Он вздохнул. – Все тот же сон». Так оно и было. Он видел перед собой солнце, заходящее за вершину дальнего холма, медно-красный диск, застланный дымом от горящего дерева. Его путь лежал вниз, в трущобы, где обитали Гадроби, на грязную улицу, по обеим сторонам которой выстроились покосившиеся мрачные хижины и хибары. Пожилые мужчины, завернутые в назойливо-желтые лохмотья прокаженных, сидящие на корточках у очагов для приготовления еды, провожали его молчаливыми взглядами. Точно так же одетые женщины, стоявшие у грязного колодца, прекращали свое бесконечное макание в него кошек, шокирующее занятие, символичность которого снижалась по мере удаления прохожего.

Он прошел по мосту через реку Мейтен, миновал приходящие в упадок лагеря Гадроби и вышел на открытую дорогу, ведущую к виноградникам. Здесь он задержался на некоторое время, размышляя о том, какое вино получится из этих сочных виноградин. Он размечтался, думы текли сами по себе.

Он знал, что его мысли бегут, оставляя позади обреченный город, оставляя тьму и столб дыма в небесах, оставляя, прежде всего, все, что он знал, и все, чем он был.

Талант, которым обладали маги, позволял находить смысл в том, как ложатся кости, толковать изгибы лопаток или видеть Крыло Дракона. Что до самого Круппа, он не нуждался ни в одном из подобных ухищрений. Дар предсказания был ему присущ, он не мог отказаться от него, как бы он ни старался. Внутри него звучали колокола пророчеств, отдаваясь эхом в сознании.

Он тихонько пробормотал:

– Конечно, это мечта, сновидение. Может быть, на этот раз действительно удастся сбежать. В конце концов, никто не смог бы назвать Круппа дураком. Разжиревшим лентяем и безалаберным – да; склонным к эксцессам – пожалуйста; неуклюже обращающимся с миской супа – наверняка. Но не дураком. Сейчас такие времена, когда человек мудрый должен выбирать. Разве это не мудро – осознать, что жизни других людей гораздо менее ценны, нежели твоя собственная? Разумеется, мудро, и весьма.

Да, Крупп мудр.

Он замолчал, чтобы перевести дыхание. Холмы и солнце перед ним были все так же далеко, как и мечты, похожие на стремление юности повзрослеть и стать на тот путь, с которого уже не дано свернуть, но кто вспоминает юность? В особенности, одну только юность?

«Только не мудрый Крупп! Его сознание тащится еле-еле (Крупп великодушно простил себе эту метафору), страдая от боли в ногах. Наверняка, уже появились мозоли. Ступни буквально молят о согревающем, болеутоляющем бальзаме. Их голоса сливаются в хор. Что за литания! Что за вопли отчаяния! Прекратите ваши жалобы, дорогие крылья для полета. В конце концов, где солнце? Прямо за холмами, Крупп уверен. Не дальше. Совершенно точно. Да, это так же верно, как и то, что последняя монета всегда закатывается в единственную щель в полу, но кто тут говорил о монетах? Крупп заявляет о своей непричастности!»

В его сон ворвался ветер, пришедший с севера, который принес с собой запах дождя. Крупп начал застегивать вытертое от носки пальто. Он втянул живот в попытке застегнуть две последние пуговицы, однако сумел застегнуть лишь одну.

– Даже во сне грех заметен, – простонал он. Он отворачивался от бьющего в лицо ветра. «Дождь? Но год ведь только начался! Разве весной идет дождь? – Раньше Крупп никогда не задавался столь приземленными вопросами. – Возможно, что этот запах – всего лишь дыхание озера. В самом деле, так оно и есть». Он поглядел на темную гряду облаков над Лазурным озером.

«Должен ли Крупп бежать? Нет, конечно! Где его гордость? Где его достоинство? Они не раз проявлялись в снах Круппа. Неужели нет укрытия на том пути? Ноги Круппа разбиты, ступни изранены и кровоточат. Что это?» Прямо перед ним был перекресток. Сразу за перекрестком стояло невысокое строение. Сквозь ставни на окнах пробивался свет.

Крупп улыбнулся. «Разумеется, гостиница. Долгим было путешествие, усталый путник непременно нуждается в месте, где можно отдохнуть и расслабиться. Такой путник, как Крупп, оставивший за спиной немало миль, которые пришлось преодолеть». Он устремился вперед.

На перекрестке росло раскидистое дерево с голыми ветвями. С одной из толстых ветвей свисало что-то длинное, завернутое в холстину, и поскрипывало, качаясь на ветру. Крупп бросил на предмет лишь мимолетный взгляд, ступил на дорожку и начал подниматься на холм.

– Неудачное решение, – пробормотал он. – Гостиницы для утомленных, запыленных странников не должны строиться на холмах. Тяготы карабканья на холм увеличивают расстояние. Владелец гостиницы должен знать это. Свежее пиво, чтобы промочить горло, кусок мяса с кровью и с ямсом в качестве гарнира, а еще чистые бинты с мазью на ноги. Вот те вещи, которые помогут перенести свалившиеся на Круппа тяготы.

Его монолог прервался, он жадно хватал ртом воздух, поднимаясь к вершине. Когда Крупп достиг двери, его мучила такая одышка, что он даже не огляделся, а сразу же стал толкать пострадавшую от времени и погоды дверь и толкал ее, пока она не поддалась, скрипнув заржавленными петлями.

– Увы, – воскликнул он, остановившись, чтобы почистить рукава пальто, – кружечка пенного пива для этого...

Он умолк, заметив окружавшие его угрюмые физиономии.

– Сдается мне, дело плохо, – пробормотал он. Место действительно было гостиницей, то есть было когда-то, лет сто назад.

– Этот запах дождя в ночном воздухе, – сказал он полудюжине нищих, скорчившихся на земляном полу вокруг толстой сальной свечи.

Один из них кивнул.

– Мы выслушаем тебя, бедняга.

Он махнул в сторону соломенной подстилки.

– Присаживайся и развлеки нас рассказом. Бровь Круппа удивленно приподнялась.

– Крупп благодарит вас за ваше приглашение. Он наклонил голову в знак признательности и шагнул вперед.

– Не думайте, однако, что он пришел в столь благородное общество с пустыми руками.

Он уселся, скрестив ноги, посапывая от усилия, и обратился к говорившему.

– Крупп разделит со всеми вами хлеб. Он вытащил из рукава небольшой ржаной хлебец. В другой его руке появился хлебный нож.

– Человек, сидящий сейчас перед вами, известен друзьям и знакомым под именем Круппа. Житель того самого сияющего Даруджистана, жемчужины побережья Генабакиса, загадочной звезды.

Он вынул кусок козьего сыра и широко улыбнулся всем сидящим перед ним.

– А это – его сон.

– Вот как, – произнес нищий, и лицо его вытянулось от изумления. – Мы чрезвычайно польщены знакомством с тобой, Крупп из Даруджистана. Мы также восхищены тем, что ты проделал столь долгий путь.

Крупп положил ржаной хлебец и нарезал его на кусочки.

– Крупп всегда считал вас не более чем простыми воплощениями его самого. Вы – всего лишь несколько голодных. Что вы просите у вашего господина, обращаясь к нему в нужде? Чтобы он обернулся взглянуть на вас. Собственная жизнь слишком дорога, чтобы обманывать того, у кого есть власть, и Крупп уверяет вас, исходя из долгого опыта, что всякий обман зарождается в голове, пока добродетели погибают от голода.

Нищий взял кусочек хлебца и улыбнулся.

– В таком случае, может быть, мы – твои добродетели.

Крупп помолчал, разглядывал кусок сыра, который он держал в руке.

– Полагаю, что Крупп не задумывался до сих пор на эту тему, молчаливо наблюдая процесс изготовления этого сыра. Однако предмет разговора рискует затеряться в лабиринте подобных метафор. Когда речь заходит о сыре, нищим не предоставляют выбора. Однажды вы уже вернулись, и Крупп знает, почему, он уже объяснил это с поразительной невозмутимостью.

– Монета вращается, Крупп, все еще вращается, – улыбка сошла с лица говорившего.

Крупп вздохнул. Он передал ломоть козьего сыра человеку, что сидел справа от него,

– Крупп слышит вращение монеты, – произнес он устало. – Он ничего не может сделать, но он слышит это. Бесконечный звон раздается в мозгу. И все, что Крупп видит, все, что он подозревает, это то, что он всего лишь Крупп, человек, вызывающий богов поиграть в их собственную игру.

– А может быть, мы – твои сомнения, – произнес нищий, – те, с которыми ты раньше не боялся встретиться лицом к лицу, как это произошло сейчас. Даже если они побуждали тебя вернуться назад, даже если они призывали бороться за жизнь Даруджистана, за жизнь твоих друзей, за жизнь молодости, к чьим ногам должна упасть монета.

– Она упадет сегодня ночью, – сказал Крупп. Шестеро нищих кивнули при этих словах, хотя их занимали, главным образом, хлеб и сыр. – Должен ли Крупп принять вызов? В конце концов, что такое боги, как не подходящие жертвы?

Он улыбнулся, вскинув руки с дрожащими пальцами.

– Для Круппа, ловкость рук которого равняется лишь изворотливости его разума. Жертвы собственной самоуверенности, ослепленные собственным высокомерием, заявляет Крупп. Разве не чудо, что они до сих пор живы?

Говоривший кивнул и произнес с набитым сыром ртом:

– Может, мы твои таланты, в таком случае? Попусту растраченные?

– Возможно, – произнес Крупп, и глаза его сузились. – Ведь только один из вас умеет говорить.

Нищий проглотил сыр и засмеялся, свет свечи отразился в его глазах.

– Возможно, остальным еще следует найти свой голос, Крупп. Они ждут лишь команды хозяина.

– Ох, – Крупп вздохнул, словно собираясь встать, – однако, Крупп полон сюрпризов. Нищий взглянул на него.

– Ты что, возвращаешься в Даруджистан?

– Разумеется, – отозвался Крупп, поднимаясь на ноги с душераздирающим стоном. – Он ведь просто вышел подышать свежим вечерним воздухом, который гораздо чище за городскими стенами, разве нет? Круппу необходим моцион для развития его и без того удивительных талантов. Прогулка перед сном. Этой ночью, – сказал он, засовывая большие пальцы рук за ремень, – монета упадет. Крупп должен занять свое место в центре событий. Он возвращается в свою постель, ночь еще юна.

Он обвел нищих взглядом. Казалось, что все они прибавили в весе, на посвежевших лицах появился здоровый румянец. Крупп удовлетворенно вздохнул.

– Был счастлив встретиться с вами, господа, – произнес Крупп. – Однако, в следующий раз давайте не будем выбирать гостиниц на вершине холма. Ладно?

Говоривший улыбнулся.

– Так ведь таланты так просто не даются, Крупп, равным образом и добродетели и сомнения, а голод едва ли побуждает к подъему на холмы.

Глаза Круппа сузились, когда он взглянул на нищего.

– Крупп слишком мудр, – пробормотал он.

Он покинул общество и мягко прикрыл за собой скрипучую дверь. Вернувшись на дорожку, он дошел до перекрестка и остановился перед висевшей на суку фигурой, завернутой в простую ткань.

– Я знаю, кто ты, – сообщил он радостно. – Последнее воплощение Круппа, завершающее сонм глядящих на Круппа лиц, лиц, принадлежащих самому Круппу. Так мог бы ты заявить. Ты смирение, это всем известно. Но, запомни, смирению нет места в жизни Круппа. Ты останешься здесь.

С этими словами он повернулся к большому городу, освещающему небо синими и зелеными огнями.

– Ах, этот дивный, переливающийся ярким огнем самоцвет – Даруджистан, дом Круппа. Это так, – добавил он, трогаясь в путь, – и так и должно быть.

Город начинался от расползающихся в разные стороны верфей на берегу озера, поднимался по ступеням районов Гадроби и Дару вверх через культовые постройки и высокие здания, доходил до вершины холма Величественности, где собирался городской Совет; Даруджистан топорщился острыми коньками крыш и конусами башен, показывал совершенно плоские крыши, колокольни и помосты, причем все они были так пышно декорированы, что полностью лишали улицы города, за исключением самых главных, солнечного света.

Фонари освещали самые оживленные улицы, их лучи выхватывали из тьмы пористые камни мостовых. Питаясь от медных трубок, погнутых от времени, газ с шипением светил в шарах фонарей; это неверное сияние было синим и зеленым. Газ добывался из огромных пещер, расположенных под городом, и передавался по каналам с массивными вентилями. За работу по добыче и передаче газа были ответственны Серолицые – молчаливые мужчины и женщины, которые передвигались по мощенным булыжником улицам города, подобно призракам.

Девять сотен лет газ освещал как минимум один городской район.

Хотя газовые трубки яростно делились арендаторами, огни и частицы пламени достигали поверхности, а Серолицые продолжали нести свое бремя и смирять своего незримого дракона, ставя его на колени.

Ниже уровня крыш был иной мир, вечно залитый голубым сиянием. Этот свет обозначал главные улицы города, а также наиболее оживленные, узкие и кривые подъездные пути к рынкам. Однако, сам город с его двадцатью тысячами улиц, по которым едва могла проехать двухколесная повозка, оставался в темноте, изредка освещаемый факелом случайного прохожего или круглым фонарем городской стражи.

Днем крыши города ярко блестели и нагревались под солнцем, сохнущее белье флагами хлопало на ветру, который дул с озера. К ночи звезды и луна освещали мир, оплетенный паутиной пустых бельевых веревок и хитросплетений их теней.

Этой ночью среди пеньковых веревок и их таинственных отражений маячила некая фигура. С небес среди редких облаков сияла бледная луна, подобная кривой сабле бога. Фигура была плотно завернута в замаранную копотью ткань, лицо также было спрятано, оставалась лишь щель для глаз, изучающих близлежащие крыши. Доспех из темной кожи защищал грудь неизвестного, а также включал в себя карманы и тугие петли, в которые были засунуты различные инструменты: мотки медной проволоки, железные напильники, три металлические пилы, завернутые по отдельности в промасленную бумагу, кусок резины и квадратный кусок свечного сала, катушка рыболовной лесы, остро заточенный кинжал и метательный нож. Ножны и того, и другого помещались под левой рукой, чтобы быть наготове.

Носки мокасин вора – а это был именно вор – были пропитаны смолой. Когда он пересекал крышу, то внимательно следил за тем, чтобы не переносить весь свой вес на носки и не прикасаться к крыше узкой липкой полоской смолы. Он подошел к краю здания и посмотрел вниз. Тремя пролетами ниже помещался небольшой садик, бледно освещаемый четырьмя газовыми лампами, стоящими по углам мощенного камнем патио, в центре которого находился фонтан. Пурпурный свет заливал листву деревьев, и отражался в воде. На скамье у фонтана сидел стражник. Его клонило в сон, свое копье он держал между колен.

Поместье д'Арля было широко известно в высших кругах Даруджистана, особенно если речь шла о возможности замужества младшей дочери владельцев поместья. Многие просили се руки, множество подношений в виде драгоценных камней и прочих безделушек нашли приют в спальной юной особы.

В то время, как представители высшего общества стремились сюда как осы на мед, в низших кругах слухи о предстоящем праздновании оставляли людей равнодушными. Однако, и среди низших находились такие, что действительно внимательно и молча прислушивались к рассказам о поместье д'Арля, жадно впитывая все их детали.

Итак, вор по имени Крокус Маленькие Руки не отводил взгляда от стражника, дремлющего внизу, в саду. Мысль его лихорадочно работала, выбирая, с чего начать. Главное – определить, какая из бесчисленных комнат дома принадлежит девице. Крокус не любил головоломок, но он знал, что когда дело заходит о подобных вещах, его мысль руководствуется собственной логикой, почтив полностью подчиняясь инстинкту.

Почти наверняка самой младшей и любимой дочери отдан верхний этаж. С балконом, выходящим в сад.

Вор переключил свое внимание со стражника на стену, находящуюся непосредственно под ним. Три балкона, но лишь один, слева, был на последнем этаже. Крокус отступил от края и бесшумно заскользил по крыше. Когда он решил, что находится как раз над нужным балконом, он снова приблизился к краю и посмотрел вниз.

Самое большое, десять футов. Каждая из сторон балкона была декорирована резными колоннами из расписного дерева. Свет месяца заставил их вытянуться и образовать причудливую рамку. В последний раз взглянув на стражника, который оставался неподвижен, и чье копье, вроде бы, не собиралось в любой момент загрохотать по камням двора, Крокус начал медленно сползать вниз по стене.

Пропитанные смолой носки мокасин уверенно цеплялись за карниз. Углублений, за которые можно было схватиться руками, было предостаточно, поскольку резчик по дереву хорошо потрудился над колоннами, а солнце, дождь и ветер обработали краску. Вор спускался по колонне до тех пор, пока его ноги не коснулись перил балкона в том месте, где они граничили со стеной. Секундой позже Крокус ступил на блестящие плитки, на которые падала тень от кованого стального столика и стула с подушками.

Ни малейшего огонька не пробивалось из-под створок раздвижной двери. Два бесшумных шага – и он рядом с дверью. Секунда на изучение замка и определение его типа. Крокус вытащил пилу с мелкими зубьями и приступил к работе. Звук, который производил инструмент, был еле слышен, не громче пения цикады. Прекрасный инструмент, редкий и дорогой. Крокусу повезло, у него был дядюшка, алхимик-любитель, который использовал подобные удивительно надежные инструменты при создании своих причудливых механизмов для конденсации и фильтрации различных химических смесей. Еще больше ему повезло с тем, что рассеянный дядюшка забывал возвращать вещи на свои места.

Двадцать минут спустя зубья пилы победили последний сопротивляющийся болт. Он вернул инструмент на место, вытер руки и локтем толкнул дверь.

Крокус заглянул в комнату. В сером свете он увидел огромную кровать в нескольких футах слева, изголовьем ко внешней стене. С кровати доносилось тихое дыхание крепко спящего человека. Комнату наполнял запах дорогих духов, терпких, возможно, из Долин.

Прямо напротив него находилось две двери, одна была приоткрыта и вела в ванную комнату, вторая представляла собой могучий заслон из дуба, на ней красовался чудовищных размеров замок. Напротив стены справа от него помещались платяной шкаф и туалетный столик с зеркалом из трех полированных серебряных створок, скрепленных между собой петлями. Центральное зеркало было прислонено к стене, два по краям образовывали такие углы, чтобы создавался бесконечный коридор отражений.

Крокус огляделся по сторонам и пролез в комнату. Он медленно поднялся и потянулся, расправляя мышцы, затекшие от напряжения последних минут. Он на цыпочках подкрался к туалетному столику.

Дом д'Арля был третьим на авеню Старого К'рула из тех, что первыми располагались у подножия холма и выходили на круглый двор, полный сорняков и полуразрушенных дольменов. Напротив двора высился храм К'рула, древние камни которого, обнесенные поломанной решеткой, утопали во мху.

