— А ведь завтра на работу.
— Не беда! Молодые ещё.
— Отоспимся на том свете.
Ну спите спокойно, мои родные.
— Да нет уж, Инна, не видишь, мы всё ходим и ходим по нашим любимым улочкам туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…
Телефон
Каргаполовы и Бургановы жили в благоустроенных домах — пятиэтажках. Поэтому у них были телефоны. Когда они хотели идти друг другу в гости, то звонили и предупреждали. А в нашем частном секторе телефония, как гос. данность, отсутствовала. К нам гости ходили нахрапом, ну мы к ним так же. Уходя от нас, они говорили:
— Прощевайте, Зубковы! Ну а ежели чего, то звоните.
— Куда звонить? — всплёскивала руками моя мамка. — В таз стучать?
— Во-во, в тазик и звоните, придём!
Я смертельно завидовала всем, у кого есть телефон.
— Все люди как люди, звонят в трубку! А мы, видите ли, в тазик.
Такая несправедливость меня очень сильно угнетала. Правда-правда! До сих пор угнетённая хожу:
— В тазик мне звоните. Понятно?
Поселковые автобусы
От моего дома до школы 3 км. Пешком идти проблематично, дорога у нас узкая, частенько и грязь по колено, а тротуар деревянный, скрипучий, да и не на всех участках он есть. Вдоль дороги узкоколейка: паровозик возит уголь от шахты до берега. Обычно я ходила по ж/д линии: по обочинам шпал сухо и от паровоза есть куда уклониться. Все так ходили. Но ездил по посёлку и автобус. Правда, денег на него часто не было: зайдёшь в кулинарию, потратишь всю мелочь на пирожки, чебуреки или пирожные и прёшь довольная домой. А автобус — это вообще проблема! То аж до самой шахты уедешь (ещё плюс 3 км от моего дома) интересно же по окрестностям комбината полазить! То портфель в авто забудешь, ждёшь его потом полчаса, чтобы вернуть свои учебные принадлежности. В общем, пешком проще, чем стоять на остановках, ждать рейсового долго-долго и ехать в давке.
— Вон, погляди как дочка у Зубчихи подросла. Ой, да конопатая какая, вся в Ваньку пошла!
— Ну да, а кажется будто вчера она с женихом своим Каргаполом траву на поле поджигала. Помнишь, тогда электрический столб чуть ни сгорел!
— Помню, помню, вот засранцы! Их мамашам надо было жопы тогда поотрывать, чтоб не сидели, водку не жрали, а за детями следили покрепше!
— Ага, вон стоит теперячи их малолетний выродок, зенки выпучила, смотрит…
Я вспоминаю как в шестилетнем возрасте Толик потянул меня в очередной раз проказить.
— Но я же спички и в руках не держала, — пытаюсь что-то промямлить в своё оправдание.
— Иди, иди, соучастница, твоя остановка, вылезай.
Чертыхаясь, выхожу и обещаю самой себе уехать из сраных Мгач навсегда: «Чтобы прошлое больше никогда не сцало в мои чистые, незамутнённые грешками глаза.»
Как же скучно в автобусах жить
А я в автобусах скучаю, ведь шофёр не нальёт мне чаю и место за рулём не уступит. Он взгляд напряжённый потупит, когда я спрошу его: «Знаешь, никогда ведь же не угадаешь, кода гаишник умелый помашет тебе черно-белым и пригласит поздороваться — чайку попить иль постоловаться.»
Мне скучно с тобой, водитель: ты не руководитель, не президент, не бог. Слышишь, мотор заглох, приходится выходить:
— Может, пойдём чай пить и разговаривать по душам о грибах, рыбалке… Я дам тебе номер свой телефона. Звони в рай, ответит Зубкова.
Лесопильные дела
Это как раз из той серии, «когда родители водку жрали». Нет, наши предки интеллигентно её кушали: если мамки сидели одни, то они оприходовали бутылочку, а ежели с папками, то две-три. А пока они с энтой дрянью ужинали, мне и Толяну разрешалось гулять где угодно до часу ночи. А наевшись, предки приступали к поискам детей с фонариками:
— Толик! Иннка!
И находили. Обычно мы гуляли за лесопилкой в лесу у речки — любимое место Толяна. И не случилось же с нами никогда и ничего! Только ноги мокрые… Ай и ладно. А если сторож откуда-нибудь шугнёт, так то не страшно. А на лесопилке даже сторожа не было. Залезешь внутрь через дырки и гуляй себе по опилкам да по ленте.
А днём я с отцом за этими опилками ходила. Два мешка, тележка (или санки) и стоим, мешки держим, пока из жерла в них опилки сыпятся, которые очень нужны нашим свиньям: они на них живут и из них нам навоз делают. И ведь не проболталась я ни разу, что с дружком по вечерам через пилы да ножы протискиваемся, и гуляем по деревянному коридору, приводя в ужас Лесопильного духа.
— Пап, а зачем наш лес всё пилят и пилят?
— Ты хотела сказать: рубят?
— Ну рубят, а потом пилят.
— Вот в том-то и разница! Для нужд посёлка пилят совсем немного. А на Востоке и у берега моря видела целые горы брёвен? Так вот, их укладывают на корабли и увозят заграницу.
— Куда?
— Ну в Японию, Корею, Китай. Всё им мало, сволочи! Сосут и сосут, сосут и сосут…
— Что сосут, папочка?
