— Мама! — завопил тот, отмахиваясь от крылатых агрессоров и одновременно пытаясь выключить прибор.
Ему это удалось, и ошарашенные собственным поведением комары рассредоточились по лесному массиву.
— Не та частота… — бормотал Тимофеев. Он копался в конструкции, отвлекаясь лишь на то, чтобы почесаться. — Так, еще разик!
Он зажмурился на тот случай, если комарье вздумает повторить нападение, а когда приоткрыл глаза, то увидел в каком-то метре от себя изумленную медвежью морду размером приблизительно с цветной телевизор последней модели. Похолодев, Тимофеев быстро огляделся в поисках чего-нибудь более пригодного для обороны, нежели паяльник. Ему стало совсем нехорошо.
Он был окружен. Вокруг полянки, вокруг палаточного городка со спящими археологами тесным сообществом сидели бурые медведи самых разнообразных габаритов. Они пялились на растревожившего их несчастного изобретателя, словно решая, как с ним поступить по справедливости, и меланхолично чесались.
Тимофеев резко вывернул регулятор прибора, и произошло очередное чудо. Недоумевающее зверье чинно оторвало мощные зады от насиженных мест и со всевозможной поспешностью удалилось в лес. Земля под ногами Тимофеева чуть слышно подрагивала — не то от медвежьей поступи, не то от перебора за ухой.
— Завал по частоте, — сказал Тимофеев, придя в себя. — Итак, последний штрих…
При слабом свете костра ему почудилось, будто рыбий остов, лежавший в горке мусора, шевельнул объеденным хвостом.
— Достаточно, — поспешно заверил себя Тимофеев. — Пора баиньки. А то и не такое привидится.
Нежно прижимая к груди пластмассовую коробку прибора, он проник в палатку и упал на свободное место, полагая, что хотя бы на этот раз ничего не перепутал. Разумеется, все обстояло иначе, и эту ночь Тимофееву предстояло провести в предельно тесном соседстве со Стихией Вяткиной. Народному умельцу снилось, будто бы рядом с ним — милая и желанная девушка Света и будто бы он нежно обнял ее за хрупкие, теплые плечи… Трудно предположить, что именно снилось матерой археологине, в быту же одинокой женщине привлекательной еще наружности, но она ответила на нечаянное тимофеевское объятие приблизительно тем же…
Стихия имела обыкновение просыпаться раньше всех в лагере, и это спасло репутацию обоих. Обнаружив рядом с собой безмятежно посапывающего практиканта, она пробудила его суровым толчком под ребра.
— Ты что здесь делаешь? — спросила она гневным шепотом, хотя было достаточно ясно, что ничего такого он не делал, а всего лишь спал.
Тимофеев продрал глаза и, оценив ситуацию, ударился в панику.
— Я… мне… — лепетал он, краснея, словно маков цвет. — Ошибка… Промахнулся…
Увидев, что Стихия из последних сил пытается приглушить одеялом смех, он обреченно замолк.
— Промахнулся! — всхлипнула начальница. — Ошибочка вышла!..
— Я не хотел, — буркнул Тимофеев. — Темно было…
— Знаю, — неожиданно успокоившись, с непонятной печалью в голосе произнесла Стихия. — Знаю, что не хотел, — никто не хочет… Сохнешь, наверное, по какой-нибудь дурочке… А теперь по-пластунски, чтобы никто не видел, — дуй отсюда!
Тимофеев полез к выходу. Откинув полог, он внезапно обернулся и с досадой сказал:
— А она не дурочка, а самая лучшая девушка в мире!
Ошеломив руководство подобным заявлением, он выбрался из чужой палатки и на свежем утреннем воздухе постарался вспомнить события прошедшей ночи. В этот момент обнаружилось, что его пальцы сжимают некий прибор портативных размеров и малопонятного назначения.
— Так, — проговорил Тимофеев удовлетворительно. — Наш ответ Чемберлену! Испытать, и немедленно…
Мигом позабыв о пережитых страхах и смятениях, он устремился на поиски своих жалких рыболовных снастей. Попутно он подобрал валявшийся у костра вещмешок и на всякий случай прихватил его на испытание. После этого ноги сами понесли его на Шиш-озеро.
Трясущимися от нетерпения руками он размотал леску и закинул ее в воду. «Ловись, рыбка, большая и маленькая, — подумал он. — Лучше бы, конечно, большая…»
— Ну, профессор, едрена-зелена, — возникло у него за спиной в дивном сочетании с кряхтением и сморканием. — Наживу-то не нацепил…
— Мне это ни к чему, — ответил Тимофеев, подкручивая регулятор своего прибора.
— Тебе, ясно дело, ни к чему. А рыба, она пожрать любит!
— Дед, — благодушно сказал Тимофеев. — Сколько щук вчера добыл?
— С десяток, — отозвался Мамонт, присаживаясь неподалеку и с недоверием поглядывая на студента. — Мне боле не надо…
— Помяни мое слово, — продолжал Тимофеев. — За час полтора десятка выволоку!
— Но! — усмехнулся дед. — А не надорвешься?
Он наладился было вставить в щербатый рот вонючую самокрутку, но не попал, потому что в этот момент у Тимофеева клюнуло на голый крючок с такой силой, что удилище едва не вылетело из его рук.
— Мать моя пресвятая богородица! — гукнул дед. — Да как же… Тащи ее, холеру, да не резко, не резко!
