— Равной братской крови! — крикнул Ваха-с-Вершин, устроившийся за царским столом.
— Да будет так, — с широкой улыбкой согласился жрец и повел рукой в сторону властителя Акропоборейсеса.
— Да будет так, — после едва заметной паузы подтвердил Дорасеас-Боре.
— Так поднимем же дружно наши клятвенные чаши! — всплеснул рукавами жрец. — Ибо любовь и братство надлежит подтвердить божьим знаком…
Уайксс слушал, но не слышал. Клятва, пусть клятва с возлиянием. Наверняка в бочке нэктар: чуть пьянящий напиток из слабого настоя желчи пурпурного кальмара и горного сока, что соскребают скалолазы с каменных вертикалей у острова Келайно. Сей жидкий союз морских глубин и горных вершин с древнейших времен считается священным в Сюмболо — глотком нэктара неизменно скрепляются договора и клятвы. Довольно надежное средство — нарушивший клятву серьезно рискует здоровьем — тошнота и колики, да и иные кишечные неприятности заставят обманщика серьезно пожалеть о своем двуличии. Впрочем, хороший врачеватель вполне способен избавить от последствий…
Уайксс не мог думать о нэктаре — он видел Аглеа — будущая невеста теснилась на одном ложе с подругой — миниатюрной Климин и тремя горожанами. Те сидели неловко, стараясь не касаться крыльев прекрасных боред. Косились как на… как на доступных ночных служанок. Гнев наполнил Уайксса, заставил сжать край ложа — юный боред понимал, что на него смотрит стражник, но ничего не мог с собой сделать. Как они смеют, смрадные, грубые и непричесанные, быть рядом с крылатыми девами, истинными внучками богинь⁈
— Ты это… — с угрозой промычал стражник.
— Кишки выпустим, — посулил приказчик-грызун.
Едва ли Уайксс мог что-то сделать. Он не боялся, нет. Но начинать драку, когда тебя мгновенно схватят за крылья, повалят на пол, бессмысленно. Дотянуться до меча, тяжелого и неуклюжего на вид? До кинжала или нелепой дубинки? И навеки быть проклятым соплеменниками, как безумец, нарушивший царскую волю, первым проливший кровь?
Уайксс сделал удивленное лицо и слегка улыбнулся «гостям».
— То-то, красавчик, — пробурчал стражник.
Путь оскорбляют. Сейчас закончится этот глупый ритуал, уродцы уберутся вместе со своей вонью и примитивными клятвами…
Жрец уже закончил свою пышную и бессмысленную речь. Ему первому налили чашу, начали наполнять чаши «гостям» и хозяевам. Посуды не хватало — кто-то побежал на кухню.
— А я вообще нэктара не пробовала, — похвастала девица, улыбаясь Уайкссу.
— Вроде бражки, только в голову чуть шибче шибает, — пояснил приказчик. — И привкус тонкий. Примерно как у северного джина.
Уайксс принял чашу — подали не свою, непочтительно сунули простую, глиняную, со щербатым краем посудину. Нэктар пах сильно, почти мерзко.
— Ух, какой духовитый, — удивилась девица.
Уайксс, наконец, догадался, отчего у нее глаза разные — один подбит и очень густо запудрен.
— Так поклянемся же в вечном братстве! — снова начал жрец.
— …и сестренстве, — хихикнула отвратительная полутороглазая девка, вновь обращаясь почему-то именно к крылатому соседу.
…— в этот миг… разом… вместе… — доносился напев неутомимого жреца.
Кажется, пары нэктара ударили в мозг даже раньше, чем жидкость попала во глотки присутствующим. Почти три сотни ртов одновременно сделали глоток, одновременно скользнул вязкий и жгучий комок в три сотни желудков…
— Это же не нэк… — попытался сказать глядящим на него поверх чаш соседям, Уайксс, но не смог договорить.
— Ух, — согласился приказчик. Юнец звонко засмеялся и чуть не рухнул со спинки ложа.
Уайксс пробовал настоящий нэктар еще в музической палэстре Первого крыла — глоток перед экзаменами, дабы не быть искушаемым грехом списывания. Среди боредов считалось вполне приличествующим обычаем скреплять важные события символическим глотком священного напитка. Ничего особенного. Просто здесь был совсем не тот нэктар.
В ту ночь Сюмболо и Акропоборейсес впервые попробовали Сок Истины или Новый нэктар. И настоящего нэктара в том судьбоносном напитке была едва ли четверть — для запаха…
Опьянение пришло сразу, мгновенное и сокрушительное, будто удар о землю внезапно умершего в полете бореда. Пошатнулись стены Трапезного зала, но тут же вернулись на место. Уайксс видел смеющиеся лица, сотни голосов слились в единый хор, зазвенели кифары, разом полился нежный напев флейт, кто-то уже танцевал. Мелькали у столов ловкие жрицы, встряхивая налитыми грудями, без устали наполняли подставленные чаши чудесным напитком. Клубился над столами дым курильниц и сгущался горьковатый вкус Сока Истины…
Уайкссу подали вторую чашу, он жадно припал губами, тут пухлая рука стражника дружески хлопнула его по плечу — молодой боред расплескал, глотнул не в то горло, закашлялся. Все хохотали, девушка слизывала капли с бороды бореда, мальчишка гладил крылья и что-то спрашивал. Уайксс хотел ответить, хотел еще чашу, но жрицы до него не доходили. Все пили, и обижаться на окружающих было невозможно. Уайксс всех их любил — еще недавно чужих, непонятных, но таких близких, веселых. Братьев… И девчонку, что уже шарила под его туникой, тоже хотел любить. Ее даже больше. И телеснее. Вот прямо сейчас: такую нестерпимо привлекательную, растрепанную, с криво накрашенным ртом и пьяными разными глазами…
Прекрасный мир рассыпался на куски, запомнившиеся невыносимо ярко.
