— О! — возрадовался Джим. — Это красиво, что я не есть один за столиком до конца вечера. Вы, мне полагается, хорошие ребята, и мне сделалось жаль оставлять вас на улице. Поэтому я совершил вот так, — он вынул из кармана металлическую коробочку не больше портсигара, — нажал вот там, и швейцар стал хорошим.
— Джим, — промолвила Света. — Нажмите еще разик, чтобы официант тоже сделался хорошим и подошел к нам.
— Почему нет? — шаловливо хихикнул Гэллегер.
Он сориентировал прибор на строго одетого юношу, с равнодушным лицом отдыхавшего возле бара. Не прошло и минуты, как тот, словно его осенило свыше, сорвался со своего места и кинулся к столику под пальмой.
— Похоже, вы пришли сюда не затем, чтобы повеселиться, — заметил он, улыбаясь девушке Свете на все тридцать с лишним зубов, преимущественно золотых.
— Вы угадали, — произнесла та. — Мы просто хотим есть.
— Понимаю, — благосклонно покивал юноша. — Немного послушайте музыку, расслабьтесь, и все будет в лучшем виде: много, вкусно и недорого.
И его не стало. Джим, развалясь в кресле, излучал во все стороны удовлетворение своими деяниями.
— Послушайте, — торопливо заговорил Тимофеев, когда ему удалось совладать с изумлением. — Что это у вас?
— А, пустяк, — сказал Гэллегер. — Портативный бихевиоризатор. Немножко модулированного излучения — и добрый человек вспоминает, что он добрый, а злой человек забывает, что он злой.
— Где вы взяли эту штуку?
— Я сделал ее сам, — скромно потупился Джим.
— Кто вы? Ученый? Изобретатель?
— Ничего похожего, — хмыкнул тот. — Моя работа есть эксперт-патентовед, я здесь в составе делегации. А мое хобби есть… как это у вас называется?.. О, вспомнил! Чародей.
— Еще один народный умелец, — язвительно вставила Света, у которой никак не проходило дурное настроение.
— Я есть умелец, — согласился Гэллегер. — Но не народный. Я есть частный умелец. А почему — еще один?
— Просто Витя у нас страдает тем же хобби, — пояснила девушка.
— О, коллега! — возопил заграничный чародей. — Не выпить ли нам за встречу?
Тимофеев опасливо покосился на агрессивную Свету.
— Пожалуй, нет, — сказал он. — Что-то не хочется.
— Понимаю, — промолвил Гэллегер. — Ты есть за рулем. А вот я выпью.
И он опрокинул в себя полный фужер «Сибирской».
— Ох, и вдуют же мне, — бормотал официант, неся на растопыренной пятерне поднос с горкой тарелок. — Альтруист несчастный…
Джим приоткрыл один глаз и, чтобы рассеять обуревавшие юношу сомнения, нацелился пальцем в бихевиоризатор, но угадал с третьей попытки, Официант немедленно стал весел и приветлив, разгрузил свой поднос перед Тимофеевым и Светой, тут же их рассчитал, взяв по три рубля с человека, и умиротворенно удалился.
— Жаль, что это из-за вашей штуки, — со вздохом сказала Света, глядя ему вслед. — Почему бы ему всегда не быть таким?
— Стереотип профессионального поведения, — невнятно выговорил Джим. — О!
— Вы зря так налегаете на выпивку, — предупредил Тимофеев. — Можно перебрать.
— Я хорошо тренирован, — разобиделся Гэллегер. — У меня имеется обширная практика с американским виски, ямайским ромом и японским сакэ. Это есть эксперимент на самом себе!
— Я хотел как лучше, — пожал плечами Тимофеев и взялся за вилку.
— До чего вкусно! — сказала Света. — Даже жить хочется!
— Вы очень прекрасные парни, — умилился Джим. — я пью за вас — один фужер за коллеги, другой фужер за коллежскую девушку.
Остаток вечера был изумителен, и Тимофееву, разомлевшему от сытости, даже не хотелось думать о том, что ночь им придется провести, вероятнее всего, на вокзале. Настроение у Светы понемногу пришло в норму, и она весело болтала с Гэллегером, который продолжал свой эксперимент в том же рискованном темпе и был в полном порядке. Но когда подошла пора уходить, он не смог оторваться от кресла.
— Все любят цитировать русские народные пословицу, — конфузливо бормотал он. — Я тоже люблю. Есть такая пословица: чародей был пьян и эксперимент не удался…
Они покинули зал втроем: Тимофеев заботливо поддерживал Гэллегера с одной стороны, а Света подпирала его с другой, зорко следя за тем, чтобы непослушные руки Джима, имевшие невероятную протяженность, не лезли куда не следует, швейцар проводил их взглядом, затуманенным неясными воспоминаниями.
— Куда тебя? — спросил Тимофеев на улице.
— Я существую в этом отеле, — сообщил Гэллегер. — А вы где существуете?
— Нигде, — просто ответила девушка Света.
— Что это значит — нигде? — возмутился Джим. — Вы должны обитать в одной экологической нише со мной, ибо мы — одного поля лютики-цветочки, а ягодки будут потом.
Тимофеев поднял голову и посмотрел на неоновую вывеску. Это была гостиница «Интурист».
— Ничего не выйдет, — сказал он убежденно.
— Не противоречь мне! — потребовал Гэллегер. — Вперед и с песней! — Он сделал два самостоятельных шага и упал.