Последний монах из служителей верховного бога умер в незапамятные времена. Квадратная колокольня, построенная во внутреннем дворе храма, была выдержана в старинном архитектурном стиле. Четыре колонны розового мрамора, установленные по углам высокой площадки, все еще поддерживали остроконечную, позеленевшую от времени бронзовою крышу.

С колокольни были видны плоские кровли домов мелкого дворянства. Один из домов вплотную подходил к одной из грубо выложенных стен храма, и на него падала густая тень от башни. На этой крыше замер убийца. Руки его были в крови.

Тало Крафар из клана Юрриг Денатте со свистом выдохнул сквозь зубы. Струйки пота, стекавшие с бровей, оставляли грязные дорожки, капельки пота падали с широкого кривого носа. Он уставился на свои руки широко открытыми черными глазами, поскольку руки его были запачканы собственной кровью.

В эту ночь он выполнял функции дозорного, осматривая крыши города, что являлось прерогативой убийц (если не считать случайных воров). Подобный осмотр позволял в большинстве случаев передвигаться по городу незамеченными. По крышам пролегали пути тайных политических интриг, целью которых были либо поддержание бесконечной междоусобицы двух Домов, либо – наказание за предательство. Совет правил днем под непрестанным наблюдением общественности – Гильдия правила ночью, не видимая никем, не оставляющая свидетелей. Так было всегда, с появления первых построек Даруджистана на берегах Лазурного озера.

Тало пересекал вполне заурядную крышу, когда в его левое плечо впилась стрела арбалета. Он бросился вперед, и неизвестно, сколько он просидел под открытым небом, ошарашенный, пытаясь понять, что же произошло. В конце концов, когда оцепенение медленно уступило место боли, он перекатился на бок. Стрела прошла насквозь. Она лежала на вымазанной дегтем черепице недалеко от него. Он начал перекатываться по крыше, пока не добрался до окровавленной стрелы.

Одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что стрела была не воровская. Ею выстрелили из тяжелого оружия, оружия убийцы. Когда этот факт дошел до сознания Тало, он встал сперва на колени, а затем поднялся на ноги. Непослушными ногами он шагнул к краю здания.

Кровь струилась из раны все время, пока он сползал вниз по стене на темную аллею. Наконец его мокасины коснулись гладкого, блестящего булыжника мостовой. Он помедлил, стараясь собраться с мыслями. Этой ночью началась война среди убийц. Но кто из глав клана был настолько глуп или глупа, чтобы надеяться занять место Воркейн в Гильдии Убийц? В любом случае, он должен вернуться к клану, если сможет. Приняв это решение, он побежал.

Когда он нырнул в тень третьей по счету аллеи, холодок пробежал у него по спине. Тало перестал дышать и замер. Охватившее его чувство было безошибочно, оно шло из подсознания: за ним следят. Он взглянул на рубаху, пропитанную кровью, и ясно понял, что шансов уйти у него нет. Без всякого сомнения, тот, кто выслеживает его, хорошо видел, как он вошел в аллею, и сейчас держит наготове арбалет. По крайней мере, сам Тало сделал бы именно так.

Надо попытаться выиграть эту партию, устроить ловушку. Для этого необходима крыша. Тало повернулся назад и принялся изучать близлежащие здания. Две улицы справа вели к храму К'рула. Его взгляд задержался на темной громадине колокольни. Туда.

Едва не потеряв сознание, когда вновь поднимался на крышу, Тало затаился в тени колокольни, отделенный от храма небольшой постройкой. Физическое напряжение разогрело кровь, и теперь она еще сильнее текла из раны. Разумеется, он видел кровь и раньше, но никогда не видел столько собственной крови за один раз. Он впервые задумался о том, что может умереть. Его руки и ноги онемели, он понимал, что если задержится еще немного на этом месте, то у него есть вес шансы остаться здесь навсегда. С тихим стоном он бросился вправо. Прыжок вниз на крышу храма – всего несколько ярдов, но и эта малость заставила его рухнуть на колени.

Задыхаясь, Тало гнал от себя мысли о возможном поражении. Все, что оставалось сделать, – сползти вниз по внутренней стене во двор, а затем подняться по винтовой лестнице колокольни. Две простых задачи. Здесь, в тени колокольни, в его распоряжении были все соседние крыши. Тот, кто выслеживает его, должен прийти сюда. Тало помедлил, чтобы проверить свой, висевший за спиной, и три стрелы у левого бедра.

Он вглядывался во тьму.

– Кто бы ты ни был, негодяй, я жду тебя, – прошептал он.

Тало Крафар начал подбираться к крыше храма.

Замок на ящике с драгоценностями оказался очень простым. Через десять минут после того, как Крокус вошел в комнату, замок был сломан. Небольшое состояние из золотых ювелирных изделий с камнями и жемчугами сейчас помещалось в небольшом кожаном мешочке, привязанном к поясу вора.

Он присел на корточки у туалетного столика и взял с него свою последнюю добычу: «Это я сохраню». «Это» было тюрбаном из голубого шелка, отделанным золотой тесьмой; его наверняка приготовили для приближающегося Празднования. Он минутку полюбовался убором, затем сунул его под мышку и поднялся. Его взгляд упал на кровать, и он подошел ближе.

Очертаний девушки не было видно из-за сетки и мягких одеял. Еще один шаг приблизил его к краю кровати. Девушка была обнажена до талии. Стыдливый румянец залил щеки вора, но он не отвел взгляда. «Королева Снов, как она хороша!» В свои семнадцать лет Крокус успел повидать немало продажных женщин и танцовщиц, чтобы не дрожать, разинув рот, при виде женских прелестей, но сейчас он не мог отвести взор. Затем он скорчил гримасу и шагнул к балконной двери. Секунду спустя вор был снаружи. Он с жадностью вдохнул холодный ночной воздух. В темном небе светилось несколько звезд, достаточно ярких, чтобы их свет мог пройти сквозь облака. Точнее, не облака, а дым, который тянулся с севера. В последние два дня все только и говорили, что о захвате Засеки малазанской империей.

«Следующие на очереди мы».

Дядя рассказал Крокусу, что Совет откровенно заявил о своем нейтралитете, так и не сумев настоять на том, что город не входит в распавшийся теперь союз Вольных Городов. Малазане Совет просто не слушали. А почему они должны слушать? – Спросил дядя Маммот. – Армия Даруджистана – это горстка сынков знатных родителей, которые только и делают, что слоняются туда-сюда по Шлюшьей улице, поминутно хватаясь за свои разукрашенные мечи...»

Крокус выбрался на крышу дома, бесшумно двинулся по черепице. Перед ним был другой дом, точно такой же высоты, его плоская крыша располагалась меньше чем в трех футах от него. Вор помедлил на краю, вглядываясь в узкую улицу тридцатью футами ниже и видя только тьму, затем прыгнул.

Он прошел через крышу. Слева от него возвышался угрюмый силуэт колокольни К'рула. Крокус опустил руку на кожаный мешочек, привязанный к ремню, ощупал пальцами узел и веревку, – все было в порядке. Затем он проверил тюрбан, закрепленный под ремешком его доспеха. Все хорошо. Он продолжил свой беззвучный путь по крыше. И впрямь прекрасная ночь. Крокус улыбался.

Тало Крафар открыл глаза. Ничего не понимая, он уставился перед собой. Где он? Почему он ощущает такую слабость? Память вернулась, и стон сорвался с его губ. Он потерял сознание, распростершись здесь под мраморной колонной. Но что же привело его в чувство? Собравшись, убийца подтянулся к пыльной колонне и поглядел на крышу под ним. Вот! Менее чем в пяти футах от него по плоской крыше двигалась какая-то фигура.

«Сейчас, сукин сын, сейчас». Он поднял арбалет, опираясь одним локтем на колонну. Оказалось, что он уже зарядил оружие, хотя и не помнил, как и когда. С такого расстояния промахнуться невозможно. Через мгновение его преследователь будет мертв. Тало стиснул зубы и прицелился.

Крокус наполовину прошел крышу, лаская одной рукой пышную отделку тюрбана, когда у него под ногами зазвенела монетка. Инстинктивно он бросился вниз и накрыл ее обеими руками. Тут же что-то со свистом пронеслось над его головой, он поглядел вверх, ошарашенный, затем снова приник к крыше. Черепица в двадцати футах от него разбилась вдребезги.

Он застонал от внезапного осознания. Когда он поднимался на ноги, его рука рефлекторно ухватила монетку и сунула ее за пояс.

Тало в бессилии выругался. Он опустил арбалет и в недоумении посмотрел вниз на фигуру. И тут его чувство опасности проявилось в последний раз. Повернувшись, он уловил смутные очертания человека в плаще, стоявшего прямо перед ним с поднятыми руками. Затем руки опустились вниз, и два длинных остро отточенных кинжала вонзились в грудь Тало. С последним возгласом недоумения убийца скончался.

Этот звук достиг ушей Крокуса, и он повернул голову к колокольне. Черная фигура выпрыгнула из-за колонн и приземлилась с грохотом в пятнадцати футах от него. Секунду спустя раздался стук арбалета. Крокус взглянул вверх, чтобы рассмотреть силуэт человека, в руках которого блестели длинные кинжалы. Человек, казалось, изучал его.

– О, Маури, – воскликнул вор, быстро развернулся и побежал.

С колокольни К'рула очень странного разреза глаза убийцы следили за тем, как вор приближался к дальнему концу крыши. Едва заметно приподняв голову, убийца вдохнул воздух, затем нахмурил брови. Выброс силы только что пронзил ткань ночи так, как палец прорывает гнилую материю. И через разрыв вошло нечто.

Вор достиг дальнего края крыши и исчез за ним. Убийца прошипел что-то на языке, который был древнее и колокольни, и храма, на языке, который здесь не слышали несколько тысячелетий, затем спрыгнул с башни. Совершенный с помощью магии, спуск убийцы был медленным и плавным. Приземление было мягким и естественным, так падает луч света.

Из тьмы появилась вторая фигура – плащ на ней развевался подобно черному крылу – и присоединилась к первой. Затем беззвучно на крышу спустилась и третья. Они коротко побеседовали. Последний из появившихся отдал распоряжение, затем удалился. Оставшиеся двое обменялись еще несколькими словами, затем взяли след вора. Второй приготовил арбалет.

Десять минут спустя Крокус лежал на скате крыши какого-то купца, стараясь восстановить дыхание. Он ничего не видел и не слышал. Либо убийца его не преследует, либо он потерял след. Или она. Он вспомнил свои впечатления от фигуры на колокольне. Нет, женщиной убийца быть не мог, слишком высокий (наверное, шесть с половиной футов) и тонкий.

Тревога охватила молодого вора. Где он оступился? Убийца едва не прикончил его, а затем сам был убит. Война Гильдий? Если это так, то крыши становятся опасным местом.

Крокус осторожно поднялся и огляделся вокруг.

На крыше зазвучали шаги. Крокус обернулся и увидел приближающегося к нему убийцу. Один взгляд на два сияющих в воздухе лезвия, и вор оказался на другом конце крыши и прыгнул в темноту.

Ближайшее здание было довольно далеко от него, но Крокус хорошо знал этот район. Падая, он вытянул вперед руки. Натянутая проволока попала ему куда-то под локти, он отчаянно захватал руками и повис, раскачиваясь на высоте двадцати футов над улицей.

Большинство бельевых веревок, протянутых над улицами города, были довольно тонкими и ненадежными, однако среди них встречались и проволоки. Натянутые предыдущими поколениями воров, они прочно держались в стенах зданий. В дневное время Обезьянья Дорога, как называли это воры, ничем не отличалась от прочих веревок, увешанных нижним бельем и рубахами. Однако после захода солнца она начинала выполнять свое истинное предназначение.

Несмотря на ободранные руки, Крокус проделал путь по проволоке до дальней стены. Он умудрился при этом взглянуть наверх и похолодел. На краю стены перед ним стоял другой убийца, старательно целясь из тяжелого старинного арбалета.

Крокус отпустил проволоку. Стрела просвистела прямо у него над головой, когда он падал вниз. Где-то внизу разбилось окно. Падение Крокуса было задержано верхним слоем бельевых веревок, схвативших его за конечности и перевернувших вокруг себя, прежде чем порваться. Затем последовала бесконечная череда ощутимых для костей толчков и хлестких ударов веревок, разрезающих одежду и полосующих кожу. Затем Крокус достиг мостовой, приземлившись на ноги и наклонившись вперед. Колени у него подогнулись. Он выставил вперед плечо, обеспечивая себе относительно мягкое приземление, и тут же остановился, ударившись головой в стену.

Оглушенный и стонущий, Крокус откатился вправо. Он поднял глаза. Затуманенным болью взглядом он увидел фигуру, медленно спускающуюся на землю прямо у него над головой. Глаза вора расширились. Магия!

Он повернулся и проковылял на непослушных ногах какое-то время, прежде чем смог, прихрамывая, побежать в сторону переулка. Он добрался до угла, где его на секунду осветило газовым фонарем, поспешно пересек широкую улицу и достиг начала следующего проулка. Здесь, в тени, Крокус остановился. С великой осторожностью он выглянул из-за угла, чтобы осмотреться. Стрела разбила кирпич прямо перед его носом. Он нырнул обратно в проулок и побежал.

У себя над головой он услышал хлопанье плаща. Обжигающая боль в левом бедре заставила его споткнуться. Другая стрела просвистела над плечом и заскользила по булыжникам. Боль прошла так же быстро, как и появилась, и он заковылял дальше. Впереди, в конце проулка виднелась освещенная дверь большого дома. На каменных ступенях сидела пожилая женщина и курила трубку. Ее глаза заблестели, когда она увидела приближающегося вора. Когда Крокус проходил мимо нее вверх по лестнице, она выбила трубку о подошву своей туфли. Искры запрыгали по булыжникам.

Крокус толкнул дверь и прошмыгнул внутрь. Он остановился. Перед ним был узкий, скупо освещенный коридор, на другом конце которого находилась лестница, заполненная детьми. Не отводя глаз от лестницы, он медленно шагнул в холл. Из дверного проема, задернутого занавеской, доносилась какофония шумов: спорящие голоса, крик младенцев, грохот посуды.

– Вы вообще спите когда-нибудь? – крикнул Крокус на бегу. Дети на лестнице поспешно посторонились, а он взбежал по покореженным от времени ступеням, шагая через одну. На последнем этаже он остановился перед третьей по счету дверью, сделанной из тяжелого дуба. Он толкнул дверь, она открылась, и он шагнул внутрь.

Перед массивной конторкой сидел пожилой человек, он на мгновение оторвался от своей работы, чтобы тут же вернуться к каракулям на листе пергамента.

– Добрый вечер, Крокус, – рассеянно произнес он.

– Добрый вечер, дядя, – задыхаясь, сказал Крокус.

На плече дядюшки Маммота сидела, скорчившись, маленькая обезьянка, ее блестящие полубезумные глазки следили за метаниями молодого вора по комнате от двери к окну. Распахнув ставни, Крокус влез на подоконник. Внизу был запущенный и заросший садик, утопающий в густых тенях. Прямо перед окном росло одинокое кривое дерево. Он изучил ветви перед собой, затем ухватился за оконную раму и откинулся назад. Набрал воздуха и бросился вперед.

Когда он пролетал над пропастью, откуда-то сверху до него донесся возглас удивления, а затем отчаянное царапанье ногтями по камню. Секунду спустя что-то обрушилось в садик под ним. Кошки кинулись в стороны, чей-то голос жалобно простонал.

Крокус прочно вцепился в согнувшуюся ветку. Он высчитал каждый наклон гибкой ветки, затем выбросил вперед ноги так, что ветка вытолкнула его наверх. Его мокасины приземлились на подоконник и остались там. Сопя от натуги, он подтянул все тело. Крокус ударил кулаком по ставням, они распахнулись вовнутрь. Крокус упал в комнату головой вперед и прокатился по полу.

Он услышал движение в соседней комнате. Встав на ноги, он отпер дверь, ведущую в холл, распахнул ее и выскользнул наружу в тот момент, когда чей-то голос испустил проклятье у него за спиной. Крокус добежал до дальнего конца коридора, где лестница вела к чердачному люку.

Вскоре он был на крыше. Притаился в темноте, стараясь не дышать. Боль вновь пронзила бедро. Должно быть, он повредил себе что-то, когда падал с проволоки. Он начал массировать больное место пальцами и натолкнулся на что-то твердое, круглое и горячее. Монета! Он взял ее.

И тут же услышал свистящий звук, и его задели осколки разбившегося камня. Нагнувшись, он увидел стрелу арбалета, ее древко разлетелось от удара о крышу, а оперение бешено вращалось, зацепившись за край. Тихий возглас сорвался с его губ, и он побежал к дальнему концу крыши. Не задерживаясь ни секунды, он прыгнул. Десятью футами ниже располагался провисший и потерявший форму навес, на который он и приземлился. Металлические опоры, поддерживавшие ткань, дрогнули, но устояли. Отсюда было рукой подать до улицы.

Крокус добежал до угла, на котором стояло старое здание, сквозь мутные окна которого сочился желтый свет. Над дверью помещалась деревянная вывеска, с выцветшим изображением мертвой птицы, лежащей на спине с вытянутыми вверх лапками. Вор взбежал по ступеням и толкнул дверь.

Поток шума и света словно бальзамом пролился на его душу. Он захлопнул за собой дверь и привалился к ней спиной. Крокус закрыл глаза и начал разматывать маскировавшую его лицо и голову ткань. Открылись темные волосы до плеч, влажные от пота, лицо с правильными чертами, на котором светились светло-голубые глаза.

Когда он утирал лоб, ему в руку сунули кружку. Крокус открыл глаза и увидел проходящую мимо Салти, в одной руке у нее был поднос с оловянными кружками. Он глянула на него через плечо и усмехнулась.

– Тяжелая ночка, Крокус?

Он поглядел на нее, затем произнес:

– Ничего особенного.

Он поднес кружку к губам и сделал большой глоток. На противоположной стороне улицы, напротив полуразвалившейся корчмы Феникса стоял охотник и разглядывал дверь, через которую только что вошел вор. В руках он держал арбалет.

Появился второй охотник и приблизился к первому. Он убирал в ножны длинные кинжалы.

– Что с тобой приключилось? – спокойно спросил первый на своем родном языке.

– Поспорил с котом.

Они помолчали немного, затем первый обеспокоенно вздохнул:

– Как бы то ни было, слишком все нехорошо, неестественно.

Второй согласился:

– Значит, ты тоже почувствовал смерть.

– Повелитель... вмешался. Слишком осторожен, правда, чтобы показаться полностью.

– Жаль, последний раз я убивал Повелителя много лет назад.

