– Зачем?
– Не знаю. Это откроется потом, когда мы его найдем.
Полковник молчал. Карлос сказал невозмутимо:
– Слушайте, полковник, вы определитесь, хотите вы чего-то или нет. Что вы как баба. Возьмите себя в руки.
Полковник молчал. Карлос вздохнул и забубнил:
– У нее на левом плече шрам. Поранилась во дворце на Гаити, куда вы ездили вдвоем. Там же вы ее и трахнули первый раз. А потом зашивали рану в какой-то комнате убогой.
Карлос встал, взял петуха под мышку:
– Отдам его деду на излечение. А потом мы можем поискать этого парня. Вы идете?
И пошел, не дожидаясь ответа. Полковник поплелся следом, пришибленный.
– А что еще было за неделю до того?
Карлос помолчал, словно сомневался, говорить ли, и сказал:
– За неделю до того вы убили человека. Подробности нужны?
– Нет! – оборвал полковник резко. И, переборов приступ паники, спросил у спины Карлоса: – Вы знаете все, что со мной было?
– Я не знаю, все ли. Я многое вижу, но откуда мне знать – все это или не все.
– Что еще вы видели про меня?
– Многое…
– Ну расскажите.
– Зачем? Вы что, сами не знаете?
– Я знаю. Я хочу знать, что знаете вы?
– Всю вашу жизнь…
– Черт тебя возьми! Почему ты не сказал, что все обо мне узнаешь!
Карлос пожал плечами, не оглядываясь:
– Тебе же нужны были доказательства. А как я еще мог доказать…
– Я убью тебя!
Карлос остановился и обернулся. На полковника жалко было смотреть.
– Я это предвидел, – сказал Карлос невозмутимо. – Записал видео, где предупреждаю, что, в случае моей смерти или исчезновения, все вопросы к полковнику Альваресу. Видео попадет в интернет, если что…
– Ты что! Это у меня просто вырвалось! Я не убийца!
– Видел я… – произнес Карлос веско и пошел дальше.
Назавтра около полудня они встретились в баре «Дос Эрманос» в двух шагах от съемной квартиры, где жил теперь полковник. Всю ночь он промаялся, без конца прокручивая в голове события последних дней, и с каждым новым оборотом события эти выглядели все более странными, а его собственные поступки все более нелепыми. И когда в баре он подошел к Карлосу, сидевшему у стойки, то сказал вместо приветствия:
– Слушай, я не поеду.
Он предпочел бы сообщить это по телефону, если бы у Карлоса был телефон.
– Угу… – промычал Карлос, будто ничего другого и не ожидал.
– Ладно, – сказал полковник, – забудь все, что ты узнал там про меня. Это в твоих же интересах.
Полковник отвернулся и пошел к выходу и услышал за спиной:
– Помнишь, что она тебе сказала в Порт-о-Пренсе, когда уезжала?
Полковник остановился. Несколько ранних похмельных туристов смотрели на него.
– Она тебе сказала: «Ты, как всегда, спокоен. Нет, ты – безмятежен…» Помнишь? Это было последнее, что ты от нее услышал. А теперь льешь крокодиловы слезы!
Да, это были ее последние слова.
– Знаешь, почему у тебя до сих пор ни морщинки – лицо, как задница младенца? Потому что ты думаешь только о себе, о своем удобстве! Всю жизнь ты жил для себя! Самовлюбленный индюк, равнодушный эгоист под личиной доброго малого! И она это чувствовала! Она бросила тебя, потому что знала, что не нужна тебе! Никто тебе не нужен! Ничего тебе не дорого, кроме твоего драгоценного спокойствия! – Карлос не стеснялся орать на весь бар.
– Закрой рот, – дохнул полковник в лицо волшебнику, подступив.
Но он был потрясен – опять потрясен. Никто, ни одна живая душа не могла слышать тот его последний разговор с Клаудией. А Карлос и не думал заткнуть фонтан или хотя бы прикрутить звук.
– А той, что ты бросил давным-давно черт знает где, помнишь, что ты ей сказал?
– Замолчи…
– Она пришла к тебе в тюрьму, рыдала, а ты ее «утешил», сообщил, что женат, но непременно разведешься и примчишься за ней. Ты тоже рыдал, канючил, что не мог признаться раньше. Ты знаешь, что с ней было потом? Знаешь?!
Полковник не знал. Он ничего не знал о ней, о той безвозвратно далекой, с тех пор как она вышла из его камеры на другом конце света.
– Умерла? – услышал полковник свой сдавленный голос.
Карлос хихикнул гадко:
– Нет, не умерла. Ты, конечно, убил ее, но она выжила.
– Ты не можешь знать… – задохнулся полковник. – Мы говорили на другом языке!
– Крови все равно, на каком языке.
Если где-то в самых дальних закоулках сознания полковника еще оставались сомнения в способностях этого типа, то в этот момент они исчезли. Значит – он дьявол. Он знает всё! Всё! И полковнику придется с этим жить.
– Что с ней случилось? – пробормотал он еле слышно.
– Я не знаю… Дальше я не знаю, – сказал Карлос равнодушно, – у меня ведь нет ее крови. Может, и умерла потом. А теперь у тебя умирает эта. Ты едешь в Тринидад, или она не встанет… Где твоя сумка? Или ты так поедешь?
Полковник, провожаемый взглядами посетителей, вышел из бара.
Через шесть часов они уже пили в баре на главной площади славного города Тринидад-де-Куба. Полковнику пришлось потратиться на такси, чтобы не болтаться девять часов в автобусе. Всю дорогу они молчали и теперь сидели, глядя в разные стороны. Сцена в баре все еще висела между ними мутной пеленой.