— Что-то я разваливаюсь на ходу, — объявил он радостно. — Сибирь меня доканала!
Не прошло и часа, как они проникли в пустынный вестибюль гостиницы, где не было даже привычной очереди уповающих на чудо, потому что здесь чудес не происходило никогда. Женщина за стойкой надела очки, чтобы разглядеть посетителей. Ее наметанный взгляд безошибочно вычленил из этой замысловато переплетенной компании, напоминающей скульптурную группу «Лаокоон», иностранного гостя.
— Это с вами? — осторожно спросила она, обращаясь исключительно к Гэллегеру.
— Кто не с нами, тот против нас, — брякнул тот, снимая одну руку с Тимофеева и шаря в кармане белого пиджака.
— Вы знаете, — проникновенно обратился Тимофеев. — Нам просто негде остановиться…
— Ничем не могу помочь, — произнесла дежурная, глядя сквозь него уже знакомым оловянным взглядом.
— Девушка очень устала…
— Все очень устали.
— Только на одну ночь.
— Всем на одну ночь…
— Хотя бы только ее…
— Молодой человек, — строго сказала дежурная. — Вы читать умеете? Пойдите и прочтите название нашей гостиницы.
— Момент… — приговаривал Джим, ворочаясь где-то сзади.
— Витя, идем отсюда, — решительно потребовала Света, пунцовая от стыда за унижение своего возлюбленного.
— Куда же вы денетесь? — со вздохом спросила женщина. — Темень такая на улице, девочка от усталости на ногах не стоит… На третьем этаже есть два одноместных номерка, до утра и проживете.
— О! — воскликнул Джим, улыбаясь от уха до уха. — я есть обитатель именно третьего этажа. Вперед и с песней! — И он заголосил: — Из-за айленда на стер-р-ржень!..
В его руках ходила ходуном плоская коробочка бихевиоризатора.
К счастью, гостиница имела вполне исправный лифт, и честная компания поспешно, дабы не испытывать великодушие дежурной, погрузилась в кабину.
— Вик! — взывал разомлевший Гэллегер, безуспешно пытаясь обнять Тимофеева. — Не будет справедливо, если ты завтра уедешь. Мы должны быть знакомы долго и счастливо. Потому что ты такой же, как и я! Прав я есть либо нет? — апеллировал он к Свете, перенося свои попытки на нее.
— Возможно, ты и прав, — увещевал его Тимофеев. — Отчасти… Но давай для начала отдохнем.
— Баиньки надо, — ворковала Света. — Поздно уже.
— Истинно, — неожиданно легко согласился тот. — Утро вечера похитрее!
Кабинка стала, створки разошлись, и начисто утративший чувство равновесия Гэллегер неминуемо выпал бы на устеленную поролоновым ковриком площадку третьего этажа, если бы не героические усилия его спутников.
— Я обязан вам жизнью и честью, — провозгласил он, добившись наконец своего и обняв всех, кто оказался в пределах досягаемости его рук. — Что я могу сделать для вас? Может быть, пойдем ко мне и выпьем?
— Ну нет! — воспротестовала Света. — Спать хочется!
— Джим! — сказал Тимофеев. — Оставь мне, пожалуйста, до утра свой бихевиоризатор. Я хотел бы разобраться в принципе его действия. Если можно, конечно.
— Хочешь, подарю? — обрадовался Гэллегер, с готовностью извлекая заветную коробочку на свет.
— Спасибо, мне только взглянуть.
Растопырив руки, размаха которых доставало как раз на межстенный промежуток, Гэллегер добрел до своего номера. Ноги его разъезжались, но он держался из последних сил — сказывалась богатая практика.
— Очень скользко в ваших коридорах, — ворчал он.
— Могу дать совет, — запустил ему вдогонку Тимофеев. — Вмонтируй себе в туфли маленький усилитель трения.
— Трение? — отозвался Гэллегер. — О! Это хорошая мысль! — и он провалился в дверь номера.
В коридоре стало тихо и спокойно. Мирно помигивала притушенная люстра из фальшивого богемского стекла, на облицованных деревом стенах пробегали отблески фар последних ночных автомобилей с улицы.
— Спокойной ночи, Витенька, — шепнула Света и погладила Тимофеева теплой лапкой по небритой щеке.
— Спокойной ночи, Светик, — шепнул Тимофеев, нежно поправляли девушке упавшую на лобик светлую прядку.
И они поцеловались.
Спустя некоторое время Тимофеев отпер дверь и, не замечая непривычной роскоши номера, проследовал к столу. Включив ночник, он достал из кармана пиджака отвертку, с какой не расставался ни при каких обстоятельствах, и нетерпеливыми движениями снял с бихевиоризатора верхнюю крышку.
— Фотоваристор… — бормотал он, водя отверткой над хрустально-хрупкими внутренностями прибора. — Микроблок типа «да-нет»… А это что?
Он не поверил своим глазам. Он не поленился и включил полный свет, но от этого ничего не изменилось. Закусив губу, Тимофеев еще раз прошелся взглядом по всей схеме.
— Либо я ничего не смыслю, — заключил он, — либо… Как же так?!
Он отложил прибор и замер, запустив пальцы в шевелюру и уставившись в темноту за окном. Не прошло и получаса, как его осенило. Разгадка внезапно возникшей проблемы оказалась настолько простой, что Тимофеев даже тихонько засмеялся. На душе у него сделалось легко и ясно. Продолжая счастливо смеяться, Тимофеев погрозил пальцем невидимому Гэллегеру и лег спать.