Они начали осматривать свое оружие. Первый охотник зарядил арбалет и приготовил четыре запасные стрелы. Второй вытащил длинные кинжалы и старательно отчистил их от налипшей грязи и пота.

– Он в корчме, – сказал второй.

– Мы не оставим свидетелей тайной войны Гильдии, – добавил первый.

Выполняющий роль командира поглядел на дверь корчмы. Затем, повернувшись к напарнику, произнес – точнее, произнесла:

– Подожди. Болтливый язык свидетеля может быть нам полезен.

– Коротышка бы помог, – многозначительно отозвался второй.

Командирша покачала головой.

– Мы возвращаемся в ущелье.

– Хорошо.

Охотники спрятали свое оружие. Первый поглядел на корчму и спросил:

– Как ты думаешь, кто ему помог? Второй пробурчал в ответ:

– Кто-то, не лишенный чувства юмора.

Шестая глава

И вот дыхание интриги —

Сильнее бури, исходящей

Из изумрудного свечения,

Из-под камней, блестящих от дождя.

Пока ты слышишь этот шум

Пещер подземных,

Слабеет голос волшебства,

Он тише стона умирающего вора,

Попавшего невольно в сети

Коварных магов Даруджистана...

Интрига (отрывок). Паддл(род. 1122)

Косой край его правого крыла задел черный утес, когда Крон поднимался ввысь в потоках воздуха, исходящих от Лунного Семени. Его неугомонные братья и сестры окликали его из каменистых пещер и с освещенных звездным светом уступов, когда он пролетал мимо. «А мы летим?» – спрашивали они. Но Крон не отвечал. Его сияющие черные глаза были устремлены в свод небес. Его крылья хлопали в четком, неослабевающем ритме. У него не было времени, чтобы выслушивать бестолковое кудахтанье молодняка, не было времени, чтобы вникать в их глупые проблемы, снисходя с высоты своего тысячелетнего возраста.

Этой ночью Крон летел к своему господину.

Когда он поднялся над горами хребта Лунного Семени, высокогорный ветер растрепал его крылья, обдал сухим холодом маслянистые перья. Вокруг него прозрачные клочки дыма поднимались в восходящих потоках воздуха, как привидения. Крон обогнул один дымок, его острый взор уловил внизу, в утесах, отблеск догорающих огней; затем он расправил крылья и, в потоке попутного ветра, полетел на север к Лазурному озеру.

Под ним простиралась бесконечная плоская Жилая равнина, трава серыми волнами расходилась под ветром. Ни постройки, ни холмика. Прямо по курсу расстилалась горящая огнем панорама Даруджистана, подсвечивающая небеса над собой синим светом. По мере приближения к городу необычайно острые глаза Ворона замечали то тут, то там среди построек верхнего яруса аквамариновый свет от волн магии.

Крон громко крикнул. Магия была амброзией для Великих Воронов. Их привлекал в ней запах крови и силы, в ее ауре жизнь их продлевалась и длилась веками. Запах магии обладал, правда, и другим действием. Крон снова крикнул. Его взгляд выделил дом, вокруг которого собрался сгусток защитной магии. Его господин дал ему точное описание магической надписи, которую следовало найти. Он ее нашел. Сложив крылья, Крон начал грациозный спуск к дому.

От гавани района Гадроби по направлению к центру страны земля поднималась четырьмя ярусами на восток. Расходящиеся в стороны улицы, мощенные булыжником, вели к полированным мозаикам торговых улиц района Гадроби. Улиц было пять, они вели в район Марш и на следующий ярус, в Приозерный район. После кривых улочек Приозерного района двенадцать деревянных ворот выводили в район Дару, в Дару другие двенадцать ворот (эти уже были укомплектованы городской стражей и железными подъемными решетками) соединяли нижний город с верхним.

На четвертом, самом высоком, уровне размещались поместья знатных семейств Даруджистана, а также известных в городе магов. В районе Мили Старого Короля и улицы Видов возвышался холм с плоской вершиной, на котором был построен Зал Величия, где каждый день собирался Совет. Вокруг холма был разбит небольшой парк, его песчаные дорожки вились между столетними акациями. При входе в парк, у холма Высоких Виселиц, сохранились массивные ворота из грубого камня – все, что осталось от некогда возвышавшегося на холме Величия замка.

Дни королей давным-давно миновали в Даруджистане. Ворота, известные как Цитадель Деспота, стояли позаброшенные и позабытые, их потрескавшаяся решетка служила отдаленным напоминанием о тирании прежних времен.

В тени массивной каменной Цитадели стояли два человека. На одном из них, что стоял, привалившись плечом к скале, была кольчуга и шляпа из вываренной кожи, выдававшие в нем городского стражника. За его пояс был заткнут короткий меч в удобных кожаных ножнах. К плечу была прислонена пика. Его полуночная смена близилась к концу, и он с нетерпением ждал появления человека, который освободит его от бремени службы. Взгляд стражника постоянно возвращался на второго человека, с которым он в предыдущий год частенько делил это место. Поглядывал он на хорошо одетого джентльмена исподтишка, взглядом, лишенным выражения.

Член Совета Турбан Орр, как обычно, пришел к воротам в этот глухой час. Знатный господин, казалось, едва замечал стражника, он ничем не выдавал, что узнает его, несущего службу здесь каждую ночь.

Турбан Орр производил впечатление очень нетерпеливого человека, он без конца бродил туда-сюда, все время останавливаясь, чтобы поправить свой красный, отделанный драгоценностями плащ. Начищенные башмаки члена Совета поскрипывали при каждом его движении, скрип эхом отдавался под Цитаделью. Из своей тени стражник видел затянутую в перчатку руку Орра на эфесе дуэльного меча, указательный палец постукивал в такт скрипу башмаков.

В начале своего дежурства, задолго до появления члена Совета, стражник обычно неспешно прохаживался по Цитадели, изредка дотрагиваясь до древних шершавых камней. За шесть лет службы в воротах между стражником и грубым базальтом установилось что-то вроде человеческих отношений: стражник знал каждую складку, каждую царапину, он знал, где время и стихии разломали скрепляющий камни цемент и обратили его в пыль. Он также знал, что эта внешняя слабость постройки – обман. Цитадель и все, что ее окружало, терпеливо выжидали момента, когда они, наследие прошлых времен, смогут возродиться.

А этого, как давно уже понял страж, он не должен допускать, если, конечно, это будет в его силах. Цитадель Деспота помогла человеку стать тем, кем он стал: Рушащим Круги, агентом.

И он, и член Совета ждали появления еще одного человека, человека, который всегда приходил. Турбан Орр выскажет свои претензии, пожалуется на его медлительность, затем он возьмет пришедшего за руку, и они станут прогуливаться рука об руку. А стражник глазами, давно привыкшими к темноте, станет вглядываться в лицо пришедшего, чьи незабываемые черты разжигают воспоминания, погребенные под внешним безразличием.

Ко времени, когда двое из Совета завершат свою прогулку, стражник возьмет себя в руки и будет готов передать сообщение, согласно инструкциям своего господина. Если удача не отвернулась от Рушащего Круги, он сумеет задержать начало гражданской войны, в которую Даруджистан, как он чувствовал, был готов вступить. Которая вызвала бы непременно реакцию Малазанской империи. Ночной кошмар, который часто казался реальностью, особенно в такие ночи, как эта, когда Цитадель Деспота казалось шептала, издеваясь, обещания возродиться к жизни.

– «Это может оказаться в ваших интересах», – прочитал вслух верховный алхимик Барук на записке на листке пергамента, которую он держал в своих пухлых руках. Всегда одна и та же заглавная строка, намекающая на какие-то особые знания писавшего. Записку час назад принес его слуга Роулд; она, как и прочие записки, появлявшиеся в течение всего предыдущего года, была найдена воткнутой в один из завитков орнамента на задних воротах поместья.

Узнав стиль, Бару к тут же прочитал записку, а затем отправил в город своих курьеров. Подобное сообщение требовало немедленных действий, а он был одним из немногих в Даруджистане, обладавших особой властью, и мог что-то сделать.

Теперь он сидел в плюшевом кресле в своем кабинете и размышлял. Его обманчиво сонный и затуманенный взгляд вновь заблестел, когда он подумал о словах записки. «Член Совета Турбан Орр и член Совета Федер прогуливаются по саду. Я остаюсь известным под именем Рушащего Круги, слуги Угря, чьи интересы продолжают совпадать с вашими». В очередной раз закралось искушение. Барук с его талантами легко мог выяснить личность автора (хотя, конечно, его личность пытались установить многие и абсолютно безуспешно), но, как всегда, что-то удержало его.

Он поерзал на стуле и вздохнул: «Ладно, Рушащий Круги, я помогу сохранить твое инкогнито, хотя и очевидно, что ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе, и это просто счастье, что интересы твоего господина совпадают с моими. Пока еще совпадают». Он нахмурил брови, размышляя об Угре и неведомых интересах этого мужчины, или женщины. Он знал достаточно много, чтобы понимать, как много сил вовлечено в игру: объединение сил Повелителей уже само по себе было убийственной вещью. Продолжать незаметно выступать в защиту города становилось все трудней и трудней. Так что вопрос возник снова: «Не использует ли меня Угорь?»

Довольно странно, но он не думал всерьез о такой возможности. Слишком много жизненно важной информации уже было передано в его руки.

Он старательно сложил пергамент и пробормотал простенькое заклинание. Записка исчезла в небольшой воздушной волне и присоединилась к прочим, уже хранившимся в безопасном месте.

Барук закрыл глаза. За его спиной ставни широкого окна захлопали от порыва ветра, затем все стихло. Минуту спустя раздался короткий удар по затуманенному стеклу. Барук выпрямился, насторожился. Второй удар, громче прежнего, заставил его двигаться с живостью, необычной для его комплекции. Вскочив на ноги, он уставился в окно. Что-то прижалось к выступу окна, через ставни были видны лишь неясные темные очертания.

Барук нахмурился. Невероятно. Ничто не могло проникнуть через магическое поле незамеченным. Алхимик сделал пасс рукой, и ставни распахнулись. За окном ждал Великий Ворон. Он поглядел на Барука сначала одним глазом, затем другим. Великий Ворон толкнул тонкое стекло окна своей могучей грудью. Стекло выгнулось и разлетелось вдребезги.

Путь полностью открыт. Барук воздел обе руки и начал произносить заклинание.

– Не сотрясай воздух! – прокаркал Ворон, раздуваясь и потрясая перьями, чтобы избавиться от застрявших в них осколков стекла. Ворон вскинул голову.

– Ты звал свою стражу. Не надо, мудрец. Одним прыжком чудовищная птица оказалась в комнате на полу.

– Я принес тебе известия, которые окажутся ценными для тебя. У тебя есть что-нибудь поесть? Барук внимательно поглядел на это создание.

– Вообще-то, у меня нет привычки приглашать в гости Великих Воронов. Ты ведь не демон, прикинувшийся Вороном.

– Нет, конечно. Меня зовут Крон. – Глаза Ворона насмешливо блеснули. – К вашим услугам, господин. Барук заколебался, размышляя. Затем он сказал:

– Хорошо. Я отослал моих охранников обратно на их посты. Мой слуга Роулд идет сюда с остатками ужина, надеюсь, тебя это устроит?

– Великолепно! – Крон проковылял по комнате и устроился на коврике перед камином. – Ну, господин, а теперь чашу вина. Не возражаешь?

– Кто послал тебя, Крон? – спросил Барук, направляясь к графину, стоящему на письменном столе. Обычно он не пил после захода солнца, поскольку ночь была его рабочим временем, но он должен был знать, что предпочитает Крон. Успокаивающий бальзам – то, что нужно.

Великий Ворон заколебался на мгновение, прежде чем ответить.

– Повелитель Лунного Семени.

Барук помедлил, наполняя свой стакан.

– Понятно, – сказал он спокойно, изо всех сил стараясь сдержать сердцебиение. Он медленно поставил графин обратно и с величайшей сосредоточенностью поднес бокал к губам. Жидкость охладила его язык, а когда он сделал глоток, спиртное действительно успокоило его.

– Ладно, – сказал он, оборачиваясь, – что же твой господин хочет от мирного алхимика?

Крон распахнул клюв, Барук воспринял этот жест как беззвучный смех. Птица поглядела на него одним глазом.

– В твоих словах уже содержится ответ на вопрос. Мира. Мой повелитель мечтает побеседовать с тобой. Он хотел бы прийти сюда, сегодня ночью. Через час.

– И ты подождешь моего ответа.

– Только если ты ответишь быстро, господин. В конце концов, у меня есть дела. Я несколько больше, чем просто курьер. Те, кто понимает в магии, ценят меня. Я Крон, старейший из Воронов Лунного Семени, чьи глаза уже тысячу лет глядят на человеческие глупости. Мои потрепанные перья и мой поломанный клюв – доказательства вашей беспорядочной разрушительной деятельности. Я всего лишь оперенное свидетельство вашей бесконечной глупости.

С легкой усмешкой Барук ответил:

– Больше, чем просто свидетель. Хорошо известно, как ты и твои родичи пировали под стенами Засеки.

– Мы не первые, кто пирует на костях и плоти, господин, если ты помнишь. Барук отвернулся.

– Давно мне не доводилось защищать свой род, – пробормотал скорее себе, чем Крону, чьи слова задели его. Его взгляд упал на осколки стекла на полу. Алхимик произнес заклинание и поглядел, как соединяются осколки стекла. – Я поговорю с твоим хозяином, Крон. – Барук кивнул, когда целое стекло поднялось с пола и вернулось в оконную раму. – Скажи, он так же легко преодолеет мою защиту, как и ты?

– Мой господин знает, как следует себя вести, – неопределенно ответил Крон. – Я позову его?

– Зови, – отозвался Барук, потягивая вино, – свободный вход ему обеспечен. Раздался стук в дверь.

– Да?

В комнату вошел Роулд.

– У ворот человек, он хочет поговорить с вами, – сказал седовласый слуга, ставя на стол тарелку, полную жареной свинины.

Барук взглянул на Крона, брови его поднялись.

Птица взъерошила перья.

– Твой гость – обычный смертный. Беспокойное существо, чьи мысли отравлены жадностью и вероломством. На его плечах сидит демон по имени Честолюбие.

– Как его зовут, Роулд? – спросил Барук. Слуга замялся, он в смятении поглядел на птицу, которая теперь направлялась к еде. Барук засмеялся.

– Комментарий моего мудрого гостя показывает, что он прекрасно знает имя пришедшего. Говори, Роулд.

– Член Совета Турбан Орр.

– Я бы остался, – сказал Крон, – на случай, если тебе понадобится мой совет.

– Конечно, оставайся, мне он понадобится, – отозвался алхимик.

– Я буду не более чем дрессированной собакой, – хитро сказал Ворон, предвосхищая следующий вопрос. – В глазах Орра, разумеется. Для него мои слова будут простым собачьим ворчанием.

Крон ухватил кусок мяса и быстро проглотил.

Барук поймал себя на том, что ему начинает нравиться эта паршивая старая тварь.

– Введи сюда члена Совета, Роулд. Слуга вышел.

Старинные факелы освещали неверным светом, бросавшим колеблющиеся тени на камни мостовой, высокую стену, которой был обнесен сад поместья. Когда ветер с озера приносил с собой опавшие листья, тени начинали плясать и неистовствовать. На третьем этаже дома был балкон, выходящий в сад. За задернутым занавеской окном двигались две фигуры.

Раллик Ном распростерся на садовой ограде, в темной нише под карнизом фронтона постройки. Он следил за женским силуэтом с терпеливостью змеи. Эта была пятая по счету ночь, когда он караулил в своем тайном убежище. Число любовников леди Симталь было велико, однако он выделил только двоих, заслуживающих внимания. Оба были членами городского Совета.

Стеклянная дверь балкона открылась, и на балконе появилась фигура. Раллик усмехнулся, он узнал члена Совета Лима. Убийца слегка переменил положение, крепче ухватившись одной рукой в перчатке за ствол арбалета; другой рукой он отвел назад смазанную маслом скобу. Не спуская глаз с человека, опирающегося на перила балкона напротив него, Раллик зарядил арбалет. Быстрый взгляд на железный наконечник стрелы убедил его, что все в порядке. Яд влажно блестел на заточенных гранях наконечника. Когда он поднял глаза на балкон, то оказалось, что леди Симталь присоединилась к Лиму.

«Без всякого сомнения, нехватки в любовниках с потерей Лима у Симталь не будет», – подумал Раллик. Глаза его сузились, пока он смотрел на них. Ее черные волосы, освобожденные теперь от шпилек, свободно спадали по спине и поблескивали. На ней было прозрачное ночное одеяние, свет падал из комнаты сзади, и все округлости и изгибы ее тела были видны.

Когда они заговорили, их голоса достигли укрытия, где лежал Раллик.

– Почему алхимик? – спросила леди Симталь, очевидно, продолжая разговор, начатый в комнате. – Жирный старик, пропахший серой. Едва ли обладающий каким-либо политическим влиянием. Он ведь даже не член Совета, так?

Лим тихо рассмеялся.

– Твоя наивность очаровательна. Симталь оттолкнулась от перил и скрестила руки на груди.

– Просвети же меня, в таком случае, – ее слова звучали резко, натянуто.

Лим пожал плечами.

– Мы можем только предполагать, леди. Но старый мудрый волк чует любой след, даже самый невидимый. Наверняка есть люди, которые думают про алхимика так же, как и ты. Трясущийся старый дурак.

Лим замолчал, как будто задумавшись и взвешивая, что он может сказать.

– У нас имеются источники, – осторожно продолжил он, – среди людей, сведущих в магии. Они сообщили нам об одном конкретном факте с далеко идущими последствиями. Многие волшебники в городе боятся алхимика, они присвоили ему титул, уже одно это предполагает некую тайную власть. Целое сообщество волшебников, леди, – это вещь, говорящая сама за себя.

Леди Симталь приблизилась к члену Совета. Теперь они оба стояли, опираясь на перила и вглядываясь в темный сад внизу. Женщина минуту помолчала, затем произнесла:

– Он связан с Советом?

– Если связан, то совершенно этого не афиширует, – усмехнулся Лим, – а если нет, то это может измениться, буквально сегодня ночью.

«Политика, – прорычал про себя Раллик. – И власть. Сука прибрала к рукам Совет, предлагая взамен соблазн, противиться которому могли немногие». Раллик сжал руки. Он бы с удовольствием тут же прикончил ее. Но есть контракт: Гильдия не принимает в этом участия. Месть ей является его личным делом. Она завоевывала власть, отделяя себя от окружающих, и Раллик подумал, что он знает, почему. Призраки предательства не оставят ее в покое.

