По ходу дела, кошкодевочка думала также. И увернувшись от моих неуклюжих попыток её схватить, она всё же прошмыгнула в комнату и забилась под диван в дальний угол, зыркая из темноты изумрудами дальнего света.
– Ну а это ещё что такое? Вылезай. Немедленно вылезай и надевай трусы! Всё. Я устал за тобой бегать. Если сейчас же не вылезешь, я тебя оттуда шваброй буду извлекать! Всё понятно?
Но мои угрозы никакого результата не дали. Эта анчутка, с зелёными лампочками вместо глаз, очень профессионально отказывалась выползать из-под дивана. А нам уже скоро надо было выезжать.
– Ну, Скай, ну кися. Ну вылезай, пожалуйста. Ну ты же хорошая девочка. Ты же умница. Хорошие киски не ходят в гости голыми.
– А я не голая! Я в платье, – донеслось из-под дивана.
– А платье надо надевать поверх трусов!
– А зачем?
– А затем. Потому, что правила такие. Так положено. Всем надо носить трусы, всегда и везде. Трусы – это основа цивилизации. Без трусов даже дикари на необитаемых островах не ходят.
К одежде мои обе две кошкодевочки были приучены. Грин воспринимала ношение одежды как должное. И ей даже это, вроде как, нравилось. А вот Скай верхнюю одежду ещё как-то признавала, в отличие от нижнего белья. В этом плане она проявляла принципиальный негатив. Если на улицу её ещё можно было одеть, то по дому она предпочитала разгуливать нагишом, однозначно игнорируя любые попытки запаковать её в пижаму, или хотя бы спортивный костюм. Модные, не модные, фирменные ли шмотки, для неё они все были лишними и ненужными.
– Зачем они нужны? Кто их вообще выдумал? – возмущалась изподдиванная тьма.
– Общество! Общество их выдумало, и утвердило правила их ношения. Всё, вылазь немедленно!
– Ну, вот пусть общество по своим правилам и живёт! А я буду жить по своим, – не унималось изподдиванье.
– Так ты же тоже часть общества!
– Никакая я не часть. Я не просилась в это общество. Чего вы все от меня хотите?
– Нельзя находиться в обществе и быть вне общества, – вспомнил я курс университетского обществознания.
– А мне всё равно, я не хочу быть в этом вашем гадком обществе! – выдало коммюнике зеленоглазое молодое изподдиванье.
– Да? А что же ты хочешь?
– Хочу, чтобы общество было для всех.
– Это как?
– Что бы все в обществе были равны!
– Так, это, все и равны. У нас же это даже в декларации записано. А декларация – высший закон.
– А кем эта декларация написана?
– Как – кем? Нами написана. Ну, типа, людьми, – я немного стал терять логику диалога, то ли от того, что ракообразно заглядывал под диван и уже начинала отвлекать от сюжета поясница, то ли от того, что из всего курса политологии помнил разве что пару фамилий древних риторов.
– Вот люди для себя её и писали.
– Писали. Всё верно. Так что, тебе-то, не нравится?
– А то и не нравится, что она написана людями для людей!
– И?
– И равными в твоей декларации могут быть только люди.
– А как иначе-то? Всё правильно: все люди созданы равными.
– А мы?
– Кто – мы?
– Мы, кошкодевочки? И кошкомальчики? Мы-то какие?
– И вы – равные, – вот тут я был не совсем уверен в правильности формулировки. Но по основному вопросу, к себе как докладчику, замечаний не имел.
– И кому мы – равные? – в изподдиванье, похоже, менялся психологический климат на «обидливо, местами – слёзы».
– Ы-ыы… Э-ээ… Равные. Да. Вот… – я почему-то был уверен в своём тезисе, но на ум не приходило ни одной релевантной леммы.
– Да кому мы равные?! Зачем ты врёшь? – бросили мне в лицо плачущим голосом.
– Да равные, равные. Все всем равные. Что ты ерундой-то страдаешь? По-моему, ты телевизора пересмотрела, – вспомнилось из классика: «Аргументы слабые. Надо кричать». – А то, что я тут перед тобой на коленях пресмыкаюсь, практически умаляя быть хорошей девочкой, – это ли не равенство? По-моему, это вообще демонстрация твоего привилегированного положения.
– А напяливать на меня свои дурацкие тряпки, так, по-твоему, равенство выглядит? Да? А если носить их чуждо моей природе? Разве это на насилие над личностью?
– Ну какое ещё насилие? Одежда – это атрибут субъекта истории. Если разгуливать голышом, то о том, чтобы стать личности можно только мечтать
– Вот и отстань, от меня, тогда. Буду тут сидеть и мечтать.
– И о чём же ты под диваном собралась мечтать?
– О том, чтобы все, реально все, и люди и кошкодевочки, были равны по-настоящему. Чтобы мы могли сидеть с людьми за одним общим столом. Чтобы люди больше небыли бы для нас хозяевами, а мы – их рабами! Чтобы однажды, город стал безопасным для моего рода, чтобы на его улицах стало безопасно и наступила свобода! Я буду мечтать, что однажды дети людей перестанут считать нас за вещи, и будут видеть в нас не просто живых игрушек, а равных себе личностей! Я буду мечтать, что когда-нибудь, в этом проклятом городе, и в этой проклятой стране, где все мэры, префекты, судьи и полисмены, вдруг перестанут быть законченными подонками и извращенцами, что мы все, и люди, и Кошкодевочки, возьмёмся за руки и станем друзьями! Буду! Я буду мечтать! – на последний словах «крещендо» я дождался логичной кульминации в виде девчачьих рыданий.
