Сальвадор Дали — страница 6 из 9

алами, густыми черными тенями и унылой линией пустынного горизонта.

Сон. 1937

Частное собрание

Слоны. 1948

Частное собрание

Пейзаж с девушкой, прыгающей через веревочку. Триптих. 1936

Музей Бойманса - ван Бёнингена, Роттердам

Тристан и Изольда. 1944

Фонд Галы и Сальвадора Дали, Фигерас


Голый остов оливы и мрачный замок в духе Де Кирико лишь подчеркивают зловещее безмолвие этой страшной пустыни.

И вот здесь, по этой мертвой, без признаков жизни и ласки земле бредет единственное живое существо - Человек. В его потерянной фигуре нет ничего красивого, гордого и уверенного, наоборот, он полон растерянности и скрытого детского страха, кажется, будто он ступает по хлипкой, скользкой дощечке, перекинутой через ров, или ищет что-то безнадежно утерянное. Одет он в чистенький, аккуратный, старомодный костюм, который носили степенные бюргеры начала XX века, а вся фигура его, полненькая, круглая, с солидным животиком, и лицо с благопристойной бородкой выдают в нем чиновника средней руки, человека из хорошего, приличного общества, место которого - днем сидеть за конторкой, а вечером перекидываться с компаньонами в покер.

Но вместо этого, вместо душевного, милого общества, тепла и приятия, жизнь проделала с этим чистеньким господином страшный кульбит и забросила его в дикую и безжалостную пустыню жестокого мира. Маленький человек (теплый, жалкий, беспомощный, не готовый ни к каким кошмарам и схваткам, еще не отвыкший от прекраснодушного гуманизма золотого XIX столетия) и огромное, пустое, вымороченное пространство, чужое, враждебное, страшное, только и ждущее как бы раздавить и уничтожить его - вот она, формула XX века, которую выводит Дали, вот тот безнадежный диагноз, который ставит Дали современному ему человечеству. И ни тени надежды, ни единой возможности хотя бы смягчить неизбежный исход...

Очень близка по настроению к этой безысходной и трагической работе Дали и другая его картина, написанная в том же, 1936 году. Называется она одновременно и очень загадочно, и очень точно - Окраина параноидно-критического города: послеполуденный час на обочине истории.

Галарина. 1944-1945

Фонд Галы и Сальвадора Дали, Фигерас

Рисунок к картине Галарина. 1944-1945

Фонд Галы и Сальвадора Дали, Фигерас

Моя повелительница, созерцающая свое отражение в виде архитектурного сооружения. 1945

Частное собрание


В самом центре этой картины, как бы даже вылезая за ее пределы стоит Гала, которая протягивает зрителю ароматную кисть зрелого винограда. Все ее лицо излучает добродушие и приветливость, а фигура и поза напоминает моделей из рекламных проспектов. Она как будто зазывает нас совершить увлекательное путешествие или приятную прогулку по красивому и чистому курортному городу. Между тем то, что разворачивается за ее спиной, весьма далеко от идиллических рекламных картинок. Снова, как и почти всегда у Дали, жесткое, чрезмерно синее и тревожное небо, снова заливающий все безжалостный свет и какие-то странные архитектурные сооружения жесткой геометрической формы, словно руины разрушенных городов. В просвете одной полуразрушенной арки фигурка одинокой и словно обезумевшей девочки, в ужасе убегающей от кого- то, ее силуэт тревожно рифмуется с формой звонящего колокола на колокольне, через другую странную арку нам открывается убогий грязный квартал с копошащимися в мусоре нищими, а слева мрачный натюрморт с лошадиным черепом, кем-то оставленный комод, мертвое здание и куда-то бредущие гипсовые фигуры.

Это и есть окраина европейской истории - абсурдный, вымороченный мир, где владычествует беспощадная паранойя и где сходят с ума, бедствуют или изнемогают в бессильных мучениях люди.

Но и этот кошмарный, словно залитый предсмертным, инфернальным сиянием мир, обрисованный так выпукло и со знанием дела Дали, еще не сама преисподняя, а только ее преддверие, полное зловонными и ядовитыми испарениями.

Искушение Святого Антония. 1946

Королевские музеи изящных искусств, Брюссель


Преисподнюю Дали напишет в своей самой страшной картине, в одной из самых жутких, обжигающих и апокалиптических работ за всю историю человечества. Первоначально она носила довольно странное и жутковатое название Мягкая конструкция с вареной фасолью, позднее Дали назовет ее точнее и проще - Предчувствие гражданской войны.

Все, что накапливалось в раскаленном и удушающем воздухе Европы перед кровавой исторической бойней, все, что так нагнеталось, отпугивало и ужасало в Фармацевте из Фигераса и в Окраине параноидно-критического города, вся эта гнетущая, ползучая, ядовитая атмосфера, словно громадное скопище пороха и динамита, вдруг не выдержало, треснуло и произвело чудовищной силы, ни с чем не сравнимый взрыв, взрыв, который в одно мгновение опрокинул все, что так любило, чем дорожило и что хранило, как дорогую святыню, все человечество. Один животный, нескончаемый, ужасающий крик, крик жертвы, бесконечно мучаемой своим палачом, стиснутые от нечеловеческой боли зубы, руки в диких конвульсиях рвущие обезумевшее от ужаса тело, сырое мясо и изорванные в клочья куски от того, кто когда-то называл себя Человеком - вот что осталось от мирного, уютного, безобидного фармацевта (недаром его бледная, крошечная, еле заметная фигурка оставлена Дали рядом с чудовищной, агонизирующей массой), вот что сотворила с ним эта ледяная, мертвая и выжженная пустыня.