«Терпение», – сказал он себе и прицелился. В последние два года леди Симталь вела праздную жизнь; захваченные ею богатства, которые она похитила, позволяли ей выполнять любой каприз, а положение единственной владелицы поместья приводило к дверям ее спальни множество мужчин. Преступление, которое она совершила, не было направлено против Раллика, но, в отличие от ее жертвы, Раллик не собирался откладывать месть.

«Терпение», – повторил Раллик, его губы шевелились, произнося слова, когда он натягивал тетиву. Качество исполнения должно соответствовать вознаграждению, а вознаграждение было недалеко.

– Прекрасная собака, – сказал Турбан Орр, передавая Роулду свой плащ.

Барук был единственным человеком в комнате, способным видеть через магическую оболочку, окружающую большого охотничьего пса, который расположился на коврике у камина. Алхимик улыбнулся и жестом указал на стул.

– Присаживайтесь, сударь.

– Прошу прощения, что побеспокоил вас в столь поздний час, – сказал Орр, усаживаясь в плюшевое кресло. Барук сел напротив него, Крон устроился между ними.

– Говорят, – продолжил Орр, – что цветы алхимии растут пышнее в ночи.

– Значит, вы рассчитывали на то, что я буду бодрствовать, – произнес Барук. – Что ж, беспроигрышная ставка. Так что же вы хотите от меня?

Орр наклонился погладить Крона по голове.

Барук отвернулся, сдерживая смех.

– Через два дня Совет голосует, – начал Орр. – Если будет принят пункт о сохранении нейтралитета, который мы выдвигаем, война с Малазанской империей будет предотвращена. Так нам кажется. Но в Совете есть люди, которые думают иначе. Гордость сделала их воинственными и не внимающими доводам разума.

– Гордость всех нас делает таковыми, – пробормотал Барук.

Орр подался вперед.

– Поддержка магов Даруджистана могла бы сильно помочь в нашем деле, – сказал он.

– Осторожно, – проворчал Крон, – сейчас беседа пойдет всерьез. Орр глянул вниз на пса.

– У него болит лапа, – пояснил Барук. – Не обращайте внимания.

Алхимик откинулся на спинку кресла и снял с одежды прилипшую к ней ниточку.

– Мне кажется, между нами существует недопонимание, сударь. Похоже, что вы принимаете на веру некоторые вещи, которые я не допускаю, – Барук развел руками и посмотрел Орру в глаза. – Во-первых, маги Даруджистана. Да обойдите вы десять миров, так не найдете более злобных и агрессивных представителей рода человеческого. Я не утверждаю, что все они до единого таковы. Встречаются среди них и такие, чьи интересы сводятся к неистовому совершенствованию их мастерства. Они так долго жили, погрузившись в книги, что спроси их, какой нынче век на дворе, – они не ответят. Некоторые из них видят единственный интерес в жизни – ссоры и споры.

Губы Орра растягивались в улыбке по мере того, как говорил Барук.

– Однако, – возразил он, и черные глаза его хитро блеснули, – есть одна вещь, о которой все они знают.

– Да? И что же это за вещь?

– Сила. Мы все знаем о вашем влиянии среди городских магов, Барук. Им будет достаточно одного вашего слова.

– Я в отчаянии от такого предположения, – воскликнул Барук. – К несчастью, вы второй раз высказываете ошибочное утверждение. Даже имей я то влияние, о котором вы говорите, – при этих словах Крон фыркнул, Барук метнул на него яростный взгляд и продолжал: – А у меня его нет, – с какой бы стати я стал поддерживать заведомо провальную позицию? Ради провозглашения нейтралитета? С тем же успехом можно плевать против ветра. Каким целям служит этот нейтралитет?

Улыбка Орра застыла на губах.

– Без всякого сомнения, господин, – промурлыкал он, – вы бы не хотели разделить судьбу магов Засеки. Барук нахмурился.

– Что вы имеете в виду?

– Они все убиты Когтем. Лунное Семя был против империи.

– Ваша информация противоречит моей, – приглушенно сказал Барук и выругался.

– Не очень-то обольщайся, – чопорно проговорил Крон, – вы оба не правы.

Брови Орра удивленно поползли вверх при этих словах Барука.

– В самом деле? Может, нам обоим было бы только выгодно обменяться имеющейся у нас информацией?

– Вряд ли, – сказал Барук, – что означает для меня ваш рассказ об империи? А то, что если Совет города голосует против нейтралитета, маги города гибнут от руки империи. Если нейтралитет принимают, вы спокойно открываете ворота Малазанской империи для мирного сосуществования, и при таком раскладе городские волшебники остаются жить.

– Ты проницателен, господин, – сказал Крон. Барук заметил, что гнев готов сменить вежливое выражение на лице Орра.

– Нейтралитет? Как вам удалось исказить это слово! Ваш нейтралитет означает первый шаг к полному подпаданию под власть империи. К счастью для вас, у меня нет веса. Нет голоса, нет влияния.

Барук поднялся с кресла.

– Роулд вас проводит. Турбан Орр тоже поднялся.

– Вы совершаете роковую ошибку, – сказал он. – Формулировка заявления о нейтралитете еще не доработана. Похоже, оттуда следует убрать все пункты, касающиеся защиты магов Даруджистана.

– Слишком грубо, – заметил Крон. – Спровоцируй его и посмотри, что будет дальше. Барук подошел к окну.

– Можно лишь надеяться, – сухо бросил он через плечо, – что ваше заявление провалится. Орр отреагировал бурно и горячо.

– По моим расчетам, алхимик, этой ночью мы получили большинство. Ты мог бы пригодиться тоже. Увы, – глумливо усмехнулся Орр, – мы выиграем одним лишь голосованием. Этого будет достаточно.

Барук повернулся лицом к Орру, когда в комнату тихо вошел Роулд, неся плащ визитера.

Крон растянулся на коврике.

– В такую ночь, как эта, – заунывно произнес он, – искушать судьбу такими словами...

Великий Ворон тряхнул головой. Слабо, откуда-то издалека, ему послышался звон покатившейся монеты.

Где-то в городе произошел большой выброс магической силы. И Крон вздрогнул.

Раллик Ном выжидал. Больше леди Симталь не будет беззаботной. Сегодня ночью настанет конец праздности. Две фигуры отошли от перил и повернулись к стеклянной двери. Пальцы Раллика натянули арбалетный крючок.

Он окаменел. Назойливое жужжание раздалось у него в голове, голос зашептал слова, мгновенно вызвавшие испарину. Все вдруг завертелось и перевернулось в его голове. Его план немедленной мести пришел в полный беспорядок, а на его руинах возникло нечто большее... более изысканное.

Все это заняло доли секунды. Взор Раллика прояснился. Леди Симталь и член Совета Лим стояли перед дверью. Женщина вытянула руку, чтобы отодвинуть дверь. Раллик передвинул арбалет на дюйм влево, затем спустил крючок. Стрела рванулась вперед с такой скоростью, что стала невидимой до того момента, пока она не достигла дома. Фигура на балконе вздрогнула от удара стрелы, выбросила вперед руки, защищаясь от падения. Стекло двери разлетелось вдребезги от упавшего на нее тела.

Леди Симталь в ужасе закричала.

Раллик больше не стал ждать. Он перекатился на спину и запихнул арбалет в узкую щель между фронтоном и крышей. Затем он соскользнул вниз по стене, на мгновение повиснув на руках и слушая, как тревожные крики разносятся по поместью. Затем он отпустил руки, перевернулся при падении и по-кошачьи приземлился в проулок.

Убийца выпрямился, поправил свой плащ, а затем неспешно пошел по боковой улице прочь от поместья. Беззаботная жизнь леди Симталь закончилась. Но скоро она не умрет, нет. Очень влиятельный, очень уважаемый член городского Совета только что был убит на ее балконе. Жена Лима, ныне вдова, наверняка захочет сказать что-нибудь по этому поводу. «Первый шаг, – сказал себе Раллик, направляясь к воротам Оссерка и спускаясь в широкий проход, ведущий в район Дару. – Всего лишь первый шаг, начало гамбита, намек леди Симталь, что охота началась и в роли добычи выступает ее светлость. Будет нелегко: эта женщина известная интриганка».

– Будет еще кровь, – пробормотал он, огибая угол и подходя к скупо освещенной двери корчмы Феникса. – Но в конце она падет, и с ее падением воспрянет старый друг.

Когда он был уже возле самой корчмы, из соседнего темного переулка выступила вперед фигура. Раллик остановился. Человек жестом поманил его и шагнул назад во тьму.

Раллик пошел за ним. В переулке он задержался, ожидал, когда глаза привыкнут к темноте.

Человек, стоящий перед ним, вздохнул.

– Твоя вендетта, похоже, спасла тебе жизнь этой ночью, – сказал он горько.

Раллик облокотился на стену и скрестил руки.

– Неужели?

Глава клана Оцелот подошел ближе. Его узкое рябое лицо приобрело свое обычное хмурое выражение.

– Сегодня ночью началась бойня, Ном. Ты ничего не слышал?

– Нет.

Тонкие губы Оцелота изогнулись в привычной невеселой усмешке.

– Война началась на крышах. Кто-то убивает наших. Меньше чем за час мы потеряли пятерых дозорных, а это означает, что убийц несколько.

– Без сомнения, – отозвался Раллик, чувствуя, как сырость от камней, из которых была построена корчма, ощущается сквозь его плащ и обдает холодом тело. Дела Гильдии вечно наводили на него тоску.

Оцелот продолжил.

– Мы потеряли такого человека, Тало Крафара. И еще одного главу клана.

Говоривший бросил быстрый взгляд через плечо, словно ожидая предательской стрелы в спину.

Несмотря на присущее ему и почти полное равнодушие, Раллик удивленно поднял брови при последних словах Оцелота.

– Должно быть, они недурно работают.

– Недурно? Все свидетели мертвы, таков итог ночи. Они не делают ошибок, эти сволочи.

– Все делают ошибки, – пробормотал Раллик. – Воркейн уже вышла?

Оцелот покачал головой.

– Еще нет. Она очень занята с главами кланов. Раллик нахмурился, невольно заинтересованный.

– А не может это все быть вызовом для Воркейн? Может быть, это внутренние интриги?

– Ты что, думаешь, мы тут все идиоты, Ном? Эта версия сразу же возникла у Воркейн. Нет, это не происки внутри Гильдии. Тот, кто убивает наших людей, – он вне Гильдии, вообще не из города.

Внезапно ответ показался Раллику очевидным.

– Тогда это Коготь империи.

Хотя и с большой неохотой, Оцелот признал такую возможность.

– Похоже, – проскрипел он. – Они всегда хотели быть лучше, ведь так? Но зачем им охотиться на Гильдию? Им разумнее было бы избавляться от знати.

– Ты хочешь, чтобы я гадал о мотивах империи? Лидер клана моргнул, лицо его сделалось еще более хмурым.

– Я пришел предупредить тебя. И это одолжение, Ном. Пока ты занят своей вендеттой, Гильдия не обязана оберегать тебя. Это – одолжение.

Раллик оттолкнулся от стены и пошел к выходу из переулка.

– Одолжение, Оцелот? – Он негромко рассмеялся.

– Мы готовим хитрую ловушку, – сказал Оцелот, преграждая Раллику путь. Он указал на корчму Феникса. – Покажись там. Не сомневайся, что это для твоей же пользы.

Раллик бесстрастно поглядел на Оцелота.

– Приманка.

– Сделай это.

Ничего не ответив, Раллик вышел из переулка, взошел по ступеням и шагнул в дверь корчмы Феникса.

– Что-то родилось в ночи, – сказал Крон после того, как Турбан Орр ушел. Воздух вокруг Ворона засветился, когда он начал принимать свой обычный вид.

Барук подошел к столу с картами, сложив руки за спиной, чтобы унять дрожь, охватившую его.

– Ты тоже почувствовал, – он замолчал, затем вздохнул. – Одно к одному. Похоже, горячие настают времена.

– Концентрация магической силы говорит о том же, – сказал Крон, поднимаясь, чтобы размять крылья. – Черные ветры собираются, алхимик. Берегись их смертоносного дыхания.

Барук пробурчал:

– И ты их гонишь, предвестник несчастий.

Крон рассмеялся. Он вперевалку направился к окну.

– Мой хозяин приближается. У меня есть еще поручения.

Барук обернулся.

– Позволь я сам, – сказал он, делая некий жест, от которого окно распахнулось.

Крон взлетел на подоконник. Он повертел головой в разные стороны и покосился одним глазом на Барука.

– Я вижу в гавани двенадцать кораблей. Одиннадцать из них охвачены пламенем.

Барук замер. Он не ожидал пророчеств. Сейчас ему стало не по себе.

– А двенадцатый? – голос его упал до шепота.

– Я вижу его в вихре искр, заполнивших собою все небо. Искры кружатся, кружатся вокруг последнего корабля, – Крон помолчал. – Все еще кружатся.

И он улетел.

Плечи Барука опустились. Он повернулся к столу и принялся изучать по карте одиннадцать когда-то Вольных Городов, живущих теперь под флагом империи. Оставался только Даруджистан, двенадцатый и последний, не отмеченный пока еще красно-серым флагом.

– Закат свободы, – пробормотал он.

Внезапно стены вокруг него застонали, Баруку показалось, что на него давит невыносимая тяжесть. Кровь прилила к голове, его пронзила боль. Он ухватился за край стола, чтобы удержаться на ногах. Светящиеся шары соткались из воздуха и повисли под потолком, потом погасли. Алхимик услышал из тьмы скрежетание по стенам, казалось, гигантская рука накрыла здание. Внезапно напряжение исчезло. Барук поднял трясущуюся руку, чтобы утереть пот со лба.

За его спиной раздался мягкий голос:

– Приветствую тебя, верховный алхимик. Я повелитель Лунного Семени.

Все еще склоняясь над столом, Барук закрыл глаза и кивнул.

– Не надо титулов, – прошептал он. – Зовите меня, пожалуйста, Баруком.

– Я хорошо чувствую себя в темноте, – сказал гость. – Это не причинит тебе неудобства, Барук?

Алхимик издал невнятный звук. Детали карты перед ним четко вырисовывались, подсвеченные холодным голубым сиянием. Он повернулся лицом к пришедшему и вздрогнул от испуга, когда осознал, что высокая фигура в плаще излучает не больше живого тепла, чем неодушевленные предметы в комнате. Но в любом случае, он очень ясно различал черты лица гостя.

– Ты из Тисте Анди, – сказал алхимик.

Гость едва заметно кивнул. Его странной формы многоцветные глаза изучали комнату.

– У тебя есть вино, Барук?

– Да, конечно, – алхимик направился к письменному столу.

– Мое имя, которое удобно произносить людям, – Аномандер Рейк.

Повелитель пошел вслед за Баруком к столу, его башмаки поскрипывали на полированном мраморе.

Барук налил вина и повернулся к Рейку, уставившись на него в удивлении. Он слышал, что воины Тисте Анди сражались с империей на севере, их возглавлял настоящий дьявол, воин по имени Каладан Бруд. Они союзничали с Малиновой гвардией и противостояли Малазанской империи. Таковы были Тисте Анди с Лунного Семени, а человек, стоящий перед ним, был их повелитель.

Впервые Барук столкнулся лицом к лицу с одним из представителей Тисте Анди. И чувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке. «Какие поразительные глаза, – подумал он. – Сейчас они янтарного цвета, кошачьи и раздражающие, в следующее мгновение – серые, такой же формы, как у змеи. Целая палитра, где найдется цвет для любого настроения. Могут ли такие глаза лгать?»

В библиотеке алхимика лежали экземпляры уцелевших томов «Глупости Готоса» тысячелетней давности, написанных в Ягутами. Тисте Анди там упоминались на разных страницах и, как припомнил Барук, всегда в ореоле ужаса. Сам Готос, маг из Ягутов, постигший глубинные аспекты древней магии, благословлял богов за то, что Тисте Анди были столь малочисленны. С тех пор представителей таинственной темнокожей расы стало еще меньше.

Кожа Аномандсра Рейка была черной, что соответствовало описанию Готоса, но волосы его были серебристыми. Рост – около семи футов. Черты лица – резкие, словно высеченные из оникса, на лице сияли большие глаза с вертикальными зрачками.

За широкой спиной Рейка висел двуручный меч, в котором вместе с выступающим из ножен древним эфесом, украшенным драконьими головами, было шесть с половиной футов. От оружия исходила почти видимая сила, которая висела в воздухе столь же явно, как явно в воде чернильное пятно. Когда взгляд Барука упал на меч, он едва не зашатался, увидев перед собой на мгновение разверстую черную пропасть, холодную, как сердце ледника, из которой шла древняя мощь и доносился неясный стон. Барук оторвался от созерцания оружия, взглянул на Рейка и обнаружил, что тот, в свою очередь, изучает его.

Тисте Анди понимающе улыбнулся, затем взял у Барука один из наполненных вином кубков.

– Крон, как всегда, разыграл мелодраму?

Барук заморгал и не смог удержаться от улыбки.

Рейк отпил вина.

– Он не скромничает, когда дело доходит до демонстрации талантов. Может быть, мы присядем?

– Разумеется, – отозвался Барук, чувствуя облегчение, несмотря на все свои тревоги. Из своей многолетней практики алхимик усвоил, что большая сила по-разному сказывается на разных людях. Барук не смог бы сейчас же сказать, как она сказывается в Рейке, но его манера держать себя была безупречна. Уже одно это вызывает трепет. Рейк держит свою силу под контролем, а не наоборот. Этот контроль был, без сомнения, нечеловеческим. Он подозревал, что не первый раз ему приходится интуитивно сдерживать силу воина-мага, чтобы она не пугала и не изумляла.

– Она возложила на меня все, что могла, – внезапно сказал Рейк. Глаза Тисте Анди засверкали зеленым цветом, похожим на ледниковый лед.

Напуганный страстностью этой вспышки, Барук нахмурился. «Она? Ах да, императрица, конечно же».

– Но даже тогда она не смогла меня дискредитировать, – продолжил Рейк.

Алхимик замер в своем кресле.

– И тогда, – осторожно сказал он, – вы были изгнаны, опустошены и побиты. Я чувствую вашу силу, Аномандер Рейк, – добавил он с искаженным лицом. – Она исходит от вас волнами. Поэтому я просто обязан спросить, как получилось, что вас победили? Я знаю кое-что о верховном маге императрицы Тайскренне. У него есть сила, но ее не сравнить с вашей. Поэтому я еще раз спрашиваю, как?

Не отводя взгляда от карты, Рейк ответил:

– Я совершил магические и военные подвиги во время северной кампании Бруда, – он невесело усмехнулся Баруку. – В моем городе есть дети, священники и трое чрезвычайно древних магов-книжников.

«Городе? Разве на Лунном Семени есть города?» Глаза Рейка приобрели серо-коричневый оттенок.

– Я не могу защищать все Семя. Я не могу быть во всех местах разом. А что до Тайскренна – ему наплевать на окружающих его людей. Я думал, что смогу его убедить не сдаваться так просто...

