ЕБ Андрюша сказал, между прочим, когда я что-то вякнула – вот тебе дадут за «Токамак» с высокотемпературной плазмой когда-нибудь Нобелевскую премию, он сказал – нет, я до этой премии не доживу, это будет, наверное, году в 2025-м.
ЮР А может быть, оно так и будет. Ну, поскольку эта плазма, которую удержал Петр Леонидович, тем не менее, претендовала на научное открытие, Губарев его спрашивает: а кто бы вот мог прокомментировать ваше открытие? Конечно, надо знать Капицу. Он мог бы сказать: Тамм[2], Черенков[3] или Басов[4]. В конце концов он мог произнести любое легальное имя. Но Капица не таков был, он сказал так: лучше Сахарова вам никто это и не оценит. А в этот момент, это 70-й год: шум по поводу «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» – такое название только Сахаров мог дать, чтобы невозможно было его запомнить! И сахаровское имя на слуху интеллигенции уже появилось, и уже первые пошли передачи.
ЕБ Радио «Свобода» и все остальные.
ЮР То есть опасность уже оно вызывало у нормального человека, это имя. Я говорю: ну, вы позвоните Андрею Дмитриевичу, чтобы он нас пустил, потому что мы так придем, а чего он нас, с какого рожна примет. Он тут же взял телефон, нам сказали адрес, и мы поехали.
Володя настаивал на том, чтобы я ехал, но я сам хотел. Я даже не понял, в чем дело, но я почувствовал, что это мой тип. Вы же видели, мы с ним очень хорошо контачили.
Мы приехали в квартиру у Курчатовского института, вошли в комнату первую, направо, где застекленные двери. Помню, я по столу провел, там был нормальный слой пыли, это точно. И была маленькая собака, то ли такса…
ЕБ Такса, Малыш называлась.
ЮР Которая грызла мне ноги. И я ее под столом все время отодвигал. У меня тогда был аппарат «Зенит». Я говорю: можно я вас всех поснимаю. Он улыбнулся и сказал: пожалуйста, снимайте. Темно там было, освещения не хватало. А Губарев расспрашивал про этот «Ниготрон». Сахаров рассмеялся, я это помню, и сказал: ну какая высокотемпературная плазма. Нет, это очень интересное изобретение, потому что все делают в вакууме, а он в вихревых потоках. Губарев кивал головой, а я фотографировал. Потом…
Я помню, там были обои очень какие-то обычные. И они мешали, эти обои, фон был, я поэтому при печати все эти обои закрывал руками, чтобы он был на белом фоне у меня, чтобы он был лучше виден. И помню, что он был в зеленой рубашке, словно армейской, но не армейской. Вместо верхней пуговицы была английская булавка. Причем я хотел так изловчиться, чтобы ее было видно, ну, как в жизни. Я и Капицу снял так – вальяжно сидит, такой роскошный камин, у него там из-под брюк кальсоны чуть ли не видны.
На следующий день позвонил опять. Говорю: Андрей Дмитриевич, это Юра Рост из «Комсомольской правды», вот я хотел занести вам фотографии. Ну, приходите. Я приехал, и мы с ним сидели и разговаривали. А поскольку я не старый большевик, я не помню, что Ленин точно говорил. По ощущению, ни о чем как будто бы, мы разговаривали где-то минут, наверное, сорок. Причем, я все прорывался встать, а у меня было такое ощущение, что ему не с кем поговорить и он с удовольствием со мной разговаривал на самые разные темы.
Я ему отдал кучу этих фотокарточек. Какие-то он рассматривал дольше. Вот эту фотографию, которую он вам подарил, он долго ее рассматривал. Потому что там такой ракурс. Вот если в профиль, он немножко буратинистый и немножко он такой сутуловатый, а тут такой красавец просто. И ему понравилась эта фотография.
Я помню, как вы ее мне показали. В «Комсомолке» я хранил негативы в конверте с надписью «Сахаров». Вас выслали в Горький, я ушел в «Литературку», а негативы исчезли. Осталась одна карточка с автографом. Все! Откуда я знаю, что снимал в начале марта – там дата.
А в день смерти вы посадили меня в комнату, где он лежал. А потом зашли с карточкой, затертой довольно. Твоя? Моя.
ЕБ Да, 70-й год. Но твоя фотография – 70-й год, март. А я никак не могла, даже по его версии, что он меня увидел у Чалидзе, встретиться с ним раньше лета. Потому что я пришла к Чалидзе после того, как арестовали «самолетчиков»[5].
ЮР Сразу просьба, Елена Георгиевна: для того чтобы нам потом не искать, вы говорите о Чалидзе, мы потом сделаем, может быть, список и кто он, сразу, это единственное, чтобы потом нам не путаться.
