– Ладушки. Считайте меня вполне созревшим для этого. И да, всю полноту ответственности и рисков я представляю себе более чем конкретно и ясно.
– Ну, что же, тогда – по рукам?
– По рукам. Когда принимать дела?
– Сразу после того, как отпуск отгуляете. У вас есть неделя, отоспаться, отдохнуть, и со свежими силами к новым трудовым свершениям!
– Непривычный, но очень приятный пафос. Так меня на работу ещё нигде не брали. Стало быть, с кадрами у вас совсем всё плохо?
– Плохо, – печально вздохнул Доктор, сменив энтузиазм на грусть, – с кадрами у нас совсем беда. И кроме, как на вас, нам рассчитывать не на кого.
– Доктор, вы только меня правильно поймите. Я не отказываюсь, и с темы не съезжаю. Я отдаю себе отчёт, что это всё не игрушки, что на кону не просто карьера и доход, но человеческие жизни, и не только человеческие. И свобода, опять же, под угрозой. А у меня с навыками конспирации и подпольной борьбы как-то до сих пор не сложилось. С этим можно будет что-то сделать?
– Вот тут беспокоиться вообще не о чём. Вот кого-кого, а спецов по конспирации и всем с ней связанным у нас предостаточно. Подберём вам куратора, коуча, и будет у вас самый супер-пупер экстра классный курс для самых суперагентов, – заверил меня Доктор.
– Тогда у меня, наверное, всё, – я встал, чтобы попрощаться и отправиться домой.
– Хорошо. Да. Вот ещё что.
– Слушаю.
– Насчёт ваших кошкодевочек.
– А что с ними? – я привычно насторожился.
– Это я у вас хотел узнать
– А! Да с ними всё в порядке. Сыты и довольны жизнью.
– Это хорошо. А как именно у них с психологическим состоянием дела обстоят?
– Да вроде неплохо. Чувствуют себя свободно, я бы даже сказа – безнаказанно. От резких звуков не вздрагивают. Сон, тоже, у них совершенно спокойный и глубокий. Я, конечно, не специалист, но, на мой взгляд, какого-то посттравматического синдрома, ярко выраженного, у них не наблюдается. А что именно вас интересует?
– М-м… Как на счёт… – начал несколько неуверенно Доктор.
– ?… А, впрочем, я-то не против. Но это им решать, – в контексте предыдущей темы разговора, я легко угадал, о чём хочет сказать мне Доктор.
– Вы очень догадливый человек, – голосу Доктора вернулась былая твёрдость, – привозите их с собой в следующий раз, у нас есть много того, чем они были бы нам полезны. И что для них было бы интересным и, в каком-то роде, желанным.
– Не вопрос. Если у вас они смогут получить полезные для жизни знания и умения, то я, только – за!
– Что же, тогда до встречи.
– Всего доброго, Доктор!
Покинув частную клинику, служащей конспиративной площадной, я рулил своим тачкомобилем в таком преисполненном настроении, что чуть не впилился в трамвай. Моё чувство эйфории было закономерным. Я получал реальную возможность сделать то, чего хотел с недавнего времени всей душой и сердцем. Нет. Не только уволиться и сбежать подальше от озабоченной Мадам Директрисы. Даже, несмотря на то, что она, как сексуальный объект, конечно же, была выше всех ожиданий. И, чего уж там, сама повышала мои шансы на шпили-вили со статусной мажорочкой.
А хотел я отомстить департаменту. Сильно отомстить. Страшно отомстить. Стереть его с лица земли со всем его штатным расписанием в натуральном выражении. И, вот ради этого, я был готов на многое. Да на что угодно был готов. А тут мне предоставили все возможности для этого благого дела. Это дорогого стоит. И я должен приложить все усилия, чтобы достичь цели. Вот почему, блин, необходимо соблюдать правила дорожного движения, объяснил я сам себе, и, сбавив скорость, пристроился в кильватер к рейсовому автобусу, внимательно следя за дорожной обстановкой.
***
– Разрешите, Мадам Директор? – спросил я, заглядывая в кабинет-«аквариум».
– Заходи. Чем обязана?
– Я, это… вот, – промямлил я, и положил на стол перед Мадам лист бумаги.
– А что это? – игриво спросила Мадам.
– Это моё заявление… на увольнение. Вот, – всё также несколько неуверенно пояснил я.
– Ну так забирай его себе обратно и иди – работай! – глаза мадам заблестели как-то очень не по-доброму.
– Я серьёзно. Это моё заявление об увольнении. Подпишите его, пожалуйста, и выдайте мне расчёт. И справку. Справку с места работы. Мне для биржи труда, на учёт встать, – голос мой обрёл уверенность, потому что – а чего бы и нет?
– Если ты сейчас же свою писульку не заберёшь, то справку я тебе выдам только для постановки на учёт в морг! – зарычала Мадам.
Так как терять мне было уже нечего, то и бояться было уже, тоже, нечего. Я склонил голову набок и пристально посмотрел на сидящую передо мной очень злобную и вредную девицу.
– И что? Что, так и будешь на меня пялиться?
Я продолжил молча смотреть.
– Ты хорошо подумал?
Я опять промолчал.
– То есть, ты уже всё решил и даже обсуждать ничего не желаешь?
Я даже не шевельнулся.
– Молчишь? Ну вот и иди, на свою биржу, молча!
– А расчёт? – тут уж я прервал свою театральную паузу.