…Осколки раздавленной чаши казались сияющими как небывалого оттенка рубины…
…Извивалась, прижатая к бочке, жрица, выла в экстазе, так маняще, что мужская страсть и кровь закипали, едва не брызгая на мозаику полов Трапезного. Менялись мужчины, а жрица, скользкая и блестящая, трясла задранными коленями, нетерпеливо манила к себе крылатых…
…Еще расхаживал по залу великий жрец Ронхаб, мелькала святая желтизна мантии меж танцующих и сливающихся в объятьях…
…заваливал Ваха-с-Вершин на царский стол двух бореад — хлопали белоснежные крылья изнемогающих красавиц. Опрокинулись прямо на царя, что встряхивал упоенно седеющей гривой, усердно даруя счастье дивно пухлотелой горожанке…
…— Равные! — кричал и стонал кто-то.
… она вся была такая крепкая: и грудью, и губами. И глаза разные в размытой пудре сияли от счастья. Радовали друг друга, пока Уайксса не оттащили от нее за крылья. Один из Мудрейших, стражник, какой-то матрос согласно разделили благодарную деву…
…женщин, крылатых и других, было меньше мужчин. Сплетались на столах, ложах и полу тесные клубки, стонали, хлопали крыльями, стучали коленями и локтями, визжали и хлюпали. Уайксс оказался внизу, под чудной тяжестью — воистину Мудрейший из царей, знал с какого сокровища начать праздник — эта равная была чудовищно тяжелой, горячей, немыслимо приятной, чавкающей и благоухающей жареной рыбой. Была нестерпимым блаженством. На ней тоже кто-то лежал — тяжесть грозила расплющить, по крыльям бореда топтались ноги — Уайксс выл от боли и нескончаемого наслаждения, вцепившись в огромные шары с темными пятнами сосков, не отпускал, не отдавал того огромного сокровища…
…— Равные, равные! — завывала сотня голосов…
… боред что-то пил, обливаясь, — не то, просто брага. Сок Вечности закончился — в опрокинутой бочке лежали двое мужчин, вылизывали дно. Уайкссу тоже хотелось хоть глоток, хоть одну каплю со вкусом дубовых досок, но он не мог дойти к бочке…
…Аглеа он узнал лишь по серьгам — искаженное личико, закатившиеся в экстазе глаза, прическа рассыпалась и иссиня-черные локоны спинами юрких угрей скользили и хлестали по плечам двух мужчин, стиснувших между своих тел прекрасную внучку богов…
…наверное, тогда Уайксс уже начал трезветь — запах паленого вызывал тошноту, дикий вой о «равных» терзал уши и мозг, на молодом бореде прыгала широколицая девка — Уайксс со смутным изумлением узнал одну из безымянных дневных служанок — возможно, именно поэтому плотское удовольствие казалось не таким уж удовольствием…
…— Стань равным, стань! — его куда-то тянули, служанка не отдавала бореда, жадно наседая и вопя: — Сейчас, сейчас…
— Равным! Равным!
Вроде бы уже другая девка ласкала молодого бореда на ходу — вели к сдвинутым столам, утопающим в холмах белоснежного белья и подушек. Уайксс возжелал дивно красивую голую красотку, что стояла на коленях, алчно владея двумя горожанами — от энергичных движений водопад черных кудрей прыгал по спине, открывая багряный симметричный рисунок. Уайксс подумал, что дивная красавица на кого-то похожа. На Климин?
У столов Уайксс понял, что вокруг навалены вовсе не подушки. Как же это⁈ Ноги щекотали перья, пахло возбуждением и ни на что не похожей тошнотворной паленостью. На столе сидел на корточках огромный волосатый человек, совершенно нагой, держал странную кишку-шланг, прикрепленную к узкому металлическому ящичку. За плечами гиганта подпрыгивал Зозимос, какой-то до смешного мелкий без своих крыльев, клал ладони на звериные плечи гостя и вскрикивал:
— Равные, мы равные! Не бойся, Уайксс, это легко!
Девка, какие-то горожане, ласково и настойчиво подталкивали Уайксса к столу — молодой боред, спотыкаясь об упругость крыльев, попятиться, — не пустили:
— Стань равным, стань!
Еще какая-то женщина ухватила сзади между ног — Уайксс застонал от возбуждения, рухнул животом на крышку стола всю в черных мелких брызгах-крапинках.
Волосатый гигант щелкнул чем-то на наконечнике своего орудия — оттуда вырвался луч — тонкий как нить, длиною с ладонь, ярко-рубиновый, очень красивый…
Уайксс почувствовал, как ему расправляют крылья.
— Не дергайся, — проворчал волосатый великан с размытым, словно пустым лицом. — Иль неровно выйдет…
Больно не было. Почти не было. В нос с новой силой ударил запах паленого. Потом Уайксс почувствовал странную легкость слева, бореда перехватили за руку, еще чуть-чуть придержали.
Когда правое крыло отделилось, перья скользнули по руке Уайксса — он навсегда запомнил ту последнюю упругую легкую нежность…
В Трапезном зале никого не было. Из стоящих на ногах никого — и Уайксс чувствовал себя странно. Зато пол шевелился, стонал и вскрикивал — сотни обессиленных Равных все еще ерзали и извивались, пытаясь наслаждаться на каменных плитах, покрытых обрывками одежд, обломках лож и столов. И барахтались на небывалой белоснежной постели. Равные черви среди равных червей.