— Кровь нашу сосут! Видишь, твой отец совсем обескровил?
Я подозрительно приглядываюсь к румяным щекам отца и понимаю, что ничего не понимаю.
— Пап, а у лесопилки есть Лесопильный дух?
Ивану Вавиловичу не до этого, он совсем уже раскраснелся и обкладывает трёхэтажной руганью загадочную Японию, ну Брежнева заодно. Вздыхаю и без него обдумываю образ Лесопильного духа: «Может, у него и жена есть — Лесопильниха. Наверное, они добрые, ведь даже ночью нас с Толяном не пугают, сидят себе тихонечко и пилят, пилят, пилят…»
Всю страну распилили уже нахрен!
Мгачинский леший
Толик — очень приставучий парень:
— Иннчик, айда в лес, я тебе лешего покажу!
— Ну айда так айда.
После четырёх часов бесцельного скитания по опушкам, я хитро спряталась за ёлочкой:
— Толик, ну и где же твой леший?
— А вот он я! — мой дружочек соорудил корону и юбку из папоротника.
Я сощурилась ещё хитрее:
— А знаешь, когда-нибудь наступит на земле самый волшебный день, когда я вырасту, превращусь в большую, толстую тётю, стану писательницей, обязательно сказочницей и тогда… Тогда я напишу какой во мгачинском лесу леший — дурак!
Капитан скал, лесов и шалашей
Толик как утянет меня в лес, так там обязательно построит шалаш и рядом разведёт костёр, а мне приходится ему помогать.
— Ну как тебе наш шалаш? — спрашивает он.
Пожимаю плечами, не скажу же я, что мне больше нравится есть ягоду прямо с куста:
— Нормальный такой шалаш, а мы будем играть в семью, суп из мамонта варить?
— Не-а, я никогда не женюсь, капитаном хочу стать! — дружок берёт меня за руку и уводит подальше от жилища, в болотистый овраг — кушать ягодку маховку.
«Чёрт лесной, как будто мысли мои прочитал!» — бурчу про себя, ковыляя за шустрым пацаном.
Если вы никогда не пробовали маховку, то ничего не потеряли, она растёт редкими, одинокими, почти лысыми невысокими кустиками, с рифлёными листочками, как у клёна, сама красненькая, покрыта маленькими усиками — мхом, а внутри жидкая. Наверное, вымирающий эндемик Сахалина, её даже в энциклопедии не найти.
Маленькая маховка весело лопается на языке, я спрашиваю у Толяна:
— Коль ты хочешь стать капитаном, то почему всё время гуляешь по лесу, а не по морю?
— Да, да, пойдём на море! — говорит Толик и ведёт меня на запад.
Целых три километра шагаем по бурелому параллельно мгачинской дороге. Этому молодому леснику ничего не стоило спустить наши тела вниз и пойти, как белым людям, по дороге. Нет, наш капитан выискивает путь потруднее!
Добрались мы, наконец, до берега. Вон оно море — внизу под нами да под скалистой сопкой. Спускайся и беги по серому песку босиком!
— Инн, давай по скалам полазаем!
И я со своим капитаном обследую прибрежные скалы. И хочу только одну фразу кинуть в его всё время ускользающий зад:
— Может ты ошибся, может ты хочешь стать не капитаном, а каскадёром, скалолазом, спасателем? Лешим, на худой конец!
Дед Каргапол
Во Мгачах обосновались татары и русские, корейцев и народов севера нет совсем.
— Мама, а почему бабушка Толика на нас не похожа?
Валентина Николаевна лепит пельмени:
— Какого Толика, доча?
— Ну, нашего Толика!
Скалка выпала из мамкиных рук:
— Ты хочешь сказать, твоего Толика? Вы что, уже поженились и нас в известность не поставили? Вань, глянь-ка на них, они уже тогось, а родители побоку!
— Мама, я не о том! Почему у Каргаполовых бабушка не такая, как моя?
— А что с ней не так? Вы точно не женаты?
— Ну, мама! У неё лицо круглое-круглое, и глаза как ниточки.
— Ой, ты госпади! Да то ж когда война была, фашисты японцы взяли в плен корейцев, пригнали их на Сахалин и сделали своими рабами. Так вот, эта бабушка и есть кореянка, бывшая пленная.
— Да? То-то я смотрю, дед Каргаполов ходит и глазами зырк-зырк, как самый настоящий фашист! Мам, пойдём их бабушку из рабства выручать. Это ж надо! Сколько же лет он бедную женщину в плену держит? А вы ходите такие, делаете вид, что всё нормально. Вот кто вы все после этого?
— Инна, тут нет японцев, и дед Каргапол — русский!
— Да мне какая разница: в русском она плену или в японском!
— Донь, а ты куда помчалась?
— Сказать Толику, что никогда на нём не женюсь! Поганая его фамилия, ой, поганая!
Рисовальщики
Рисовала я долго, много и красиво. Как мне казалось! Кошки, люди, природа — всё это тщательно срисовывалось. Изобразить что-то фантазийное у меня не получалось, не хватало элементарного — пространственной памяти. Как только я отводила взгляд от предмета, то не могла вспомнить, как он выглядел. Вот нарисуйте человека в движении… Во-во! И я о том же. Посещение художественного кружка мне не помогало. Толик всё равно рисовал лучше. Но и у него было однобокое восприятие мира: корабли да самолёты.
— Вот что ты рисуешь? — тычу я Толика в его заготовку.