Он сорвался я места и забегал вокруг напрягшегося Тимофеева, хлопая себя по заплатанным коленкам и бестолково суетясь. Тимофеев же, закусив губу, побелел и оцепенел — он впервые в жизни вываживал такую крупную рыбу. Отсутствие опыта подвело его: от неудачного движения тонкая заграничная леска обиженно запела и лопнула над самой водой.
— О дьявол! — забормотал дед, — утирая обильный пот с кирпично-красного лица. — Убрела… Здоровущая! Как ты ее заегорил?
— Научно-технический прогресс, — туманно произнес Тимофеев, копаясь в своем мешке. — Леска не пойдет — не выдержит. А вот это в самый раз!
Дед присмотрелся, в сердцах сорвал с себя линялый картуз и шмякнул им оземь. Вопреки всем канонам рыболовного искусства и словно бы в насмешку над ними, Тимофеев прилаживал к удилищу многожильный стальной тросик…
— Чучело! — загомонил дед. — Нешто рыба слепая? Нешто она твою канатину не узрит?!
— Сам же говорил, что на сома трос нужен…
— Так сомы-то эвон где стоят!
— Ничего, сейчас мигом здесь будут…
Тимофеев примотал к тросику самый большой крючок, какой только нашел, и, лихо размахнувшись, послал свою еретическую снасть в Шиш-озеро. Немедленно последовала такая остервенелая поклевка, что народный умелец от рывка сел и лишь поэтому избежал купания в мертвенно-серых водах.
— Теперь не уйдешь, — пообещал он, подтягивая поближе лютого щуренка в локоть длиной.
— Гляди-ко, что творится! — ткнул узловатым пальцем дед.
В озере творилось неладное. Здоровенная пожилая щука степенно подплыла к бултыхающемуся на мелководье щуренку и неторопливо забрала его в крокодилью пасть. Незамедлительно позади нее возникла совершенно уже невообразимая замшелая морда, которая принялась жевать ее хвост. Когда Тимофеев, пыхтя от усердия, вытащил всю троицу на траву, чудище заглотало свою жертву по грудные плавники.
— Метра полтора, — прикинул Тимофеев. — А то и больше. Похоже на гравюру Брейгеля, правда, дед?
Уязвленный Мамонт помалкивал. Ему нечем было крыть. За всю его долгую и разнообразную жизнь ему не доводилось поймать щуку такой солидности на обыкновенную удочку.
— Что за шум? — раздался негромкий, но значительный голос, и на берег выступил инспектор рыбнадзора Дубняк.
— Да вон… — раздраженно съябидничал дед. — Рыбу ловит… Браконьер!
— Почему? — Дубняк пожал плечами. — Удочкой же…
— Кака удочка! — забухтел дед. — Нешто положено рыбу имать на стальной трос и голый крюк?
Инспектор подошел к сомлевшему Тимофееву и внимательно осмотрел его орудие.
— Так, — промолвил он непроницаемо. — А это что? — носок его сапога коснулся мирно прикорнувшего на травке прибора.
— Угадали, товарищ инспектор, — понурился Тимофеев. — Только очень уж хотелось деда Мамонта обловить. Что он все на науку и технику ругается?
— Не понял, — спокойно сказал Дубняк.
— Что тут не понять?.. Этот прибор я сделал сегодня ночью. По сути это небольшой, но достаточно мощный генератор биологического излучения положительного заряда. Он способен испускать волны, которые очень сильно привлекают к себе тот или иной вид животных. Сейчас он настроен на крупную рыбу.
— Рыбий манок, — произнес Дубняк.
Тимофеев печально кивнул. Ему не хотелось расставаться со своим изобретением до того, как дед признает свое поражение.
— Агрессор, — ворчал старец, восприняв духом. — Охмурил всю рыбу окрест, террорист…
— Дед, — обратился к нему инспектор. — Веди себя прилично, не то оштрафую за сквернословие. Никакого браконьерства не происходит. Охотники давно уже используют всякие манки на дичь. А сам ты небось постоянно за собой мешок прикорма носишь, рыбку приваживаешь.
— А как же! — вскинулся дед. — Рыба, она пожрать любить…
— У товарища изобретателя то же самое, но на более высоком уровне технической мысли. Ловит же он фактически на обычную уду. Так что продолжайте, товарищ археолог, я здесь посижу, полюбуюсь, как вы деду спесь сбиваете, такое нечасто увидишь…
Мамонт в расстройстве плюнул.
Между тем в прибрежных водах вершились невиданные дела. Бороздя поверхность озера акульими плавиками, ворочались громадные щуки, отпихивали белыми от времени мордами шустрых щурят и карасиную мелочь. Чуть поодаль всплескивали тяжелыми хвостами и вскидывали тупые усатые хари цвета лежалого чугуна пришлые сомы. А затем из-за ракит донесся стук мотора, и показалась лодка, умело выкрашенная в защитный болотистый цвет.
— Гляди-ко! — оживился дед. — Пеньков пожаловал! Вот где браконьерище-то…
Вопреки всем законам механики, лодка Пенькова при старающемся на полные обороты моторе двигалась кормой вперед. Ее хозяин беспомощно возился на сидении, в беспамятстве пытаясь выгребать руками, но, завидев инспектора Дубняка, сник окончательно и даже как-то успокоился.
— Глуши мотор Пеньков, — сказал Дубняк. — Не помощник он тебе.
— Это почему? — насторожился он.
— Тебя к берегу сеть твоя браконьерская, полная рыбы ценных пород, притягивает. Нынче рыба со всего озера к этому берегу собралась, вот и твой хищнический улов сюда спешит…