Тимофеев залился краской.
— Слушай, Тимофеич, — встревожился Фомин. — Не нравится мне твой видок. Может, мне тебя домой отправить?
— По дискотекам шастать поменьше, — посоветовал Гуськов. — Не пить, раз натура не выдерживает. И за девками не бегать, если естество слабое.
Фомин заскрипел зубами: он не переносил мастера Гуськова, как и всякого бездельника. А тот был бездельником клиническим. Но ответить на его реплики мешало чувство субординации, накрепко вбитое в него с добрых армейских времен.
— Ничего, — сконфужено пробормотал Тимофеев. — я буду внимательнее.
— В окно не выпади, — встрял Гуськов, починая третью пачку. — Отвечай потом за вас.
Фомин резко нагнулся, поднял с пола белый силикатный кирпич и коротко рубанул по нему ребром левой ладони. Кирпич ухнул и разлетелся.
— Вот-вот, — обрадовался Гуськов. — Портить народное добро — это мы умеем!
И, всегда уравновешенный, спокойный, смонтированный из армированного железобетона, Николай Фомин тихонько застонал. Но чутко откликнувшийся на душевные терзания друга Тимофеев сжал его запястье, и порок остался ненаказанным. Гуськов сразу заскучал и убрел искать развлечений в другом месте. Ему удалось привязаться к Свете и Тосе, но здесь ему воздали с лихвой.
— А ведь я могу восстановить это стекло, — задумчиво произнес Тимофеев. — И кирпич тоже.
— Ну так действуй, — предложил Фомин.
— Опасно. Кругом люди… Нужен полигон.
— Что это с тобой? — поразился Фомин. — Прежде тебя это не останавливало!
Тимофеев неопределенно улыбнулся, но промолчал.
В обеденный перерыв они легко нашли подходящий полигон в виде полуразрушенной коробки двухэтажного купеческого особняка. Тимофеев растолкал ногами обломки кровли и на освободившееся место установил пылесос.
— А куда включать? — спросил Фомин. — Это излишне, — сообщил Тимофеев. — Он у меня на аккумуляторах.
Внешний вид пылесоса несколько изменился. Вместо шланга у него имелся жестяной раструб, а к воздуховодному отверстию был прилажен наклонный лоток, Фомин присел чуть поодаль на подоконник, а Тимофеев, на всякий случай, слегка отстранившись, носком сапога толкнул тумблер агрегата, и тот взревел дурным голосом.
Его раструб хищно дернулся и нацелился на гору битых кирпичей, которым сами собой поползли внутрь пылесоса, направляемые силовыми полями — давнишним изобретением Тимофеева.
— Как ты его назвал? — крикнул Фомин со своей галерки.
— Реструктор! — отозвался Тимофеев, пытаясь перекрыть голосом завывания пылесоса. — Это система для восстановления разрушенных структур неорганической природы! Я на нее всю ночь угрохал!
На лотке реструктора в снопе искр возник первый в истории человечества возрожденный из обломков кирпич. Он был красный, ноздреватый, с пылу с жару. Сзади в него толкалась нежно-розовая аккуратная плитка прессованной штукатурки.
— Тимофеич! — вскричал Фомин. — Сейчас я стекло приволоку… Я всегда говорил, что ты правильный мужик!
В его устах не было похвалы выше этой.
Но лицо Тимофева, прежде сиявшее отеческой улыбкой, внезапно помрачнело. Рванув на груди пуговицы штормовки, народный умелец вытащил из кармана пиджака тусклый портсигар и зачем-то приложил его к уху. Взгляд его испуганно метнулся из стороны в сторону. А затем Тимофеев тигром кинулся на реструктор и вырубил его. Из недр агрегата вылетел букетик искр, и кирпичный ренессанс оборвался.
— Ты чего? — встревожился Фомин.
— Так… — пробормотал Тимофеев, утирая со лба испарину. — Искрит он, стервец…
Трясущимися руками он затолкал портсигар обратно в карман и присел над реструктором на еще теплые целенькие кирпичи.
— Понимаешь, — проговорил он срывающимся голосом. — Черт-то прав оказался…
— Какой черт? — не понял Фомин. — Ты в себе ли?
И тут из сумрачных недр купеческого дома появилось привидение.
Оно имело страшноватую внешность в полном соответствии с готическими романами. Из потрепанного, местами проношенного до дыр савана торчали костлявые конечности, в глазницах черепа горели зеленоватые кошачьи зрачки. Привидение носило стоптанные шлепанцы с помпонами и побитый тленом заячий треух. Судя по экипировке, оно принадлежало кому-то из давних обитателей дома, останки которого были потревожены развернувшимся строительством.
— У-у! — сказало приведение и дохнуло на экспериментаторов могилой.
Тимофеев равнодушно отвернулся. Он был поглощен раздумьями, а в такие минуты его не отвлекло бы даже землетрясение. Что касается Фомина, то в годы службы в морской пехоте он и почище видывал.
— Вот это хочешь понюхать? — ласково спросил он у выходца с того света, поднимая с пола заржавленный прут. — Давай подруливай, наследье царизма…
Призрак гукнул еще, но как-то неуверенно, и замер на полдороги. Тогда Фомин слез с подоконника и двинулся к нему сам, поигрывая прутом, страшным оружием в его умелых руках. Нервы привидения сдали, и, непрерывно гудя, как пароход в тумане, оно попятилось.
— Вали, вали отсюда, — проговаривал Фомин. — Умер так умер, нечего тут…
И огорошенный неподобающим приемом призрак рассеялся, как пережиток прошлого.
