В зале загорелся свет. На несколько секунд громыхнула — да так, что затряслись полы и зазвенела посуда, — какая-то третьесортная танцевальная музыка. Ее, к счастью, быстро выключили. Со столиков и стульев исчезли скатерти и драпировка, и сразу стало видно, что это самая дешевая пластиковая мебель, к тому же порядком побитая жизнью. Стеклянная посуда тоже исчезла, вместо нее появились одноразовые стаканы и тарелки. Рамы с картинами отвернули лицом к стене, а на их задниках засияли трехцветные агитплакаты, славившие Нортэмперию и проклинавшие ее врагов, внешних и внутренних.
Мало-помалу исчезли наряды, сменяясь серосиней формой. Большинство гостей молча покидали заведение, раскланиваясь на прощание с Искандером, на лице которого переливались любезность, смущение и досада.
Таковы были правила игры. «Ассамблея» оставалась последним местом, где экзилиты еще могли собираться, не опасаясь, что их немедленно скрутят. Пять лет назад государственные газеты объявили, что экзилиты, дескать, не любят свою родину.
Кому и чем они помешали, осталось загадкой. Но ненависти не нужны ни причины, ни обоснования. Достаточно подходящей мишени. И крепкие мальчики из «Молодежной лиги в поддержку Порядка» быстро, весело и с огоньком очистили Метрополис от скверны…
— Браво! — сказал Виктор, подойдя к Наталии. — Вы сегодня особенно хороши.
— Благодарю вас, — ответила Наталия с едва заметной улыбкой.
— Не задумывались о том, чтобы получить лицензию на выступления?
— Нет, я не имею обыкновения торговать телом, — бесстрастно ответила Наталия.
— М-м, простите… Я… ничего такого, — Виктор сконфузился.
— Я понимаю. Все в порядке, — отозвалась Наталия, все так же бесстрастно.
— А, кстати, — Виктор подозвал жестом Антона, приблизившегося несколько неохотно, — позвольте представить, мой старый приятель…
— Мы знакомы, — перебила Наталия. На сей раз ее голос прозвучал сухо и враждебно.
— Это моя сестра, — тихо сказал Антон.
— Увы, — в тон ему отозвалась Наталия.
— Вот как… Хм… Простите, не знал.
И правда: со всей разницей в росте, чертами лица Антон и Наталия были слишком похожи, чтобы это могло быть случайностью. И глаза одного и того же цвета.
…И ледяная стена отчуждения. Правда, похоже, она существует только со стороны Наталии. Интересно.
Паузу прервал Искандер.
— Принцесса, вы останетесь? Украсите наше общество, хоть оно теперь будет и не столь интересным…
— Благодарю вас, но я все же отправлюсь домой, — ответила Наталия.
— Мы проводим. Надеюсь, вы вы нам не откажете в этом? — спросил ее Виктор.
Наталия лишь безразлично пожала плечами.
27 апреля, 23:14. Пустошь
…Пробираться через Пустошь в это время — без пяти минут самоубийство. Даже по знакомым маршрутам. Покрытые копотью здания, оставшиеся еще стоять в Пустоши, медленно, но верно осыпались и оседали, так что и приближаться к ним было небезопасно.
Хуже того, здесь хозяйничали банды мародеров, рвавшие друг другу глотки за каждый угол, где могло остаться хоть что-то ценное. А к непрошеным гостям они совсем не радушны…
…Но сейчас все попрятались. На промысел вот-вот выйдет самый крупный, злобный и непредсказуемый хищник ночной саванны — Служба общего контроля. Еще пару лет назад ее служащие имели полномочия во время комендантского часа ликвидировать нарушителей на месте. Потом их формально лишили этого права, да только не все они об этом помнили.
Виктор включил подсветку на часах. Четверть двенадцатого. Что ж, есть еще шанс добраться до жилых кварталов без серьезных приключений.