Боль, ужас, отчаяние, муки, все будущие газовые камеры и печи Освенцима, нечеловеческие страдания жертв Хиросимы, все неисчислимые зверства, которые творит человек с человеком, и дикий вопль несогласия с этим безумием - все это есть и все с неистовой яростью выплеснуто в этой великой картине. Никогда больше Дали не писал с такой побеждающей страстью, никогда его боль за Человека не была столь очевидна.

Атомная Леда. 1949

Фонд Галы и Сальвадора Дали, Фигерас


Болгарский ребенок, пожирающий крысу 1939

Частное собрание

Рисунок к картине Атомная Леда. 1947

Частное собрание

Пляж с телефоном. 1938

Галерея Тейт, Лондон


И все же социальная тема, как ни значима она была в эти тревожные годы, никогда не была определяющей в искусстве художника. Дали всегда оставался Дали: прежде всего артистом, фантазером и сказочником, он и в эти годы, как и прежде, продолжал удовлетворять свою склонность к игре, к фантазиям, к изобретательности ума, свою страсть к двойным образам и превращениям. Сюрреализм с его пристрастием к парадоксам и ко всему необычному лишь раскрепостил его мысль, сломал все запретные шлюзы и освободил его рвущуюся на волю фантазию.

Еще ребенком Дали возненавидел все обыденное и рутинное, все, что преподносилось учителями как норма, то есть реальность, предпочитая убегать из скучной обыденности в сны наяву, в фантазии, в грезы. Столкновение с реальностью отзывалось всегда в нем «долгой тоской». Его любимым занятием в школе было неспешное разглядывание подтеков на потолке, из которых он в воображении конструировал свой особый, фантастический мир. Впрочем, лучше всего об этих играх рассказал он сам - опять-таки в Тайной жизни: «Над грязными стенами, на высоком сводчатом потолке классной комнаты от сырости выступали темные пятна. Я вглядывался в их причудливые очертания и успокаивался. Сон наяву продолжался: в расплывающихся влажных пятнах проступал четкий рисунок, и в его клубящемся хаосе я вдруг различал образ, пугающе точный, выписанный в мельчайших подробностях, узнаваемый и живой.

Наутро я обязательно вспоминал, что видел накануне, и принимался искать новое галлюцинаторное решение, ибо к старому, привычному уже терял интерес. Вся суть была в непрестанных метаморфозах, в превращении в иное, исходный же материал - само пятно - давал мне полную свободу. В нем таились сотни самых разных, ни с чем не схожих образов, и я последовательно выстраивал их в вереницу, у которой не могло быть конца.

Эти превращения стали одним из краеугольных камней моей эстетики»[1 С. Дали. Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим. С. 58-59.].

Дали никогда не терял вкус к этой детской игре: складывать из мелких осколков и стеклышек разные, непохожие друг на друга картинки, следить за перетеканием формы и радоваться, когда в одной из них неожиданно угадывалась другая, этому его учили и родные скалы мыса Креус, всегда изменчивые, разные, непостоянные, - сама «запечатленная суть метаморфозы».

Христос Сан-Хуана де ла Крус. 1951

Художественная галерея, Глазго

Ядерный крест. 1952

Частное собрание

Мадонна Порт-Льигата. 1949 Первый вариант

Университет Маркетт, Милуоки


Всю жизнь он любил писать картины с двойными образами, своего рода продолжение разглядывания пятен плесени на потолке, дразня и интригуя своих зрителей, расталкивая их сонное воображение и словно пряностями подправляя их слишком трезвый и рассудочный мир волшебными тайнами и загадками.

В 1937 году Дали пишет болезненно красивую, таинственную и пряную вещь Метаморфоза Нарцисса, в которой окаменевший в постоянной углубленности в себя обнаженный Нарцисс почти на наших глазах постепенно и медленно меняется и превращается в изящную мраморную руку, держащую яйцо с пробивающимся нарциссом. Терпкие, несколько ядовитые краски картины, желтые, темно-красные, синие, бегущие по напряженно яркому небу беспокойные тучи, застывшее стекло воды и странная, неподвижная фигура Нарцисса создают впечатление какого-то тягучего сна или наркотического забытья с его яркими, тревожными и ядовитыми образами, недаром Фрейд, которому Дали возил эту картину в Лондон в июле 1938 года, отозвался о самом художнике так: «В любом случае налицо серьезные психологические проблемы».

В те же, 1936-1937-е годы Дали пишет и еще две замечательные и знаменитые свои картины с двойными образами - Испания и Великий параноик. И та, и другая работа до сих пор не перестают восхищать изысканностью музейного колорита, нежным, тонким рисунком, словно на старинных гравюрах, невероятной, феноменальной изобретательностью художника, изощренностью его фантазии и легкостью и артистизмом письма. Как будто все эти немыслимые фантазии он написал одним махом - легко и играючи. Когда-то еще в XVII веке итальянский художник Джузеппе Арчимбольдо делал нечто похожее: он писал разнообразные аллегорические фигуры, составленные из самых разных предметов, но Дали значительно его превзошел. Его образы Испании и параноика как бы невзначай образуются из движущихся, связанных единым сюжетным действием фигур, которые вполне можно прочит