Он помотал головой, словно отгоняя мысли, затем взглянул на Барука.

– Я отступил, чтобы спасти моих людей.

– Оставив Засеку на верную гибель, – Барук поспешно замолчал, проклиная себя за бестактность. Но Рейк только пожал плечами.

– Я не ожидал, что столкнусь с полным непониманием. Одно мое присутствие почти два года держало в страхе империю.

– Я слышал, что императрица легко выходит из себя, – задумчиво пробормотал Барук. Его глаза сузились, он поглядел на гостя. – Ты искал встречи со мной, Аномандер Рейк, – она состоялась. Чего ты хочешь от меня?

– Союза, – ответил повелитель Лунного Семени.

– Со мной? Лично?

– Я серьезно, Барук, – голос Рейка внезапно сделался холоден. – Меня не одурачит Совет идиотов, бранящихся в Зале Величия. Я знаю, что Даруджистаном правишь ты и твои коллеги волшебники, – он поднялся и взглянул на Барука серыми глазами. – Я сказал то, что хотел. Для императрицы Даруджистан – жемчужина в навозной куче. Она хочет эту жемчужину и привыкла получать то, чего хочет.

Барук опустил глаза.

– Я понимаю, – сказал он тихо. – В Засеке тоже были волшебники. Рейк нахмурился.

– Да, конечно.

– Но, – продолжил Барук, – когда началась битва, ты прежде всего подумал о благополучии Семени, а не о союзниках.

– Кто тебе рассказал это? – спросил Рейк. Барук возвел глаза к небесам и поднял руки.

– Некоторым волшебникам из Засеки удалось бежать.

– Они в городе? – глаза Рейка почернели. Глядя в них, Барук почувствовал, как пот заструился у него под одеждой.

– Зачем тебе? – спросил он.

– Я хочу получить их головы, – просто ответил Рейк. Он повторно наполнил кубки и отпил глоток.

Ледяная рука сжала сердце Барука. Его головная боль многократно усилилась за последние несколько секунд.

– Но почему? – спросил он, почти задыхаясь.

Если Тисте Анди и заметил, что алхимик ощущает дискомфорт, он не подал и виду.

– Почему? – переспросил он, пробуя слово на вкус, как вино. Легкая улыбка тронула его губы. – Когда армия Морантов спустилась с гор, Тайскренн уехал во главе своих магов. Когда распространились слухи, что Коготь входит в город, – улыбка Рейка перешла в гримасу, – волшебники Засеки бежали.

Он помедлил, словно вспоминая.

– Я прикончил Когтя, когда они были в полумиле от города.

Он снова помолчал, переживания отразились на его лице.

– Останься волшебники в городе, и атака была бы отражена. Но Тайскренн, кажется, был очень занят… другими делами. Он укреплял позиции (на вершине холма) оборонительными отрядами. А потом он спустил собак не на меня, а на своих компаньонов. Это поставило меня в тупик, но не позволило этим творцам заклинаний свободно уйти: у меня хватило сил не позволить им этого, – он вздохнул и сказал: – Я отогнал назад Лунное Семя за какие-то мгновения до его возможной гибели. Я пустил его дрейфовать на юг, а сам бросился за этими магами.

– За ними?

– Я настиг всех, кроме двоих, – Рейк посмотрел на Барука. – Я хочу получить и этих двоих, предпочтительно живыми, но сгодятся и головы.

– Ты убил тех, которых догнал? Как?

– Мечом, разумеется.

Барук ощутил ужас и отвращение.

– О, – прошептал он, – о…

– Союз, – произнес Рейк, прежде чем поднять свой кубок.

– Я должен подумать, – ответил Барук, с трудом поднимаясь на ноги. – Решение скоро будет принято.

Он взглянул на меч, висящий за спиной Тисте Анди.

свободно уйти: у меня хватило сил не позволить им этого, – он вздохнул и сказал: – Я отогнал назад Лунное Семя за какие-то мгновения до его возможной гибели. Я пустил его дрейфовать на юг, а сам бросился за этими магами.

– За ними?

– Я настиг всех, кроме двоих, – Рейк посмотрел на Барука. – Я хочу получить и этих двоих, предпочтительно живыми, но сгодятся и головы.

– Ты убил тех, которых догнал? Как?

– Мечом, разумеется.

Барук ощутил ужас и отвращение.

– О, – прошептал он, – о…

– Союз, – произнес Рейк, прежде чем поднять свой кубок.

– Я должен подумать, – ответил Барук, с трудом поднимаясь на ноги. – Решение скоро будет принято.

Он взглянул на меч, висящий за спиной Тисте Анди.

– Разумеется.

Барук отвернулся и закрыл глаза.

– В таком случае, вы получите их головы. Рейк резко рассмеялся:

– Твое сердце слишком милосердно, алхимик.

Бледный свет за окном означал наступление нового дня. В корчме Феникса оставался занятым лишь один столик. За ним сидели четверо, один из них спал, положив голову в лужу пива на столе. Он громко храпел. Остальные играли в карты, причем двое из них сидели с красными от утомления глазами, а третий глядел на собственную руку и говорил:

– И пришло время, когда я спас жизнь Раллика Нома на задах улицы Евы. Четверо, нет, пятеро нечестивых негодяев прижали парня к стене. Он едва стоял на ногах, наш Раллик, кровь сочилась из ран. Я понимал, что долго эта возня не продлится. Я подошел к шести убийцам сзади, старина Крупп, магия рвалась с кончиков моих пальцев, мне не терпелось пустить ее в ход и выплеснуть всю свою ярость. Я одним духом выпалил заклинание и пожалуйста! Шесть кучек золы у ног Раллика. Шесть кучек золы и горстка монет из их кошельков, вот! Достойная награда!

Мурильо пододвинулся поближе к Крокусу Маленькие Руки.

– Разве так бывает? – прошептал он. – Чтобы человек так долго странствовал, как Крупп? Крокус устало улыбнулся приятелю.

– Мне все равно, честно. Здесь безопасно, мне этого и надо.

– Война убийц, бог мой! – воскликнул Крупп, откидываясь назад, чтобы утереть со лба пот измятым шелковым платочком. – Круппа вы не убедите. Скажите-ка мне, вы когда-нибудь раньше видели здесь Раллика Нома? Неторопливо беседующим с Мурильо? Спокойным, как всегда?

Мурильо состроил рожу.

– Ном всегда так делает, когда убьет кого-нибудь. Сдавай карты, черт побери! У меня назначены ранние встречи.

Крокус спросил:

– А о чем говорил с тобой Раллик? Мурильо вместо ответа передернул плечами. Он продолжал сверлить взглядом Крупна.

Тоненькие бровки человечка поднялись.

– Что, сейчас очередь Крупна? Закрыв глаза, Крокус откинулся на стуле. Он простонал:

– Я видел троих убийц на крыше. И те двое, что убили третьего, гнались за мной, хотя было очевидно, что я не убийца.

– Ладно, – сказал Мурильо, не отводя взгляда от разодранной одежды молодого вора и порезов и шрамов на его лице и руках, – я склонен тебе верить.

– Идиоты! Крупп сидит за столом с идиотами, – Крупп уставился на спящего человека. – А Колл самый большой идиот из них. Но, к сожалению, одаренный чувством самосознания. Что до его нынешнего состояния, из него можно многое почерпнуть о его истинной природе. Встречи, Мурильо? Крупп не думает, что город изобилует молодыми дамами, бодрствующими в это время суток. В конце концов, что они увидят в зеркале? Круппа кидает в дрожь при одной мысли об этом.

Крокус помассировал синяк, прикрытый длинными темными волосами. Он поморщился, потом наклонился вперед.

– Давай, Крупп, ходи, – пробурчал он.

– Моя очередь?

– Видимо, чувство самосознания не распространяется на карты, – холодно прокомментировал Мурильо.

Послышались шаги по ступенькам. Все трое обернулись и увидели Раллика Нома, сходящего со второго этажа. Высокий человек с темной кожей выглядел хорошо отдохнувшим. На нем был его повседневный плащ, глубокого пурпурного оттенка, заколотый на шее брошью в виде серебряной ракушки. Его темные волосы были только что подстрижены и обрамляли его узкое чисто выбритое лицо. Раллик подошел к столу и ухватил Колла за густые волосы. Он приподнял голову спящего из пивной лужи и наклонился посмотреть в прыщавое лицо Колла. Затем он аккуратно опустил голову человека на место и подтянул себе стул.

– Это та же игра, что и прошлой ночью?

– Разумеется, – ответил Крупп. – Крупп загнал в угол этих несчастных, и они рискуют расстаться с последней рубашкой! Рад снова видеть тебя, друг Раллик! Этот парень, – Крупп указал на Крокуса пухлой ручкой с дрожащими пальцами, – без конца говорит об убийстве. Прямо ливень крови! Ты слышал когда-нибудь подобную чушь, Раллик-друг?

Раллик пожал плечами.

– Очередные слухи. Этот город держится на слухах.

Крокус хмуро поглядел на него. Похоже, что в это утро никто не собирался отвечать на вопросы. Он еще раз подумал о том, что могли обсуждать Мурильо и убийца, склонившись над тускло освещенным столом в одном из углов комнаты. Крокус подозревал, что о чем-то тайном. Не то, чтобы такие вещи были необычны, просто в большинстве случаев в них оказывался замешан Крупп.

Мурильо повернулся к стойке бара.

– Салти! – позвал он. – Ты проснулась?

Из-за стойки донеслось неясное бормотание, затем появилась сама Салти со встрепанными волосами и личиком, которое казалось еще круглее, чем обычно.

– Да, – пробормотала она, – а что?

– Завтрак для моего друга, – Мурильо поднялся и критически оглядел свой костюм. Ярко-зеленая рубаха с мягкими складками теперь болталась на его тощем теле вся измятая и залитая пивом. Штаны из тонко выделанной кожи тоже измялись и покрылись пятнами. Вздохнув, Мурильо шагнул прочь от стола.

– Я должен вымыться и переодеться. Что касается игры, я сдаюсь, для меня вес безнадежно. Крупп, как мне кажется, никогда не сделает своего хода, а мы так и будем сидеть и выслушивать его размышления и воспоминания до скончания веков. Всем спокойной ночи.

Он обменялся взглядом с Ралликом и слегка кивнул.

Крокус заметил этот обмен взглядами, и хмурое выражение его лица усугубилось. Он поглядел вслед уходящему Мурильо, затем обернулся к Раллику. Убийца сидел, уставясь на Колла, выражение его лица по-прежнему оставалось непроницаемым.

Салти ушла на кухню, и секунду спустя оттуда долетело звяканье посуды.

Крокус бросил свои карты на середину стола и откинулся на стуле, прикрыв глаза.

– Юноша сдается? – поинтересовался Крупп. Крокус кивнул.

– Ха, значит, Крупп остается непобедимым, – он сложил карты и засунул их за салфетку, повязанную на его жирной шее.

Подозрения о готовящемся заговоре у вора усилились. Сначала война убийц, теперь Раллик и Мурильо что-то затевают. Он мысленно вздохнул и открыл глаза. Все его тело ныло после ночных похождений, но он прекрасно осознавал, как ему повезло. Крокус тоже уставился на Колла невидящим взглядом.

Ему вновь представились те высокие черные фигуры, и он передернулся. Если оставить в стороне все опасности, поджидавшие его на крышах прошедшей ночью, он понимал, насколько все было странно и волнующе. Вор дрожал еще целый час после того, как захлопнул за собой дверь корчмы и получил из рук Салти кружку пива.

Он сосредоточил взгляд на Колле. Колл, Крупп, Мурильо и Раллик. Очень странная компания подобралась: пьяница, жирный маг весьма сомнительных способностей, франтоватый хлыщ и убийца.

Несмотря на вес их недостатки – его лучшие друзья. Его родители погибли во время Крылатой Чумы, когда ему было четыре года. С тех пор его воспитанием занимался дядюшка Маммот. Старый ученый сделал все, что мог, но этого было недостаточно. Для Крокуса тени улицы и безлунные ночи на крышах были куда как более интересны, чем заплесневелые тома из дядиной библиотеки.

Однако сегодня он чувствовал себя чрезвычайно одиноким. С Круппа никогда не спадала маска блаженного идиотизма, ни на секунду. Все эти годы, пока Крокус набирался от толстяка умения воровать, он никогда не видел, чтобы Крупп вел себя иначе. Цель жизни Колла, казалось, состояла в том, чтобы никогда не оставаться трезвым по неизвестным Крокусу причинам, хотя иногда ему казалось, что Колл был чем-то большим, нежели просто пьяницей. А теперь Раллик и Мурильо не хотят, чтобы он участвовал в их заговоре.

Перед его мысленным взором появился образ – освещенные луной изгибы тела молодой девушки, и он сердито тряхнул головой.

Появилась Салти с завтраком: ломтики хлеба, обжаренные в масле, головка козьего сыра, гроздь местного винограда и кофейник с черным кофе. Она накрыла сперва для Крокуса, и он пробормотал слова благодарности.

Нетерпение Круппа увеличивалось по мере того, как Салти обслуживала Раллика.

– Какая наглость, – сказал толстяк, расправляя широкие рукава своего пальто, заляпанные пятнами неизвестного происхождения. – Крупп готов обрушить на эту Салти тысячи действенных проклятий.

– Круппу не стоит этого делать, – отозвался Раллик.

– Нет, нет, конечно, не стоит, – произнес Крупп, утирая лоб носовым платком, – маг моего уровня никогда не станет унижаться до того, чтобы применять свои умения против какой-то судомойки.

– Судомойки! – обернулась к нему Салти. Она схватила тарелку с поджаренными хлебцами и обрушила ее на голову Крупна. – Не волнуйся, – сказала она, уходя обратно за стойку, – с твоими волосами никто ничего и не заметит.

Крупп встряхнул кусочки. Он собирался было бросить их на пол, но затем передумал. Он облизнулся.

– Сегодня утром Крупп великодушен, – произнес он, расплываясь в широкой улыбке и стряхивая крошки обратно в тарелку. Он наклонился к столу и сцепил пухлые пальцы. – Крупп, пожалуй, начал бы свою трапезу с винограда.

Седьмая глава.

Я видел в огне кого-то, кто корчился вместо меня,

В огне, что меня не затронул, в моем погребальном костре…

Эпитафия Гадроби. Неизвестный автор

На этот раз мечты Круппа привели его через маршевые ворота, затем на юг, левее судоходного озера. Небо над его головой приобрело на редкость неприятный серебристый оттенок с добавлением бледно-зеленого.

– Все течет и меняется, – простонал Крупп. Его ноги несли его по пыльной безжизненной дороге. – Монета досталась ребенку, а он даже не подозревает об этом. Разве гоже Круппу брести по этой Обезьяньей дороге? К счастью, круглое тело Круппа являет собой пример совершенной симметрии. Если кому-то не повезло родиться, имея подобные очертания, он должен приобрести их ревностным трудом. Конечно же, Крупп представляет собой уникальное явление, ему для этого трудиться не пришлось.

В поле слева от дороги, в кругу молодых деревьев, горел костер, отбрасывая красные отблески на цветущие ветви. Острые глаза Круппа различали одинокую фигуру, сидящую у костра и, казалось, держащую руки в пламени.

– Слишком много камней подворачивается под ноги, – простонал он, – на этой проклятой утоптанной дороге. Крупп попробует идти прямо по земле, покрытой в это время года растительностью. А он и в самом деле жарит бекон.

Крупп свернул с дороги и пошел к купе деревьев.

Когда он протиснулся между двух тощих стволов и шагнул в освещенный круг, человек в капюшоне медленно обернулся, чтобы посмотреть на него. Лицо сидящего оставалось в тени, несмотря на горящий перед ним костер. Он держал руки с длинными чуткими пальцами, разведенными в стороны, прямо в огне, но они легко переносили жар.

– Я хотел бы посидеть у твоего огня, – произнес Крупп с легким поклоном. – Такое не часто встречается в снах Круппа в последнее время.

– Незнакомцы проходят сквозь твои сны, – произнес сидящий высоким голосом со странным акцентом. – Такие, как я. Ты что, призывал меня? В последний раз я ходил по земле в незапамятные времена.

– Призывал? – Брови Круппа удивленно поползли вверх. – Нет, только не Крупп, он тоже жертва этих снов. Представь сперва, что Крупп сейчас спит под теплым одеялом в своей убогой комнатке. А теперь взгляни на меня, незнакомец, – мне холодно, я совсем замерз.

Сидящий негромко засмеялся и пригласил Круппа к огню.

– Я опять пытаюсь найти ощущения, – сказал он, – но мои руки ничего не чувствуют. Было бы почетно разделить боль просителей. Боюсь, у меня больше нет последователей.

Крупп промолчал. Ему не нравились такие мрачные сны. Он приблизил руки к огню, чтобы ощутить тепло. Леденящая боль пронзила его колени. Наконец он взглянул на фигуру в капюшоне, сидящую напротив него.

– Крупп полагает, что ты один из верховных богов. У тебя есть имя?

– Я известен как К'рул.

Крупп окаменел. Его догадка была верна. Мысль о том, что верховного бога разбудили и отправили бродить по его сну, заставила сознание Круппа заметаться подобно напуганному кролику.

– Как же ты попал сюда, К'рул? – спросил он с дрожью в голосе. Ему стало вдруг очень жарко. Он вытянул из рукава носовой платок и утер пот со лба.

К'рул поразмыслил, прежде чем ответить, и Крупп услыхал сомнение в его голосе.

– За стенами этого славного города была пролита кровь, Крупп, на камне, освященном когда-то моим именем. Это... это ново для меня. Когда-то умы множества смертных были подчинены мне, они приносили мне в жертву вдоволь крови и костей. Задолго до того, как смертными были возведены первые каменные башни, я бродил среди охотников, – К'рул поднял голову, и Крупп почувствовал обращенный на него взгляд бессмертных глаз. – Кровь пролилась вновь, но этого недостаточно. Я полагаю, что я ожидаю того, кто будет разбужен. Того, кого я знал когда-то, много времени тому назад.

Горькое чувство охватило Круппа.

– А что ты принес Круппу?

Верховный бог резко поднялся.

– Древний огонь, который принесет тебе тепло в минуту нужды, – сказал он. – Но я напрасно задерживаю тебя. Найди Т'лан Аймассов, они приведут женщину. Они разбуженные. Я думаю, что мне следует готовиться к битве. Один я проиграю.

Глаза Круппа широко раскрылись от внезапного прозрения.

– Тебя использовали, – выдохнул он.

– Возможно. Если это так, младшие боги совершили серьезную ошибку. В конце концов, – он страдальчески улыбнулся, – я проиграю битву. Но я не умру.

К'рул отвернулся от огня. Его внимание вновь обратилось на Круппа.