— То-то же, — удовлетворенно вымолвил Фомин и пошел на свое место.
Но оно оказалось занятым.
На полуобвалившемся подоконнике сидела Неземная Красавица. При виде ее Фомин встал как вкопанный, пальцы его сами собой разжались, и железный прут звякнул по полу. К созерцанию такой красоты в морской пехоте не готовили, и теперь правильный мужик Николай Фомин не знал, что ему и делать.
Золотые волосы нежданной гостьи ореолом струились вокруг головы, парили над хрупкими плечами, и низкое солнце горело в них, словно заблудившись в пушистом облаке прически. Синие глаза нечеловеческой глубины излучали любовь и доверие. Впрочем, одета Неземная Красавица была во вполне обычные джинсы и кожаную курточку.
— Я не помешаю? — произнесли алые губы.
Ноги Фомина подкосились, и он сел где стоял. А Неземная Красавица легко спрыгнула с подоконника и поплыла к нему, рядом с ним, мимо него — к Тимофееву, скорбевшему над реструктором. Ее белые тонкие пальцы в перламутровом маникюре дотронулись до затянутого в пыльную штормовку плеча народного умельца.
— Здравствуйте, — серебряно позвенела она.
Тимофеев приподнял голову. Его глаза безучастно скользнули по боттичеллиевским чертам Неземной Красавицы.
— Привет, — буркнул он.
— Вы изобретатель Виктор Тимофеев? — спросила незнакомка.
— Ну?
— Мне нужна ваша помощь. Дело в том, что у меня дома сломался пылесос…
— Ну и несите в мастерскую…
— Да, но я прошу помощи у вас, — со значением сказала Неземная Красавица, метнула взгляд небывалой убойной силы в сторону Фомина и прибавила: — И у вашего друга.
— Что ты, Тимофеич? — пролепетал размякший Фомин. — Пустяшное для тебя дело. Сходим вечерком?
— Вечером я не могу, — отрезал Тимофеев. — Я со Светой гуляю.
— Нет-нет, вы не поняли, — снова зазвенел колокольчик. — Ваша помощь необходима мне именно сейчас…
— А где вы живете? — осторожно спросил Фомин.
— Тут неподалеку, в десяти минутах ходьбы. Оставите ваш реструктор, никто не тронет его до вашего возвращения.
— Чего-чего? — переспросил Тимофеев, и его взгляд ожил.
Фомин озабоченно поглядел на наручные часы.
— Не получается, — с тяжким вздохом промолвил он. — У нас перерыв истекает.
— О чем вы? — изумилась незнакомка. — Никто и не заметит вашего отсутствия. Подумаешь, на часок задержитесь…
— Нельзя, — посуровел Фомин. — Порядок есть порядок.
— Неужели вы предпочитаете общество мастера Гуськова моему? — с печальной усмешкой произнесла Неземная Красавица.
Фомин сморщился, как от зубной боли, но собрал остатки характера и отрицательно помотал головой.
— Нет, — сказал он. Сердце его рвалось, как фугас, и поэтому он добавил, стыдливо краснея: — Может быть, все-таки вечерком? Виктор не может, но пылесос наладить я и один сумею…
— Ну, что вы, — пропела Неземная Красавица. — мой пылесос может починить лишь Виктор Тимофеев.
Народный умелец тихонько засмеялся.
— Не пойду я к вам, — с наслаждением объявил он. — Ни сейчас, ни вечером и никогда.
— Я могу заплатить, — пожав плечиками, заметила гостья. Неведомо откуда в ее руке возникла пачка денег толщиной с кирпич. — Столько вас устроит?
— Ну, вы там, у себя, даете! — и Тимофеев захохотал в голос.
На лицо Фомина, однако же, набежала тень.
— Вот что, — сказал он скорбно. — Уберите это и, я извиняюсь, мотайте отсюда…
— Жаль, — вздохнула Неземная Красавица. — Очень жаль…
Николай Фомин зажмурился, чтобы не утонуть окончательно и бесповоротно в ее синем бездонном взгляде. А когда открыл глаза, ее уже не было.
— Витька, — позвал он слабым голосом. — Что это делается? Разве можно такой девушке быть шпионкой? Где же, елки зеленые, справедливость?
— Эх, Николай, — загадочно усмехнулся Тимофеев. — Ничего ты не понял.
— Все я понял! Это они за твоим реструктором охотятся!
— Конечно, охотятся, — согласился Тимофеев. — Но только не шпионка она.
— А кто же? — с робкой надеждой спросил Фомин.
Тимофеев открыл рот, чтобы объяснить, но не успел.
— Р-работнички! — послышался до боли знакомый голос. — Киряете тут в закуточке?
И под ветхие своды вступил зловредный мастер Гуськов, чадя «Дымком» из энной по счету пачки.
— Ну, доложу я вашему директору, как вы тут помогаете жилищному строительству, — пообещал он, умостившись на все том же подоконнике. — На кой нам такие помощники?
Фомин каменно сцепил зубы, чтобы удержать в узде свои антипатии, а Тимофеев, прищурившись, заметил:
— Грубите, Гуськов. Ну, да мы пойдем… — и нагнулся за пылесосом.
— Эту рухлядь оставь, — приказал Гуськов. — Нечего ее таскать на объект, захламлять площадку…
И тут Фомин сорвался.
— Клизма ты, Гуськов, — сказал он спокойным голосом. — Какой ты, к свиньям, мастер? Добрые люди вкалывают денно и нощно, а ты только зарплату получать горазд и на курево ее переводить. Пижон ты и дармоед.