Полковник смотрел на здание Музея романтики – колониальный особняк, выкрашенный для туристов в яркий желтый цвет с голубыми ставнями на окнах. Открыточный вид довершали высокие белоствольные пальмы по периметру площади. В тени колоннады шла торговля сувенирами. Стадами бродили туристы, фотографировали осла, дремавшего в тени возле бара. Его хозяин, маленький старичок в большой шляпе, позировал на нем верхом. Солнце висело над черепичными крышами.
А Карлос смотрел в другую сторону, на прилегающую улицу, где виден был вход в сувенирную лавку и висели майки с портретами Че.
– Слушай, я там в баре, кажется… того… перегнул… – сказал Карлос. – Просто голова гудела с похмелья…
Полковник подождал собственно извинений, но не дождался.
– Если это извинения, то они приняты, – сказал он. – Что мы здесь делаем?
– Мы ищем ее любовника, – сказал Карлос.
– Если он француз, то он давно уехал – это же ясно.
– Во-первых, неизвестно, француз ли он. Во-вторых – какая разница? Он нам нужен, кем бы он ни был, хоть эскимосом. За этим мы здесь, чтобы узнать, кто он и из какой страны.
– И как мы это узнаем?
– Я видел, они сидели в баре, откуда видна площадь и Музей. Разругались. Он бросил ее и ушел… Так что нам надо найти этот бар, может, там запомнили эту парочку.
Полковник посмотрел на площадь. От нее в разные стороны растекались улицы.
– Здесь может быть десятка полтора баров с видом на Музей романтики. И о чем мы будем спрашивать барменов? «Не помните ли вы тут два месяца назад мулатку и иностранца?» В здешних барах только и сидят мулатки с иностранцами.
– Они поругались, и он ушел. Их могли запомнить. У тебя ведь нет ее фото?
Полковник покачал головой.
– Ну, тогда начнем прямо отсюда. Спрашивай ты – ты у нас душка.
Карлос кивком подозвал официанта, и полковник задал ему вопрос, на что получил ответ, что тот никакой ссорящейся пары не помнит, да еще два месяца назад, да еще мулатку с иностранцем, да их тут ходит каждый день… Они вышли и остановились напротив открытой двери сувенирной лавки.
– Зайдем, – сказал Карлос.
– Зачем? Хочешь спросить там?
– Зайдем на минуту.
В тесной комнатке, завешанной и заставленной картинами и дешевыми сувенирами, пахло лаком и потом. Продавец, черный парень лет тридцати пяти, увидев Карлоса, изменился в лице.
– Привет, Рейньер, – сказал Карлос неприветливо.
– Привет… – Рейньер отвернулся и стал поправлять деревянные статуэтки на полках, демонстрируя, что занят.
Это не помогло. Карлос подошел к нему вплотную и что-то бубнил в ухо вполголоса, чтобы полковник не слышал. Рейньер насупившись протирал пыль, чего, судя по всему, давно не делал. До полковника долетали обрывки бормотания Карлоса.
– Это он… Хочешь, я тебя познакомлю? Хочешь?
– Оставь меня в покое.
– Это он… Я тебе говорил…
– Это твои дела.
– Ты не понимаешь! Неужели ты не понимаешь?!
– Карлос, меня не интересуют твои махинации…
Спасаясь, Рейньер бежал в подсобку, но Карлос поплелся за ним. Полковник подошел поближе к открытой двери, будто бы рассматривая картины на стене.
– Я сотворю чудо! – бубнил Карлос. – Настоящее чудо на твоих глазах… Но ты же… Даже если сейчас тебе явится Элегуа́[8], ты его не увидишь!
– Карлос, успокойся! Иди! Иди!
Дальше довольно долго неразборчиво. Потом опять громко и явственно голос Карлоса:
– …И вы, вы болтаете о таинствах! Вы… – долго неразборчиво, а затем: – И вы говорите с ориша́ми[9] – да вы просто мошенники! Вы ни во что не верите, даже в очевидное!
– Карлос, ты распугаешь мне покупателей!
Пара старичков-европейцев, зашедших в лавку, действительно сразу ретировались.
– Покупатели! Господи! Рядом с тобой такое происходит, а ты – о покупателях! И ты – бабалао[10]! Да кто тебе это сказал!
Карлос выскочил из подсобки и бросился к выходу. Следом выбежал Рейньер. Он явно опасался, что Карлос разобьет что-то в припадке бешенства. Полковник догнал Карлоса только через квартал.
– Что это было?
– Тупица, просто тупица! – Карлос все еще шипел, как плевок на горячей сковородке.
– Кто это?
– Местный бабалао! Ничтожество! Они не принимают меня! А сами – во что они верят? Ни во что!
Полковник решил пока не расспрашивать, хотя его интересовало, зачем его показывали бабалао и о каких чудесах шла речь.
Они обошли площадь и переулки, заходя в каждый бар, откуда можно было видеть хотя бы угол или крышу Музея романтики. Везде приходилось выпивать – без заказа и чаевых бармены в разговоры не вступают. Посетив пять заведений, они добрались до ресторанчика на крыше, сели за столик. С высоты третьего этажа виднелась крыша Музея романтики среди сплошного настила красной черепицы. Солнце село, в ущельях между домами бродили толпами искатели карибской романтики. Гости города и хозяева готовились к долгой жаркой ночи. Смех и голоса в стремительных сумерках…