– Играй, смертный. От рук смертных гибнут боги. Это единственный конец бессмертия.

Тоска верховного бога не укрылась от Круппа. Он подозревал, что в последних его словах содержалось великое откровение, откровение, которым он должен воспользоваться.

– И Крупп воспользуется им, – прошептал он.

Верховный бог вышел из освещенного круга и побрел на северо-восток через поля. Крупп уставился на огонь, который жадно лизал дрова, но зола не появлялась, огонь не насыщался, но и не умирал. Крупп передернулся.

– В эту ночь Крупп и впрямь один в мире. Совсем один, – пробормотал он.

За час до рассвета Рушащий Круги освободился от дежурства в Цитадели Деспота. В эту ночь никто не пришел на свидание под воротами. Первые проблески света появились на вершинах Талинских гор, пока человек в одиночестве шагал по улице Чар Аниса в квартале Специй. Впереди сияло озеро, торговые суда из далеких земель – Каллоуса, Элингата, Злобы Кеплера – стояли темными громадами у освещенных газом причалов.

Прохладный ветерок с озера донес до человека запах дождя, хотя звезды над головой продолжали сиять ясным светом. Он снял свой плащ стражника и нес его теперь в кожаном мешке за плечом. Лишь простой короткий меч у бедра выдавал в нем солдата, но солдата неизвестного войска.

Он освободился и двигался по направлению к воде. Годы службы, казалось, отступали от него. Воспоминания о детстве, проведенном в доках, были светлы. В доки манило очарование, исходившее от купцов из дальних стран, которые походили на заслуженных, потрепанных испытаниями героев, вернувшихся с какой-то изначальной войны. В те дни часто можно было увидеть галеры, принадлежащие Вольным Купцам, изящные и легко идущие по волнам, несмотря на низкую от награбленного добра осадку. Они возвращались из таких таинственных мест, как порты Филмен Оррас, Форт Половины, Рассказ Мертвеца или Место Изгнания. Эти названия пели мальчишке, который никогда не покидал стен родного города, о мире приключений.

Человек замедлил ход, когда достиг каменного причала. Годы, отделяющие его от детства, пронеслись перед его мысленным взором, сделав военные воспоминания еще более мрачными. Если ему на ум приходили все те бесчисленные перекрестки, которые он проходил в прежние годы, он всегда видел над ними мрачные грозовые небеса, а рядом – опустошенные земли. Возраст и опыт давали себя знать, и какой бы выбор он ни сделал тогда, все казалось предрешенным и безнадежным.

«Неужели только молодости известно отчаяние?» – спросил он себя, подходя к краю причала, чтобы сесть. Перед ним лежали черные воды залива. В двадцати футах лежало скалистое побережье, утопающее во тьме, осколки стекла поблескивали то там, то тут, словно звезды.

Человек медленно повернул голову вправо. Его взгляд пробежал по склону холма, достиг вершины, на которой стояла громада Зала Величия. «Никогда не заходи слишком далеко» – простой урок, извлеченный из жизни много лет назад на горящей палубе пиратского капера, трюмы которого заполнялись морской водой по мере удаления от стен и башен города под названием Сломанная Челюсть. Высокомерие – так ученые мужи назовут огненный закат Вольных Купцов.

Никогда не заходи слишком далеко. Его взгляд остановился на Зале Величия. Тупик, в который городской Совет зашел после убийства члена Совета Лима, не был разрешен. Совет бродил по кругу, часы, которые следовало посвящать работе, тратились на досужие домыслы и сплетни.

Турбан Орр, который явно должен был победить при голосовании, выскользнул из его рук в последний момент и теперь всюду пускал своих псов вынюхивать шпионов, которые, как он подозревал, следили за ним. Член Совета не был глуп.

Над его головой в сторону озера пролетело несколько серых чаек, оглашая прохладный воздух криками. Он вздохнул, передернул плечами и с трудом оторвал взгляд от Зала Величия.

Слишком поздно, чтобы думать о том, чтобы не заходить слишком далеко. Будущее человека было решено в тот день, когда к нему пришел агент Угря. Кто-то назвал бы это государственной изменой. Возможно, это и было изменой. Кто мог бы сказать, что у Угря на уме? Даже главный его шпион, который лично общался с ним, и тот не мог бы сказать, что на уме у хозяина.

Его мысли вернулись к Турбану Орру. Он восстановил против себя хитрого человека, человека, обладающего силой. Его единственное спасение в анонимности. А это ненадолго.

Он уселся на причале, поджидая человека Угря. Он должен передать этому человеку записку для Угря. Что может измениться с доставкой адресату этого сообщения? Что с ним случилось, что он ищет помощи, ставя под угрозу свои анонимность и одиночество, которые давали ему столько внутренней силы и делали его решения непреклонными? Но тягаться с Турбан Орром он не сможет в одиночку.

Человек открыл свой заплечный мешок и вытащил письмо. Рядом с местом, на котором он стоял, был перекресток, узнать его было легко. Чтобы заглушить свои страхи, он написал письмо с просьбами о помощи.

Было бы очень легко сдаться сейчас. Он подержал хрупкий пергамент в руках, ощущая его малый вес, маслянистость его поверхности, грубое плетение скрепляющих его веревочек. Очень легко впасть в отчаяние.

Человек поднял голову. Небеса начали бледнеть, озерный ветер нес с собой запахи начинающегося дня. Наверное, пойдет дождь, принесенный северным ветром, обычное дело для этого времени года. Город станет чище, его дыхание, полное запаха специй, – свежее. Он стянул с пергамента веревочку и развернул его.

«Слишком легко».

Легким движением человек разорвал послание. Он разбросал обрывки, и они свободно слетели к погруженной в тень прибрежной полосе озера. Вздымающиеся волны подхватили и понесли прочь распухшие от воды куски пергамента.

Ему почудилось, что где-то в глубине подсознания он услышал звон вращающейся монеты. Звон был печален.

Через несколько минут он ушел с причала. Агент Угря, совершавший свой утренний обход, отметил в записке отсутствие человека и продолжил свой путь.

Человек же продолжил свой путь по Озерной улице, оставив за спиной вершину холма с Залом Величия. Пока он шел, начали появляться первые торговцы шелками, они раскладывали свой товар на булыжных тротуарах. Среди шелков он узнал окрашенные лавандой мотки из Иллема, бледно-желтые шелка Сетты и Леста, двух городов на юго-востоке, которые, как ему было известно, были захвачены Всевидящим Паниона в прошлом месяце, и тяжелые мотки шелков Саррокалла. Удивительная закономерность: торговля с северными землями замирала по мере роста военных успехов Малазанской империи.

Он свернул от озера, прошел через ворота Благовонного Дерева и оказался в городе. Через четыре улицы отсюда его ждала одинокая комната на третьем этаже обшарпанного дома, серая и молчаливая в свете зари, дверь ее запиралась на задвижку и замок. В этой комнате не было оставлено места для воспоминаний; ничего, что могло бы рассказать мудрому человеку или наблюдательному шпиону о его жизни. В этой комнате он был анонимом для себя самого.

Леди Симталь расхаживала по комнате. В последние дни слишком много ее с таким трудом добытого золота было потрачено, чтобы утихомирить разгоревшиеся страсти. Эта проклятая Лимова сучка не позволила горю притупить жадность. Лишь два дня походила в черном, а потом выставилась на люди, повиснув на руке этого хлыща Мурильо, самодовольная, как ворона в павлиньих перьях.

Симталь подвела карандашиком выщипанные брови Мурильо... Этот молодой человек делает все, чтобы его заметили. Возможно, им стоит заняться.

Она прекратила метаться по комнате и посмотрела на человека, лежащего в ее постели.

– Итак, вы ничего не узнали, – в ее тоне прозвучало невольное презрение.

Член Совета Турбан Орр с закрытыми ладонями глазами не шевельнулся, отвечая на ее вопрос.

– Я уже все вам рассказал. Совершенно непонятно, откуда вылетела отравленная стрела, Симталь. Отравленная, черт подери! Какой убийца в наши дни пользуется отравленными стрелами? Воркейн использует для стрел магию, все остальное устарело.

– Вы отклоняетесь от темы, – произнесла она, довольная тем, что он не заметил ее невольно прорвавшегося чувства.

– Все так, как я сказал, – продолжил Орр. – Лим был вовлечен не в одно, так сказать, деликатное дельце.

Скорее всего, убийство не связано с вами. Это могло произойти на любом другом балконе, просто так получилось, что это оказался ваш балкон.

Леди Симталь скрестила руки.

– Я не верю в такие случайности, Турбан. Скажите, его смерть в эту ночь могла сорвать вам большинство при голосовании? – Она увидела, как дернулась его щека, и поняла, что попала в точку. Женщина улыбнулась и приблизилась к кровати, села, обвила рукой его обнаженное бедро. – В любом случае, вы в последнее время ставили на него?

– На него?

Леди Симталь нахмурилась, убрала руку и встала.

– Мой любовник был лишен всяких прав, вы, идиот! Рот Турбана Орра искривился в самодовольной усмешке.

– Я всегда ставил на него ради вас, моя дорогая. Здесь ничего не изменилось. Он был полностью под вашим влиянием, – он сел на кровати и потянулся к стулу за своей одеждой.

Симталь развернулась к нему.

– Что вы делаете? – спросила она резко.

– А как вы думаете? – Турбан натягивал брюки. – В Зале Величия идут дебаты. Необходимо мое присутствие.

– Что бы что? Подчинить очередного члена Совета вашей воле?

Он скользнул в рукава шелковой рубахи, все еще улыбаясь.

– Да, для этого тоже, но есть и другие дела. Симталь закатила глаза.

– Ах да, шпион. Я про него забыла.

– Лично я, – подвел итог Орр, – верю в принятие заявления о нейтралитете – либо завтра, либо через день. Она громко рассмеялась.

– Нейтралитет! Вы, кажется, начинаете верить в собственную пропаганду. Вес, что вам нужно, Турбан Орр, – это власть, абсолютная, неприкрытая власть, которая будет у вас, когда вы станете верховным кулаком Малазанской империи. Вы полагаете, что это первый шаг на пути к завоеванию императрицы. За счет города, разумеется, вы-то не заплатите ни гроша! Турбан сердито засопел.

– Держись подальше от политики, женщина. Падение Даруджистана неотвратимо. Лучше добровольно сдаться, чем воевать.

– Добровольно сдаться? Вы слепы? Вы что, не знаете, что случилось со знатью Засеки? Вороны не один день питались голубой кровью и терзали белую кость.

– То, что случилось с Засекой, не так просто, как вы думаете, – сказал Турбан. – В расчет принимались Моранты, было подписано соглашение о союзничестве. Здесь же такие мелочи никого не волнуют, и что будет, если обращать на них внимание? Это же можно использовать, и выгодно, – его усмешка вернулась. – Ваше бедное сердечко может не вынести, если вы начнете заботиться о судьбах города. Вас интересует только ваша персона. Увольте честных горожан от ваших забот, Симталь, – он поправил брюки.

Симталь шагнула к изголовью кровати, коснулась дуэльного меча Орра.

– Вам следует убить его и покончить с этим, – сказала она.

– Опять вы за свое, – рассмеялся Орр, поднимаясь. – Вы рассуждаете как злой ребенок, – он взял мечи и пристегнул его к поясу. – Чудо, что вам удалось вырвать что-то у этого идиота, вашего мужа, вы ведь так наивны для всего, где нужна хитрость.

– Проще всего сломать человеческое сердце, – произнесла Симталь, улыбаясь. Она улеглась на кровать. Раскинув в стороны руки и выгнувшись дугой, она продолжила: – А что там с Лунным Семенем? Оно все еще болтается здесь.

Его глаза, не отрываясь, смотрели на ее тело, он ответил рассеянно:

– Нам еще придется поработать, чтобы найти способ передать туда сообщение. Мы установили пост в его тени, где постоянно находятся наши представители, но его таинственный повелитель продолжает нас игнорировать.

– Может, он умер, – предположила Симталь, потягиваясь со вздохом. – Может быть, остров торчит здесь, потому что там не осталось никого? Вы подумали об этом, дорогой мой?

Турбан Орр повернулся к двери.

– Мы подумали. Я увижу тебя сегодня вечером?

– Я хочу, чтобы его убили. Член Совета потянул задвижку.

– Возможно, так и будет. Я увижу тебя сегодня вечером? – повторил он.

– Возможно.

Рука Турбана Орра задержалась на задвижке, затем он открыл дверь и вышел.

Лежа на кровати, леди Симталь вздохнула. Ее мысли перешли на некоего щеголя, которому так не повезло в некоем окне. Что оказалось-таки на редкость удачным.

Мурильо отхлебнул вина с пряностями.

– Деталей не хватает, – сказал он, поморщившись, когда горячий алкоголь коснулся его губ.

Внизу по улице проехал чудесно расписанный экипаж, влекомый тремя белыми лошадьми в черной сбруе. Возница был одет в черное, на голове капюшон. Лошади мотали головами, прядали ушами и вращали глазами, но широкая рука с проступающими венами уверенно сдерживала их. У каждого из бортов экипажа сидело по женщине средних лет. На их обритых головах помещались бронзовые чаши, из которых шел ароматический дым.

Мурильо нагнулся и поглядел на проезжающих.

– Выезд Пособника, – сказал он. – До отвращения мрачный ритуал, по-моему.

Он откинулся на спинку плюшевого кресла и улыбнулся своей собеседнице, поднимая бокал.

– Зимняя Волчица умирает своей ежегодной смертью, на белом ковре. Через неделю празднование возвращения Гедерон наполнит улицы цветами, которые потом заполнят трубы и сточные канавы в городе.

Молодая женщина, сидевшая напротив него, улыбнулась, не отводя взгляда от своего бокала с вином, который она держала обеими руками, словно чашу с дарами.

– О каких деталях идет речь? – спросила она, бросив на него быстрый взгляд.

– Деталях?

– Тех, что не хватает, – слегка улыбнулась она.

– Ах да, – Мурильо махнул рукой в перчатке. – По версии леди Симталь, член Совета Лим лично зашел, чтобы получить ее приглашение.

– Приглашение? Речь идет о приглашении на вечер накануне празднования возвращения Гедерон?

Мурильо кивнул.

– Разумеется. Ведь вас приглашают на вечер?

– О, разумеется. А вас?

– Увы, нет, – с улыбкой отозвался Мурильо.

Женщина замолчала и размышляла, опустив веки.

Мурильо опять начал смотреть на улицу. Он выжидал. В конце концов, подобные вещи устраиваются сами собой, даже он не смог бы угадать, в каком направлении движутся мысли женщины, особенно, когда речь идет о сексе. Несомненно, это была игра, где приз – благосклонность дамы. Любимая игра Мурильо, он никогда не отказывался играть в нее. И с возрастом эта игра не надоедает.

Почти вес столики на балконе были свободны, представители знати предпочитали наполненный ароматными курениями воздух обеденной залы. Мурильо же нравилось наблюдать за уличной суетой, и он знал, что его гостье это тоже нравится, по крайней мере, в данную минуту. Благодаря шуму снизу, с улицы, шансы на то, что их могут подслушать, сводились к минимуму.

Он рассеянно поглядывал на улицу Драгоценностей квартала Морул, вдруг глаза его расширились, и он замер, уставившись на человека, стоящего в дверях противоположного дома. Он поерзал в кресле, свесив левую руку через перила так, чтобы дама не заметила. Затем он помахал рукой, не сводя глаз с человека.

Улыбка Раллика Нома стала шире. Он вышел из дверного проема и зашагал по улице, остановившись на минутку, чтобы посмотреть на ряды жемчужин, разложенные на столике из черного дерева перед дверями магазина. Владелец сделал было нервное движение по направлению к нему, но затем расслабился, когда Раллик пошел дальше.

Мурильо вздохнул, откидываясь в кресле и делая глоток вина: «Идиот!»

Его лицо, его руки, его походка, его глаза – все говорило о его профессии: убийца. Проклятье, даже его удобная и теплая одежда была отмечена печатью – униформа убийцы.

Когда речь заходила хоть о какой-нибудь хитрости, Раллик Ном вел себя просто как тупица. Что было очень странным сейчас, когда весь план действий зародился в его, убийцы, квадратно-гнездовом мозгу. Если говорить по справедливости, план был просто гениален.

– А вы хотите пойти туда? – спросила спутница Мурильо.

Мурильо лучезарно улыбнулся.

– Поместье большое, верно?

– У леди Симталь? Разумеется, в доме полно комнат, – женщина обмакнула изящный палец в бокал с горячим вином, затем поднесла к губам и засунула в рот, будто бы размышляя. Она продолжала внимательно разглядывать бокал в другой руке. – Я полагаю, что этажи для слуг, хоть и лишенные должного комфорта, будут освобождены на ночь.

Этого Мурильо и ожидал. Весь план Раллика базировался на этом самом моменте и на его последствиях. Оставалось лишь одно препятствие. Мурильо совсем не улыбалось повстречаться с мужем этой женщины на дуэли. Но он отринул эту беспокойную мысль, отхлебнув вина.

– Я с удовольствием посетил бы поместье леди Симталь по случаю праздника, но при одном условии, – он поднял глаза и пристально поглядел на даму. – Вы будете столь любезны, что посвятите мне часок-другой праздничного вечера, – глубокая морщина появилась на его лбу. – Разумеется, я не стану посягать на права вашего мужа на вас.

Именно это он и собирался сделать, и они оба об этом знали.

– Разумеется, – застенчиво сказала дама. – Это несомненно. Сколько вы хотели бы получить приглашений?

– Два, – ответил он, – будет лучше, если я приду с другом.

– Да, это было бы просто прекрасно. Мурильо с тоской заглянул в свой теперь уже пустой бокал. Затем он вздохнул.

– Увы, сейчас я вынужден вас покинуть.

– Я восхищаюсь вашей дисциплинированностью, – сказала женщина.

«Вы перестанете ею восхищаться на празднике», – беззвучно отозвался Мурильо, вставая со стула.

– Госпожа Удача благоволит ко мне, устраивая наше свидание на вечере, – сказал он с поклоном. – До вечера, леди Орр.

– До вечера, – отозвалась жена члена Совета, моментально, как показалось бы со стороны, утрачивая к нему интерес. – Всего хорошего.

Мурильо поклонился еще раз, затем ушел с балкона. Многие из почтенных граждан, сидящих за столиками, проводили его взглядом.

Улица Драгоценностей квартала Морула завершалась воротами Серпа. Раллик почувствовал на себе изумленный взгляд двух охранников, стоявших у ворот, когда проходил по выложенному из крупных камней проходу стены третьего яруса. Оцелот когда-то говорил ему, что надо выглядеть более заурядно, и (предполагал Мурильо) пока что только слепой примет его за кого-нибудь еще, но не за убийцу, Раллик на собственном опыте ощущал их правоту.