ЕБ Валерий Чалидзе известный правозащитник, диссидент, и это его идея создания Комитета прав человека[6]. Это была вторая по времени возникновения правозащитная организация, первой была Инициативная группа по защите прав человека[7] в 69-м году. И он издавал такой бюллетень, назывался «Общественные проблемы». Сказать, что интересный для широкого читателя, я не могу, но интересный тем, что в нем обсуждались вопросы взаимоотношения человека, гражданина с властью. «Самолетчиков» арестовали 15 июня.
ЮР Это вы имеете в виду Кузнецова?[8]
ЕБ Кузнецова и компанию. Я в этот же день полетела в Ленинград и выяснила какие-то обстоятельства их ареста. Там были интересные моменты: по радио передали, что арестовано четырнадцать человек, а мужик на маленьком аэродроме[9], с которым я подружилась за «Мальборо», сказал – одиннадцать человек.
ЮР А откуда у вас было «Мальборо» в те времена?
ЕБ А у меня жевательные резинки и «Мальборо» были навалом, хотя я их не курила и не жевала. Для поездок в лагеря родственникам я их давала, там на станции можно было сунуть, и за «Мальборо» билет из Потьмы до Москвы купить; понимаешь, чисто товарный обмен. Но с самого начала была проблема найти адвокатов на эту компанию. И это был повод, по которому я пришла к Чалидзе.
ЮР Он где жил?
ЕБ Он жил на Сивцевом Вражке. В коммуналке, большая захламленная квартира. Высокомерный. Но вполне идеально, по-деловому общался. И его даже прозвали в кругу диссидентов Князь. И, по версии Андрея, он меня увидел у Чалидзе. У Чалидзе была манера разных своих гостей или людей, приходивших по делу, не представлять друг другу. Возможно, это некая тенденция конспирации. Во всяком случае, я не помню Сахарова, я бы запомнила, если бы мне сказали про кого-то, что он Сахаров. А вот Андрей говорит, что он тогда на меня глаз положил.
Сахаровская кухня была рабочим кабинетом, гостиной, приемной, столовой, а когда они оставались одни – и спальней.
И мы с Еленой Георгиевной беседовали, сидя за этим столом.
ЮР А вы в романе были или вы свободны были в этот момент?
ЕБ Я была в конце одного романа. С Ваней[10] я рассталась давно, года за четыре до этого, правда, мы официально не разводились. Но отношения были, раз были дети. Он жил в Питере, мы расстались без мордобоев, и я никак не ограничивала Таню и Алешку[11] в контактах с ним. И все эти годы так: то Ваня дачу где-то снимал, то ехал с Алешкой в Евпаторию, и на каникулы ребята ездили к нему, просто потому что они оба его любили, Ленинград любили, и какие-то дружки оставались. Ну, и бабушка, и дедушка там.
ЮР Где вы жили здесь, у мамы?
ЕБ Мы жили здесь в этой квартире все – Таня, Алеша, я и мама[12]. Вообще довольно долгая история. Мысль о переезде возникла, потому что Алеша заболел. У него маленького – еще пяти лет не было – был тяжелейший ревмокардит. Мы тогда чуть его не потеряли. И я решила, что надо менять климат, увозить мальчика из Ленинграда. Когда я переехала сюда, то мы еще не расставались. И Ваня нашу большую комнату в коммуналке, которую я перевела на его имя – был суд для перевода комнаты – на Москву поменял. И судья мне сказал: вы в своем уме, вы сознаете, что вы делаете? Он вас же жилплощади лишит.
ЮР А где вы жили там?
ЕБ На Фонтанке. В общем, у нас не получилось совместной жизни, как-то все больше и больше напряжение возникало, и мы расстались. Но я думаю, что для знакомства с Сахаровым не имело значения – свободна ли я от романов или нет. Я увидела Сахарова.
ЮР Для вас не имело значения или для него?
ЕБ Для меня – совершенно. Я увидела Сахарова на суде над Пименовым[13]. И мне не то что он не понравился, но сразу возникло состояние некоего отчуждения. Около суда нас было человек двадцать. Там был один жест с его стороны, который мне не понравился. Мы целый день стояли у суда. Я и еще кто-то пошли в гастроном, купили кефир, молоко и разные слойки.
ЮР Суд где?
ЕБ Суд в Калуге. Разложили все это на окне в коридоре суда и всем нашим говорили: идите и поешьте. И когда Сахаров спустился из зала суда, я то же самое сказала ему. И он так как-то буркнул, что я подумала: брезгует, что ли, нашим кефиром? Я же не знала, что кефир надо греть. И вот первое впечатление было именно такое, что – ну, конечно, академик. Хорошо, что он приехал на суд, но все-таки не наш он, из другого края. Понятно?
ЮР Да.
ЕБ Но у этой истории была еще предыстория. Суд был в октябре, а предыстория была в мае, между 1-м и 9-м мая я взяла отпуск и поехала в Ленинград с расчетом, что, может, на несколько дней в Ферапонтово съезжу с кем-нибудь. А в это время у Пименова были обыски, и Пименов передал мне свое письмо Сахарову с просьбой защиты. Я звоню Шиху.
ЮР Шихановичу?[14]