– А какой тебе ещё расчёт? Я к нему всей душой, а он вот как, значит. Вот такая вот, значит, благодарность?
– Какая благодарность? О какой благодарности, ты вообще говоришь? – от возмущения я перешёл на «ты».
– А! Вот как! Значит, благодарность я не заслужила?
– А за что мне тебя благодарить? За зарплату, ниже, чем у других? За кучу работы, которую я делал за всех тут? – контраргументов у меня было предостаточно.
– Ой, бедненький. Перетрудился, несчастненький. Недооценили его. Недоплатили ему…
– Да! – перебил я саркастическую тираду мадамы, – недооценили и недоплатили. Поэтому – вот заявление, подпиши, и разойдёмся, как в космосе звездолёты.
– Вот сам и расходись! Ничего я тебе подписывать не буду! И справку никакую не дам. Всё. Разговор закончен, освободи помещение! – голос Мадам сорвался на крик.
Я, конечно же, был морально готов к такому повороту. Но всё равно немного припух. Вот те – раз, и на матрас. Взяли и тупо вышвырнули на улицу. А спорить бессмысленно. Вся власть у них, живоглотов буржуйских, нищебродским пролетариям правды не сыскать. Мне стало очень грустно, и я, молча развернувшись, открыл дверь кабинета.
– Вот и вали! Вали к своей сучке! – бросила мне в спину уже бывшая работодательница.
И, хоть я дверью и не хлопал ни в буквальном, ни в переносном смысле, а даже очень аккуратно эту стеклянную дверь закрыл за собой, но она внезапно треснула. Ещё бы ей не треснуть, когда в неё ударился здоровенный телефонный справочник. А ведь это могла быть моя голова, или, что ещё страшнее – моя спина, которая несёт всю тяжесть ответственности за моих кошкодевоек!
Эта дура реально верит в собственные фантазии. Ну почему? Почему она такая? Такая красивая. Сексуальная. И такая желанная? О мир, – ты – жесть! За что эта жизнь ко мне так несправедлива? А ведь всё могло бы быть по-другому. Намного веселее и увлекательнее, если бы эта дура была не дурой, а дурочкой. У нас бы всё «срослось». И ширли-мырли, и шпили-вилли, и чики-пуки были бы. Но своим невменозом она всё же умудрилась палку перегнуть. Палку о двух концах. Ну, вот пусть и живёт дальше с пустыми руками, а свой конец я уж куда-нибудь приткну. В смысле, палки. Ну, конец палки, которую перегнули. Ага. А приткну, значит, на новое место работы. Да, вообще, это аллегория, метафора. Перегнуть палку – привести отношения к концу. Э-ээ… Опять конец. Чё-то я загоняюсь. Да ну нафиг. Хватит рефлексировать. Монументальные бюсты прижизненные, это не самоцель, главное, чтобы человек был хороший!
Но не рефлексить не получалось. Всю дорогу домой я пытался найти хоть каплю собственной вины в таком служебном «кейсе». Но, как ни старался, выходило, что её нет ни грамма. Ни в коем разе я не дал повода расценивать моё поведение, как флирт, или как намёк, или, там, полунамёк. Честно, откровенно позиционировал чисто деловые и, в натуре, меркантильные, мотивы. Да вообще никак нельзя ни одно моё движение расценить, как положительный ответ на притязания с её, этой дуры озабоченной, стороны.
Допустим, шансы у меня были, и вполне себе реальные. Но. Но эта палка. Блин, опять палка. Что у нас кроме палок ещё есть? А! Медаль. Вот! И вот у этой вот медали две стороны. И вторая сторона – это нереальность реальных шансов. Переспать с богатой дурой, это – приговор, который обжалованию не подлежит. Это клеймо на всю харю. И с таким клеймом потом харю и за три дня не уделаешь.
Нельзя, вот так вот просто, без последствий, нищеброду нырнуть в койку с мажоркой или начальницей, а вынырнуть крутым челом. Это вам не какой-то там колодец, и даже не прорубь. И щука там если и есть, то вовсе не для исполнения желаний и прочих хотелок. Это тот самый резервуар с той самой субстанцией. И вылезти из него чистеньким не получится. А уникумов, пытающихся такой финт ушами провернуть, добрая толпа всё равно измажет припасённым.
И чё? И всё. Все и всюду будут невесть откуда знать, что вот тот – это тот, который – тот самый. Ага. А уж что именно он «то самое» – это уже от фантазии рассказчика будет зависеть. Но с каждым новым пересказом подробности будут всё смачнее, а тяжесть вины – всё больше.
Да и хрен со всеми этими зажратыми уродами. И без них неплохо живётся. И даже наоборот – очень хорошо. То, что деньги мои зажала, это отстой, тут, конечно, обидно. Но с такой несправедливостью мне бороться нечем, кто я, и кто – она? Э-эх… если бы не эти идиотские сословные предрассудки… С такой чикой замутить, это ли не мечта? Ну почему такая красивая чика оказалась такой тварью? И теперь у меня ни работы, ни денег, ни перспектив на замут с реальной чикой.
Но, зато через неделю, у меня и работа и деньги будут. А лакшери чики – дело наживное. На бабло и девки бегут, гласит народная мудрость. А народ зря не скажет.
***
– А ну стой! Куда? Стой. Кому говорят! – я гонялся по всей квартире за своей кошкодевочкой. – Всё. Прекращай баловаться. Я с тобой не в игрушки играю.