Разумеется, охранники ничего не предприняли. Производить впечатление убийцы и быть таковым – все-таки разные вещи. Городские законы были здесь строги. Он знал, что за ним могут следить, когда он, например, идет по улицам, где расположены поместья знати, но не сделал бы ни малейшей попытки избавиться от слежки. Богачи Даруджистана платили изрядные деньги шпионам, которые появлялись на улицах каждый день. И заставляли их эти деньги отрабатывать.

Раллик не испытывал к ним особой симпатии. Но, в отличие от остальных обывателей, он не испытывал к знати и ненависти. Ведь в конце концов, их важный вид, их высокомерие и бесконечные перебранки приносили ему доход.

Он подозревал, что когда править начнет Малазанская империя, все это закончится. В империи Гильдия убийц была вне закона, и те, кто представлял какой-то интерес, были внесены в секретный список Когтя. Те, кто интереса не представляли, просто исчезали. Знать здесь вела себя тихо, если верить слухам о том, что произошло в Засеке. Когда править начнет империя, здесь пойдет совсем иная жизнь, и Раллик не был уверен, что он хочет стать ее частью.

Но по-прежнему оставалисъ дела, которые необходимо завершить. Интересно, удалось ли Мурильо достать приглашения? Все зависело от этого. Предыдущей ночью они очень долго спорили по этому поводу. Мурильо предпочитал вдовушек. Адюльтер был не в его стиле. Но Раллик продолжал настаивать, и в конце концов Мурильо сдался.

Убийца по-прежнему недоумевал по поводу неохоты Мурильо заниматься этой дамой. Сначала он подумал, что тот опасается дуэли с Турбаном Орром. Но Мурильо безупречно владел рапирой. Раллик упражнялся с ним достаточно в различных укромных уголках, чтобы понять, что Мурильо был просто асом и даже господин Турбан Орр не смог бы на него пожаловаться.

Нет, не страх заставлял Мурильо противиться этой части плана. Раллик внезапно подумал, что препятствием может служить моральная сторона. Он вдруг увидел Мурильо совсем другими глазами.

Он был погружен в подобные размышления, когда вдруг заметил в уличной толчее знакомое лицо. Он остановился и начал всматриваться в дома вокруг, его глаза расширились, когда он понял, где именно он заметил знакомое лицо. Он посмотрел на противоположную сторону улицы, где, собственно, и мелькал знакомый. Глаза убийцы задумчиво сощурились.

Под серебристо-голубым утренним небом Крокус шагал по Озерной улице, окруженный толпой купцов и лавочников. На холмах над Третьим ярусом располагалась дюжина улиц. На восточной стороне холма возвышалась колокольня К'рула, ее покрытая позеленевшей от времени бронзой крыша блестела на солнце.

Ему казалось, что колокольня бросает вызов чистенькому зданию Зала Величия, свысока поглядывая на поместья и дома, расположенные на холмах внизу, своими старчески выцветшими глазами на изборожденном морщинами времени лице; взгляд был насмешливым.

Крокус частично разделял сарказм башки по отношению к в общем-то ничем не примечательному Залу Величия, это чувство у молодого человека появилось после многолетнего прослушивания речей своего дядюшки в адрес Зала. Масла в огонь подливала и порядочная доля юношеского неприятия всего, что олицетворяло власть. И, хотя он и не задумывался об этом, выбранная им профессия вора. Раньше он никогда не обращал внимания на то щемящее чувство, которое приносили с собой все новые и новые кражи, заставляющие вторгаться в чужую жизнь и совершать насилие над чужой собственностью. Снова и снова в его мечтах во сне и наяву появлялся образ молодой спящей женщины.

Крокус прекрасно понимал, к чему были его видения. Он вошел в ее комнату, место, куда не всем ее знакомым позволялось входить, место, где она могла поболтать с куклами своего детства, сохранившихся со времен се невинности. В ее святилище. А он ограбил его, он похитил у молодой женщины самое ценное: право на личную жизнь.

И неважно, что она была дочерью д'Арля, голубой кровью, которую не задело дыхание нищеты, что она шла по жизни защищенная и отгороженная от невзгод внешнего мира. Все это неважно. Для Крокуса преступление, которое он совершил, было равносильно изнасилованию. Посметь так грубо разрушить ее мир...

Осыпая себя градом упреков, молодой вор свернул на улицу Чар Аниса, пробиваясь сквозь толпу.

В нем все кипело от праведного негодования. Проклятая знать повернулась к нему таким лицом, которое теперь повсюду преследовало его и заставляло кидаться в разные стороны. Сладкие ароматы, доносимые теплым ветерком из лавок, торгующих специями, походили на аромат духов и вселяли в него непонятное чувство, от которого сжималось горло. Крики играющих на улицах Дару детей вызывали сентиментальные слезы.

Крокус прошел через Гвоздичные ворота и вошел в проход Оссерка. Прямо перед ним был вход в район знати. Когда он подошел туда, ему пришлось поспешно отскочить в сторону, чтобы не попасть под вывернувший из-за угла экипаж. Ему не надо было смотреть на гербы на боках экипажа, чтобы узнать, кому он принадлежал. Лошади двигались быстро, сметая всех и вся на своем пути. Крокус остановился поглядеть вслед экипажу, от которого бросались в стороны прохожие. Если верить тому, что Крокус слышал о члене Совета Турбане Орре, получалось, что и лошади этого дуэлянта обладают таким же гонором, как и их хозяин.

К тому времени, когда он дошел до поместья Орра, экипаж уже скрылся в воротах. У ворот стояли четверо стражников. Стена у них за спиной поднималась на добрых пятнадцать футов вверх, завершаясь скрепленными глиной обрезками ржавого железа. Через каждые десять футов из стены торчал факел. Крокус прошелся мимо ворот, не обращая внимания на стражников. У основания стена составляла около четырех футов в ширину и была сложена из грубого кирпича. Он пошел дальше по улице, затем свернул вправо, посмотреть на ту часть стены, что выходила в переулок. Единственная дверь для прислуги, мореный дуб с бронзой, у ближайшего угла.

Охраны никакой. Тень от соседнего поместья густо падала в узкий проход. Крокус шагнул в эту таинственную тень. Он прошел половину переулка, когда его рот закрыла чья-то рука, а в бок уперлось острие кинжала. Крокус замер, затем издал невнятный звук, когда рука, зажимавшая ему рот, развернула его лицом в другую сторону. Он увидел перед собой знакомые глаза.

Раллик Ном убрал кинжал и шагнул в сторону, сурово нахмурившись. Крокус вдохнул воздух и облизнулся.

– Раллик, Беру тебя унеси, ты?!

– Да, – ответил убийца. Он подошел ближе. – Слушай внимательно, Крокус. Ты не тронешь поместье Орра. Ты к нему даже не подойдешь.

– Вор пожал плечами.

– Я всего лишь подумал, Ном...

– Гони прочь эту мысль, – сказал Раллик.

Плотно сжав губы, Крокус кивнул.

– Ладно, – он развернулся и двинулся в ту сторону, где полоса солнечного света обозначала начало новой улицы. Он чувствовал на себе взгляд Раллика, пока не свернул на Путь Предателя. Он остановился. Слева от него возвышался холм Высоких Виселиц. Его густо усыпанные яркими цветами склоны огибало пятьдесят три Спиральные Ступени. Пять петель слегка раскачивались над площадкой под легким ветерком, их тени падали вниз, на мощенную булыжником улицу. Последнего преступника повесили здесь в незапамятные времена, тогда как в районе Гадроби веревки на Низких Виселицах каждую неделю затягивались на чьих-нибудь шеях. Такая вот странная примета времен.

Крокус резко мотнул головой. С большим усилием удавалось отогнать от себя рой вопросов. Следил ли за ним Ном? Нет, очень мала вероятность того, что он сам избрал Орра или кого-нибудь из членов его семейства в качестве жертвы. Разве что контракт. Он поразмыслил, у кого бы хватило духу заказать подобное убийство. Без сомнения, у кого-то из высшего круга. Но храбрость заказчика бледнела на фоне храбрости Раллика, взявшегося за такую работу.

В любом случае, весомость предупреждения убийцы полностью сводила к нулю идею о возможной краже в поместье Орра, по крайней мере, в ближайшее время. Крокус сунул руки в карманы. Пока он шел, его мысль совсем заплутала в лабиринте вопросов без ответов; он очнулся, поняв, что рука в одном из карманов сжимает монету.

Молодой вор вытащил ее. Да, это та самая монетка, что он нашел в ночь убийств. Он вспомнил ее внезапное появление, звон у его ног и звук стрелы, мгновение спустя пролетевшей над его головой. Сейчас под ярким утренним солнцем Крокус наконец решил рассмотреть ее внимательно. На той стороне, что была повернута к нему, он увидел профиль молодого человека, с удивленным выражением лица, на голове у него было подобие шляпы. По контуру монетки шла надпись, сделанная крошечными руноподобными буквами. Язык вору был неизвестен, он сильно отличался от знакомых букв языка Дару.

Крокус перевернул монету. Как странно! Еще одна голова, на этот раз женская, и повернута в другую сторону. Выгравированная на одной стороне надпись отличается от надписи на противоположной стороне, наклон у букв влево. Женщина изображена молодая, черты ее лица очень похожи на черты лица мужчины с другой стороны монеты, но никакого изумления нет, ее глаза показались вору холодными и непреклонными.

Металл был старый, в пятнах и царапинах вокруг лиц. Монета была неожиданно тяжелой, хотя, он решил, ее единственная ценность состоит в ее уникальности. Он видел монеты разных земель – Каллоуза, Генабакиса, Амат Эля, один раз Сегуле, – но ни разу ничего похожего на эту.

Откуда она взялась? Он смахнул ее откуда-нибудь одеждой или пнул ее, проходя по крыше? Или она была среди сокровищ дочки д'Арля? Крокус пожал плечами. Как бы то ни было, ее появление своевременно.

К этому моменту он уже подошел к восточным воротам. Прямо за городской стеной начинался тракт, называемый Трясучкой, он вел к жалкому поселению Ухабы, туда вор и шел. Ворота днем отворяли, и медленно ползущая вереница повозок с овощами загромождала узкий въезд. Он увидел фургоны беглецов из Засеки. Это были те, кому удалось прорваться через ряды осаждающих город войск, пересечь равнину Рхиви, затем пройти через холмы Гадроби и наконец попасть на Трясучку. На лицах этих людей читалось отчаяние, притупленное смертельной усталостью; они глядели на город, который обещал хоть какую-то защиту, измученным взором, осознавая, что этим побегом им всего лишь удалось оттянуть гибель, но они были слишком вымотаны, чтобы что-то предпринять.

Обескураженный таким зрелищем, Крокус прошел через ворота и добрался до самого роскошного строения Ухабов, деревянной таверны. Над дверью заведения висела доска, на которой когда-то был изображен трехногий баран. По мнению вора, эта вывеска никак не перекликалась с названием таверны «Слезы Кабана». Все еще держа в руке монетку, Крокус шагнул внутрь и остановился.

Несколько рассеянных физиономий на секунду повернулись, чтобы бросить на вошедшего взгляд, а затем посетители снова уставились в свои кружки. Напротив входа, за столиком в темном углу, Крокус заметил знакомую личность, руки подняты над головой и отчаянно жестикулируют. Его губы растянулись в усмешке, и он шагнул вперед.

– ...и тут Крупп практически незаметным движением смел королевскую корону и скипетр с крышки саркофага. Слишком много священников в этой гробнице, подумал Крупп, если один исчезнет, для остальных же лучше, чтобы не потревожить мертвого короля и не разбудить его дух. До того Круппу не раз приходилось сталкиваться с гневом подобных духов в глубинах преисподней Д'река, они обычно зачитывают весь список своих преступлений, совершенных при жизни, и выражают желание пожрать твою душу, тьфу! Крупп слишком ловок для духов подобного толка и их сногсшибательной болтовни...

Крокус положил руку на пухлое плечо Крупна, и к нему обернулось сияющее лицо толстяка,

– Ах! – воскликнул Крупп, взмахнув рукой в сторону своего единственного собеседника и поясняя: – Ученик появился, как всегда, хмур! Крокус, присядь, ради бога. Девушка! Еще вашего прекрасного вина, и побыстрее!

Крокус посмотрел на человека, сидевшего напротив Крупна.

– Похоже, что вы сильно заняты.

В глазах человека зажглась надежда, он вскочил.

– Нет, нет, – воскликнул он, – Пожалуйста, беседуйте.

Его глаза метнулись на Крупна, затем вернулись к Крокусу.

– Мне в любом случае пора уже было уходить, уверяю вас. Всего хорошего, Крупп. До встречи, пока, – человек покивал головой и ушел.

– Какой порывистый, – пробурчал Крупп, потянувшись к стакану, который человек оставил недопитым. – Ты только посмотри, – сказал он, обращаясь к Крокусу, – ведь он на две трети полон. Какое расточительство!

Крупп опрокинул стакан одним глотком и вздохнул.

Крокус сел.

– Этот человек твой торговый агент? – спросил он.

– Господь с тобою, нет, конечно, – помахал рукой Крупп. – Несчастный беглец из Засеки, совершенно потерянный. К счастью, он встретил Круппа, чьи удивительные способности помогли ему...

– ...поскорее очутиться за дверью, – со смехом закончил Крокус.

Крупп нахмурился.

Служанка принесла глиняный кувшин с кисло пахнущим вином. Крупп по новой наполнил стаканы.

– А теперь Крупп вопрошает, что привело столь прозорливого и мудрого юношу к магистру всех бесчестных искусств? Или ты вновь на коне и пришел с огромной добычей, от которой мечтаешь избавиться? Так?

– Ну да... то есть, не совсем, – Крокус огляделся вокруг и наклонился к Круппу. – Я по поводу прошлого раза, – прошептал он, – Я знаю, ты уходил продавать те безделушки, что я принес.

Крупп в свою очередь наклонился к парню, приблизив к нему лицо.

– Сокровища д'Арля? – прошептал он, поднимая вопросительно брови.

– Ну, да! Ты их уже продал?

Крупп вытянул из рукава платок и промокнул лоб.

– Из-за всех этих слухов о войне торговцы разбежались. Так что, отвечая на твой вопрос, Крупп сказал бы скорее нет, чем...

– Прекрасно!

Крупп вздрогнул при этом восклицании и зажмурился. Когда он снова открыл их, они превратились в узкие щелочки.

– Крупп правильно понял? Юноша хочет получить обратно в свою собственность то, что могло бы принести ему значительный доход?

Крокус моргнул.

– Нет, разумеется, все не так. То есть, я хочу получить это обратно. Но я не собираюсь использовать это. В любом случае, я продолжу сотрудничать с тобой. Но это случай особый.

Вес время, пока Крокус говорил, он ощущал на своих щеках жар и был рад царящему в помещении сумраку.

– Это особый случай.

Широкая усмешка появилась на лице Круппа.

– Особый так особый, парень. Мне принести то, о чем ты толкуешь, сегодня вечером? Прекрасно, закроем эту тему. Скажи только, что у тебя в руке?

Крокус смутился, затем посмотрел на руку.

– Всего-навсего монетка, – сказал он, показывая ее Круппу. – Я ее подобрал в ту самую ночь, когда грабил д'Арля. Смотри, у нее два орла.

– Правда? Можно Круппу посмотреть на этот странный предмет поближе?

Крокус отдал монетку и взял стакан с вином, откинувшись на спинку стула.

– Я подумываю о поместье Орра теперь, – сказал он как бы между прочим, не отрывая взгляда от Круппа.

– Угу, – Крупп вертел в руках монету. – Отвратительного качества литье, – пробормотал он. – Гравировка кривая. Ты говоришь, поместье Орра? Крупп советует быть осторожнее. Дом очень хорошо охраняется. Того, кто отлил эту монету, следует повесить, честное слово, Крупп так считает. Черненая медь, не меньше. Дешевка, слишком низкая температура для литья. Поможешь мне, Крокус? Следи внимательно за улицей. Как заметишь красно-зеленый торговый фургон, вползающий в город, дай мне знать, ты меня очень обяжешь.

Крокус поднялся, пересек комнату и подошел к двери. Открыв ее, он вышел на улицу и огляделся. Не увидев никакого фургона, он пожал плечами и вернулся в помещение. Сел за стол.

– Никакого фургона там нет.

– А, хорошо, – произнес Крупп. Он положил монету на стол. – Совершенно ничего не стоит, таково авторитетное мнение Круппа. Можешь спокойно с ней расстаться.

Крокус взял монету и убрал ее в карман.

– Нет, я ее сохраню. На счастье.

Крупп глянул на Крокуса, его глаза блеснули, но Крокус смотрел на стакан в своих руках. Толстяк отвел глаза и вздохнул.

– Круппу необходимо уйти прямо сейчас, чтобы свидание сегодня вечером имело смысл для всех участников.

Крокус допил вино.

– Мы можем выйти вместе.

– Прекрасно, – Крупп поднялся, отряхивая с груди крошки. – Потом мы расстанемся? – Он увидел, что Крокус хмурится, глядя на свою руку. – Что-то смутило молодого человека? – быстро спросил он.

Крокус вздрогнул. Он виновато отвел взгляд, кровь прилила к щекам.

– Нет, – промямлил он. Он снова взглянул на руку. – Должно быть, я где-то испачкался в воске, – пояснил он. Затем вытер руку о штаны и усмехнулся. – Пойдем?

– Прекрасный день для прогулок, заявляет Крупп, который мудр, как всегда.

Круг Золота охватывал заброшенную башню кольцом цветных навесов. Лавки золотых дел мастеров, с выставленной у каждой из них собственной охраной, глядели на кольцевую улицу, узкие проходы между ними вели к руинам башни.

Множество легенд о смерти и безумии было связано с Башней Советника и ее окрестностями. Эти легенды держали на расстоянии публику, а торговцы золотом пользовались ее соседством для охраны своих лавок.

День клонился к закату, толпы Круга рассеивались, охранники становились все подозрительнее. На окнах лавок появлялись то тут, то там железные решетки. В немногих еще работающих лавках зажглись факелы.

Мурильо пришел в Круг с дороги Третьего яруса. По пути он то и дело останавливался посмотреть на товары. Мурильо был завернут в сияющий голубой плащ из Мейлской пустыни, от него веяло респектабельностью, что, как он знал, обычно рассеивает подозрения.

Он выбрал одну лавку, где свет еще не горел. Золотых дел мастер, человек с узким лицом и большим носом, сгорбился за прилавком, его грубые руки, сложенные перед ним, были покрыты крошечными серыми шрамами, похожими на птичьи следы. Один палец на руке непрерывно отбивал такт. Мурильо подошел, глядя в блестящие, как у жука, глаза человека.

– Это лавка Крута из Талиента?