– Радость моя. Мечтать ты можешь о чём угодно. Но делать это надо молча, ибо даже стены имеют уши. Нечто подобное, о чём ты тут мечтаешь, в истории этой страны уже происходило. Закончилось, правда, типично. Сейчас, возможно, история повторяется, и закончится она, наверное, стереотипно, потому, что эта страна никогда не меняется. Как её основали, так она и держится на принципах, утверждённых своими отцами-основателями меняя форму, но, не меняя содержание. Была ещё одна страна, где её жители тоже мечтали. И даже попытались свою мечту сделать реальностью. И у них это даже получилось. Но ненадолго. Другим странам это очень не понравилось, и они вернули всё в исходное положение. Мечтать о хорошем и добром, дело благородное, но – опасное. А я не хочу, чтобы с тобой из-за твоей болтливости что-то случилось. Именно поэтому мы и едем сейчас в такое место, где тебе всё расскажут и объяснят. И ты станешь умной и образованной. И возможно сможешь приблизить свою мечту к реальности.
– Что, правда, смогу? – рыдания утихли, а цвет глаз у «племени молодого, незнакомого» вернулся к врождённому небесно-лазурному.
– Сможешь, сможешь, – убедившись в потери «объектом» бдительности, я сделал выпад и всё же сумел ухватить мечтательницу за заднюю лапу.
Я почти вытащил из подполья неопытную носительницу крамолы, но операция сорвалась из-за слабой проработки тактических моментов:
– Ай—я-я-я! Не кусайся! Это неспортивно! – выпустив кошкодевочку, я схватился за локоть, прокушенный острыми зубами. – Вот ты как? Да? Я для неё всё делаю, стараюсь, в лепёшку уже разбился, а она – кусаться. Где ты научилась кусать кормящий локоть?
Признав своё безоговорочное поражение на поприще зоопедагогики, но гордо поднявшись с колен, скомкал новые дизайнерские трусы из очень даже недешёвого бутика для кошкодевочек, и швырнул их куда подальше. Надоело, блин. Всё без толку. Не слушается она меня. От чего ещё обиднее: вторая-то меня слушается. А эта – вообще ни во что не ставит. Ещё и кусается:
– Ну и фиг с тобой, принцесса без трусов. Всё. Можешь ехать, в чём хочешь. Там все будут культурные и образованные. Одна наша Скай голая будет. Ну и пусть все над тобой посмеются, – применил я последнюю манипуляцию.
– Не голая я! Я в платье! – огрызнулась передислоцировавшаяся в прихожую кошкодевочка.
– Грин, ну скажи ей, ну ты же старшая, а? – самостоятельно втаптывая в грязь остатки никчёмного авторитета, заканючил я перед второй кошкодевочкой, до сих пор безучастно взирающей из мягкого кресла на классовую борьбу.
– А может, уже поедем, а? Вы реально своей фигнёй запарили. Придёт время – сама трусы наденет, – утомлённо ответила мне «сестрица Алёнушка».
– Да, фендер-стратокастер! Меня в этом доме хоть кто-то всерьёз воспринимает? Или я для вас просто повар и оператор наполнения лотков наполнителем? – ответом мне было молчание.
Да что за жизнь-то такая пошла? С одних трусы хрен снимешь, а на других – фиг наденешь. Ну где, где – логика? – страдал я молча, везя в центр развития домашних животных сидящих на заднем сидении и втыкающих в смартфоны, хвостатых сестричек.
Прибыв и ошвартовав своё корыто в точке рандеву, с большим трудом удалось вытолкать из салона любительниц мобильных игр. Мы были в пригороде, в субурбии, в секторе для среднего класса. Здесь, в зоне объектов частного сектора располагался целый анклав: очень культурный центр. Небольшой кинотеатр, фитнесс-центр, библиотека, и то, ради чего мы сюда и приехали – центр дрессировки и развития домашних животных.
– Видали? – поинтересовался я у кошкодевочек.
– И чо? Дом, как дом, – совершенно безразлично ответила старшая.
– Это не просто дом, это – теперь ваш дом, – пояснил я, очень довольный собой.
– Это – как? – дрогнувшим голосом спросила младшая.
– А? Не! Не-не-не! Не, это – это… Тут, короче, ваша теперь школа. Вы тут учиться будете. Я неправильно выразился. Просто, так принято говорить – школа это твой дом.
– Кому – принято?
– Детям. Учителя так детям говорят. Школьникам они так говорят.
– А мы тут причём? – в голосе Скай послышались металлические нотки.
– Скай, не начинай, а? – пришла мне на помощь старшая кошкодевочка. – И чему нас там будут учить?
– Да всему, чему, обычно, в таких центрах учат. Ща всё узнаете.
На ресепшине была миловидная девица в строгом, учительском костюме, с очень строго поджатым хвостом. Я предъявил ей направление, гарантийное письмо, прочие справки и своих питомцев в количестве двух штук.
Обозначив себя, как главную по воспитательной работе, «училка», сообщила кошкодевочкам, что теперь у них начинается замечательна, весёлая и увлекательная жизнь взамен скучному домашнему прозябанию. И взяв их лапки в свои, куда-то повела.