– Да, я Крут, – золотых дел мастер угрюмо кивнул, словно придавленный грузом прожитых лет. – Талиентские жемчужины в оправе красного золота из копей Моупа и Белта, нигде в Даруджистане таких не найдете, – он подался вперед, глядя куда-то за Мурильо, который невольно отошел в сторону.

– Не было покупателей? – спросил он, вытаскивая из рукава платок и касаясь им губ.

Взгляд Крута застыл.

– Только один, – отозвался он. – Смотрел камни из Гоаллиса, редкие, как молоко дракона, силой отнятые у скал. На каждый вырванный у жадной жилы камень приходится сотня загубленных рабов. – Крут передернул плечами и быстро посмотрел на Мурильо. – Я их держу за лавкой, чтобы ни у кого не возникало соблазна устроить резню или что-нибудь подобное.

Мурильо кивнул.

– Звучит практично. Он купил что-нибудь?

Крут ухмыльнулся, показав черные обломки зубов.

– Один камешек, не из лучших. Пойдемте, я покажу, – он подошел к боковой двери. – Вот сюда.

Мурильо прошел через лавку. Черные занавеси закрывали стены, в воздухе пахло чем-то сладким. Крут провел его в заднюю комнату, которая была еще более душной, чем предыдущее помещение. Хозяин опустил занавеску, разделяющую комнаты, и повернулся к Мурильо.

– Двигайся поживее! У меня на прилавке выложено полно фальшивого золота и камней. Если какой-нибудь глазастый клиент это заметит, эту дыру прикроют, – он пнул заднюю стену, отчего панель на ней уехала в сторону. – Пролезай быстрее и передай Раллику, что Гильдия недовольна его отношением к нашим тайнам. Ступай!

Мурильо упал на колени и начал протискиваться в лаз, проминая почву и пачкая одежду. Он застонал от усилия, отодвигая дверь перед собой, затем поднялся на ноги. Перед ним возвышалась Башня Советника, ее шлифованные камни освещало умирающее солнце. Идущая вверх мощеная дорожка вела к арке, где когда-то была дверь. На нее падала густая тень. Внутри помещения не светилось ни огонька.

Корни древних дубов, растущих вдоль дорожки, вытолкнули большую часть булыжников из их гнезд, что делало передвижение крайне неудобным. После мучительного перехода Мурильо добрался-таки до дверного проема. Он прищурился, пытаясь разглядеть, что там в темноте.

– Раллик, – прошипел он, – где тебя черти носят? Голос у него за спиной ответил:

– Ты опоздал.

Мурильо развернулся, в его левой руке оказалась тонкая дуэльная рапира, моментально выхваченная из ножен. Он принял оборонительную позицию, но тут же расслабился.

– Какого черта, Раллик!

Убийца в изумлении посмотрел на кончик острой как бритва рапиры, который застыл в каком-то дюйме от его солнечного сплетения.

– Рад видеть, что твоя реакция все еще на высоте, приятель. Что вино и пирожные не нанесли тебе... особого вреда.

Мурильо вернул рапиру в ножны.

– Я думал, ты в башне.

У Раллика от изумления расширились глаза.

– Ты что, с ума сошел? Там же привидения.

– Ты хочешь сказать, что не только истории про убийц заставляют людей держаться подальше от башни?

Раллик повернулся и пошел к нижней террасе, которая когда-то выходила в сад. Белые каменные скамьи на фоне жухлой травы напоминали старые кости какого-то чудовищного животного. Мурильо присоединился к убийце и увидел под террасой заросший пруд. В воздухе над ним раздавалось гуденье комаров и кваканье лягушек.

– В некоторые ночи, – сказал Раллик, сметая со скамьи старые листья, – духи толпой приходят к двери, к ним можно подойти очень близко и послушать их жалобы и проклятия. Все они хотят выйти оттуда.

Он сел. Мурильо остался стоять, уставясь на башню.

– А кто такой сам Советник? Его дух там есть?

– Нет. Этот сумасшедший спит внутри, так говорят. Духи бродят в его кошмарах, он держит их так, что даже Худ не сможет прижать их к своей холодной груди. Ты хочешь знать, откуда берутся эти духи, Мурильо? – Раллик усмехнулся. – Зайди в башню, и ты это узнаешь.

Мурильо ведь чуть было не вошел в башню, когда его напугал Раллик.

– Спасибо за предупреждение, – саркастически хмыкнул он, запахивая плащ и садясь на скамью. Раллик отогнал от лица комара.

– Ну, что?

– Я их достал, – сказал Мурильо. – Сегодня днем их принесла самая надежная горничная леди Орр.

Он вынул откуда-то из плаща бамбуковый свиток, перевязанный голубой лентой.

– Два приглашения на вечер в доме леди Симталь, как и обещано.

– Прекрасно, – убийца поглядел на товарища. – Ты не видел эту лису, Круппа?

– Нет еще. Днем к нему забегал. Похоже, что Крокус затеял какую-то глупость. Но, – добавил Мурильо, хмурясь, – кто может сказать, что Крупп что-то почуял? Во всяком случае, я не заметил ничего, что выдавало бы то, что этот гном что-либо заподозрил.

– А что ты сказал о глупостях Крокуса?

– Да странная вещь, – призадумался Мурильо, – когда я зашел сегодня днем в корчму Феникса, Крупп нес парню все, что тот добыл в последний раз в поместье. Нет, разумеется, Крупп не лишился его доверия, это мы бы все знали.

– Добыча из поместья? А из какого? – спросил Раллик.

– Д'Арля, – ответил Мурильо, и брови его взлетели. – Поцелуй Гедерон! Девчонка д'Арля! Девица что надо, когда она появляется на публике, все самоуверенные нахалы делаются тише воды. О, боги! Наш юный вор влюбился и решил оставить себе все ее безделушки. Из всех безнадежных мечтаний он выбрал самое безнадежное.

– Может быть, – спокойно ответил Раллик, – а может, и нет. Только одно слово дядюшке... Мурильо приободрился.

– Подтолкнуть в нужном направлении? Да, конечно! Маммот будет в восторге.

– Терпение, – перебил Раллик. – Превращение ребенка-вора в понимающего жизнь мужчину потребует массы усилий, больше, чем сможет выдержать слабенькое сердце.

Мурильо нахмурился.

– Ладно, прости меня, что я так взволновался от того, что нашелся способ спасти жизнь парня. Раллик мягко улыбнулся.

– Не стоит сожалений, – сказал он. Уловив тон убийцы, Мурильо вздохнул. Весь его сарказм исчез.

– Столько лет прошло с тех пор, когда вокруг была масса вещей, к которым хотелось стремиться, – спокойно сказал он.

– Путь к одной из них был кровав, – сказал Раллик. – Не забывай. Но, верно, это было давно. Интересно, а Крупп помнит те дни?

Мурильо засопел.

– Память Крупна обновляется каждый час. Он держится только за счет страха быть раскрытым. Глаза Раллика потемнели.

– Быть раскрытым?

Его друг, казалось, был где-то далеко. Но он собрался и ответил, улыбнувшись:

– О, это всего лишь подозрения, не более того. Он ведь скользкий, этот Крупп.

Раллик захихикал, услышав такую фразу. Он поглядел на пруд перед ним.

– Да, – согласился он через минуту, – он скользкий, точно. – Круту пора закрывать. Крут засыпает.

– Верно.

Мужчины ушли с террасы, вечерний туман клубился вокруг их ног. Когда они добрались до дорожки, Мурильо обернулся взглянуть на дверной проем, думая, что сможет увидеть духов, но все, что ему удалось увидеть, – непроглядную тьму. Он внезапно понял, что может представить себе вещи и похуже, чем потерянные души.

Яркие лучи утреннего солнца врывались в широкие окна кабинета Барука, теплый ветерок принес запахи и шумы снизу, с улицы. Алхимик, все еще в ночном одеянии, сел на высокий стул у стола с картой. В одной руке он сжимал кисть, которую то и дело макал в богато украшенную серебряную чернильницу.

Красные чернила растекались. Он красил карту, замазывая чернилами те области, которые теперь принадлежали Малазанской империи. Почти половина карты, северная ее часть, была красной. Только узенькая незакрашенная полоска на юге Унылого леса, где находились войска Каладана Бруда, да еще два небольших участка, где стояла Малиновая гвардия. Море красного окружало эти островки и разливалось дальше к Засеке, заканчиваясь на севере у Талинских гор.

Шум на улице усилился, как показалось Баруку, когда он наклонился, чтобы обозначить красную границу на юге. «Строительные работы», – решил он, услышав визг лебедок и крики прохожих. Звуки утихли, затем раздался громкий хруст. Барук подскочил, кисть его правой руки рефлекторно дернулась и опрокинула чернильницу. Красные чернила полностью залили карту.

Чертыхаясь, Барук вновь уселся на стул. Его глаза расширились, когда он увидел, как красное пятно растекается по Даруджистану и ползет дальше на юг. Он встал со стула поискать тряпку вытереть руки. Алхимик был не на шутку встревожен этим случайным, как казалось, инцидентом. Он подошел к окну, облокотился на подоконник и посмотрел вниз.

Группа рабочих ремонтировала улицу прямо под его окнами. Двое дюжих молодцов вбивали колышки, а трое других по цепочке передавали вынутые из мостовой булыжники и складывали их в кучу. Главный стоял рядом, опираясь спиной на повозку, и изучал пергамент.

Барук нахмурился.

– Кто занимается ремонтом улицы? – спросил он. Негромкий стук привлек его внимание.

– Войдите!

Его слуга Роулд шагнул в комнату.

– Пришел один из ваших агентов, господин. Барук бросил взгляд на стол.

– Попроси его минутку подождать, Роулд.

– Да, господин, – слуга вышел и закрыл дверь.

Алхимик подошел к столу и скатал испорченную карту. Из прихожей раздался громкий голос, затем неясное бормотание. Барук закинул карту на книжную полку и вернулся к столу как раз вовремя, чтобы увидеть входящего агента, за которым топтался мрачный Роулд.

Махнув, чтобы слуга удалился, Барук взглянул на безвкусно одетого человека.

– Добрый день, Крупп.

Роулд мягко прикрыл за собой дверь.

– Более чем добрый, Барук, дорогой друг Круппа. Просто восхитительный! А какой воздух сегодня! Барук взглянул на окно.

– К сожалению, воздух за моим окном полон пыли. Крупп помолчал. Он постоял, прижимая руки к бокам, затем вытянул из рукава платок. Промокнул лоб.

– Ах да, дорожные работы. Крупп проходил мимо них. Выглядят воинственно, подумал Крупп. В самом деле, очень грубы, что не является исключением, впрочем.

Барук жестом указал на стул.

Крупп уселся с блаженной улыбкой.

– Какая жара, – произнес он, поглядывая на кувшин с вином на каминной полке.

Не обращая внимания на его взгляд, Барук отошел к окну и облокотился на подоконник. Он внимательно поглядел на человечка, пытаясь понять, что именно кроется за его манерой держать себя.

– Что вы слышали? – негромко спросил он.

– Что Крупп слышал? Что Крупп не слышал? Барук приподнял одну бровь.

– А как насчет краткости?

Человечек поерзал на стуле и потер лоб.

– Какая жара! – Увидев, что лицо алхимика еще больше помрачнело, он продолжил. – Так вот, новости. Он подался вперед, голос его упал до шепота.

– В темных уголках баров говорят об этом, на темных улицах в глухую полночь, в...

– Завязывайте с этим!

– Крупп понимает, откуда ветер дует. Не больше, не меньше – война убийц. Гильдия несет потери, так говорят.

Барук повернулся к окну и выглянул на улицу.

– А что делают воры?

– Крыши переполняются. Глотки режут. Прибыли падают.

– Где Раллик?

Крупп моргнул.

– Раллик исчез, – сказал он. – Крупп вот уже несколько дней не видел его.

– Война убийц, она ведь не внутри Гильдии?

– Нет.

– В таком случае, они знают, с кем воюют?

– Нет.

Взгляд Барука стал более пристальным. Внизу, на улице, рабочие, казалось, больше спорят, чем работают. Война убийц несет неприятности. Гильдия Ворейн была сильна, но империя сильнее, если, конечно, эти пришельцы и были Когтем. Но во всем происходящем есть что-то странное. В прошлые времена императрица использовала такие местные гильдии, часто забирая оттуда людей. Алхимик никак не мог понять целей такой войны, что беспокоило его даже больше, чем сама война. Услышав шорох за спиной, он вспомнил об агенте. Он повернулся к нему и улыбнулся.

– Вы можете идти.

В глазах Круппа блеснуло что-то, что удивило Барука. Толстяк поднялся одним резким движением.

– Круппу есть еще что сказать, господин Барук.

Озадаченный, алхимик кивнул, чтобы тот продолжал.

– История неутешительная и странная, увы, – сказал он, подходя к окну, где стоял Барук. Его носовой платок исчез. – Крупп может только догадываться, как человек, наделенный недюжинными способностями. В моменты досуга, по воле случая или как-нибудь еще. В ауре Близнецов адепт может слышать, видеть и обонять или касаться вещей столь неверных, как ветер. Вкус госпожи Удачи, суровое предупреждение в смехе бога. – Взгляд Круппа вперился в алхимика. – Вы улавливаете мою мысль, господин?

Пристально глядя на круглое лицо толстяка, Барук спокойно ответил:

– Вы говорите об Опоннах. Крупп выглянул на улицу.

– Возможно. Возможно, ложная улыбка завела такого дурака, как Крупп...

– Дурака? – улыбнулся Барук, – это не про него.

– Кто знает? – Крупп поднял руки, демонстрируя на ладони плоский кусочек воска. – Предмет, – сказал он тихо, не отводя глаз от воска, – который меняет хозяина по собственному желанию, многие его преследуют, чтобы сорвать его прохладный поцелуй, его жизнь, внутренняя и внешняя, – игра. Какому-нибудь нищему достанется корона, короли останутся в дураках. На его совести кровь и руины, ему нет цены. Он то, что он есть, говорит Крупп, ничего не стоящая безделица для тех, кто утверждает обратное.

Барук задержал дыхание. Его легкие уже пылали, он не мог вдохнуть. Слова Круппа перенесли его куда-то, в некое место, где хранится множество знаний, а уверенная рука сортирует их на пергаментных листах. Библиотека, стройные ряды книжных стеллажей черного дерева, тома, обтянутые блестящей кожей, пожелтевшие от времени списки, старая, вся в бугорках, конторка. Барук ощутил, что он бросил лишь мимолетный взгляд на это место. Голова Круппа, тайное место, куда заказан вход всем людям, кроме одного-единственного.

– Вы говорите, – медленно произнес Барук, стараясь сфокусироваться на кусочке воска и вернуться в реальность, – о монете.

Ладонь Круппа сжалась. Он развернулся и прилепил воск к подоконнику.

– Внимательно рассмотрите слепок, господин Барук. На нем две стороны одной монеты, – платок снова появился, Крупп отошел от окна, утираясь. – Уф, ну и жарища, доложит вам Крупп!

– А вы налейте себе вина, – отозвался Барук. Когда Крупп отошел, алхимик открыл свой Путь. Он сделал жест, и кусочек воска завис в воздухе, медленно поворачиваясь перед его глазами. Он некоторое время изучал его.

– Госпожа, – пробормотал Барук, кивая. Диск повернулся, показывая ему Господина. Диск снова повернулся, и глаза Барука раскрылись от изумления. Диск начал вращаться. В его голове нарастал свистящий звук от вращения слепка. Он чувствовал, как сопротивляется давлению звука Путь, затем источник закрылся.

Откуда-то издалека, будто бы с огромного расстояния, услышал Барук голос Круппа.

– Даже этот слепок, господин Барук, несет дыхание Близнецов. Ни один Путь не вынесет такого урагана.

Диск продолжал вращаться в воздухе перед Баруком, поблескивая серебром. Вокруг него появился легкий туман. Жаркий пот проступил на лице Барука, он отступил назад. Из кусочка тающего воска вырвался синий огонь, диск издал резкий звук. Секунду спустя он растаял, звук вращения и сопровождающее его давление резко прекратились.

Внезапная тишина наполнила мозг Барука болью. Он оперся дрожащей рукой о подоконник, чтобы не упасть, и закрыл глаза.

– У кого монета, Крупп? – спросил он хрипло. Крупп снова стоял рядом с ним.

– У одного парнишки, – небрежно ответил он. – Крупп его знает, разумеется, так же хорошо, как и другие агенты: Мурильо, Раллик, Колл.

Барук открыл глаза.

– Это не может быть случайностью, – прошипел он; безумная надежда прозвучала в голосе, несмотря на тот ужас, который он испытывал. Опонны начали партию, а при такой силе, что была задействована, жизнь города не стоила ни гроша. Он поглядел на Круппа.

– Собери всех, всех, кого ты назвал. Они долго служили мне, они должны сделать это еще раз, несмотря ни на что. Ты меня понимаешь?

– Крупп послужит твоим интересам. Раллик занят сейчас делами Гильдии, а вот Колл, которому опять дан смысл жизни, может быть полезен и выполнит свою миссию. Господин Барук? В чем, кстати, состоит миссия?

– Защищать хранителя монеты. Наблюдать за ним, отмечать, кто интересуется им, даже если эти люди будут казаться совсем ничтожными. Мне необходимо знать, кто его выбрал: Госпожа или Господин. И, Крупп, найдите Раллика. Если хранитель монеты избран Господином, таланты убийцы могут пригодиться. Крупп моргнул.

– Все ясно. Увы, да прольется свет милосердия на юного Крокуса.

– Крокус? – Барук помрачнел. – Это имя мне знакомо.

На лице Круппа ничего не отразилось.

– Неважно. Ладно, Крупп, – он вновь повернулся к окну. – Держите меня в курсе событий.

– Как обычно, Барук, друг Круппа, – он поклонился. – Благодарю тебя за вино. Оно прекрасно.

Барук услышал, как открылась и снова закрылась дверь. Он выглянул на улицу. Ему удалось сдержать готовый прорваться страх. Опонны обладали свойством разрушать даже самые продуманные планы, Барук понимал, что в его дела вмешался случай. Он уже не мог полагаться на свои способности предсказателя, подготавливать события, просматривать все возможности, чтобы выбрать ту ситуацию, которая была ему нужна. Монета упала.

Плюс к этому таинственные Пути императрицы. Барук повел бровью. Надо было сказать Роулду, чтобы принес лекарственного чаю. Его головная боль разрослась до чудовищных размеров. Он провел руками по лицу и вдруг увидел что-то красное. Он поднес обе ладони к свету. На них были красные чернильные пятна. Он облокотился на подоконник. Через облако пыли пробивалось сияние крыш Даруджистана, блестела вода в гавани.

– Императрица, – прошептал он, – я знаю, что ты где-то здесь. Твои люди движутся незаметно, но я найду их. Будь уверена, найду, с помощью проклятого везения Опоннов или без оного.

Книга третья