Наталия, судя по всему, хорошо знала дорогу. Она шла впереди остальных с уверенностью человека, для которого расстояние — не более чем функция от времени. В руке у нее мерцал фонарь. Очень слабый, но когда в сгущающемся дыме видимость упадет до двух-трех метров, сгодится и такой.
Антон шел вторым, сзади и сбоку от Наталии, то и дело опасливо озираясь, шаря лучом своего фонаря по сторонам.
И брат, и сестра ступали почти бесшумно, несмотря на тяжеленную обувь.
Виктор замыкал шествие. От его безмятежности не осталось ровным счетом ничего. Весь вечер что-нибудь шло не так, и он всей кожей чувствовал, что вот-вот грянет какой-то финальный аккорд. Ну, а с другой стороны… Возможно, это не только его собственные предчувствия: Антон буквально дымился тревогой, перегружая Виктору «радары».
Перед очередным поворотом Антон тихо, но твердо произнес: «Стойте». Наталия остановилась так резко, будто закон инерции на нее не распространялся.
— Что такое? — тихо спросил Виктор.
В ответ раздался оглушительный лязг и грохот: в десяти метрах от них обрушился балкон второго этажа. Когда эхо устало прыгать по стенам окрестных зданий, Антон все тем же тихим и твердым голосом сказал:
— Держитесь левой стены.
…В конце улицы за следующим поворотом показался работающий уличный фонарь. Судя по всему, дальше начинались еще пригодные для жизни кварталы.
Дым заметно сгущался. Все трое, сами того не сознавая, ускорили шаг и до фонаря добрались почти бегом.
— Господа, благодарю вас, — переведя дух, выговорила Наталия. — Отсюда я доберусь самостоятельно.
— Еще целый квартал, — ответил Антон, снимая респиратор, чтобы поправить затяжки.
— Неважно, здесь со мной уже ничего не случится…
Фонарь над ними со звоном погас, посыпалось стекло. Одновременно слева метрах в двадцати ослепительно вспыхнули фары патрульной машины.
— Не двигаться! — рявкнул громкоговоритель.
На фоне дымных фар возникли три силуэта: два тощих жердяя и огромных размеров толстяк. Когда он приблизился, Антон разглядел сержантские нашивки на его воротнике.
— Служба общего контроля, — подойдя, верзила небрежно козырнул и как можно неразборчивее представился, — Сржнтдмин. Вы нарушаете комендантский час. Пройдемте.
— Добрый вечер, сержант, — подчеркнуто вежливо сказал Антон, застегивая маску, которую едва успел вернуть на место. — А не подскажете, который час?
— Полдвенадцатого, — машинально ответил толстяк. Тут до него дошло. — Умный, да? Ну, ничего, потусуемся полчасика, — прошипел он.
Ситуация складывалась прескверная. От толстяка несло перегаром, который не мог перебить даже запах дешевого дезодоранта.
— Почему без нашивок? — толстяк пихнул Виктора в плечо.
— Временно безработный, ищу…
— Закрой хлебальник, — лениво махнул рукой сержант. — Ой, а это у нас что? Де-е-вушка!
Толстяк протянул руку, чтобы стянуть капюшон с головы Наталии. И тут Антон сделал нечто, чего от него не ожидал никто: со словами «Не трогай ее!» оттолкнул руку сержанта. Несмотря на двухкратную разницу в весе, толстяк пошатнулся и на секунду замер в изумлении. Плохо застегнутая маска Антона свалилась на землю.
Все лучше и лучше: Виктор лихорадочно соображал, что даже если сейчас ему удастся свалить этого борова ударом в голову, вон стоят еще двое, а Антон, мягко говоря, не бойцовского телосложе…
Опомнившись, толстяк истошно взвыл и выхватил из-за пояса дубинку. И тут, будто в продолжение его воя, над головами раздался взрыв. Из окна верхнего этажа дома над ними вырвалась ослепительно яркая струя пламени, по асфальту вокруг забарабанил горящий мусор. Патрульные, заорав, бросились прочь. Виктор, Наталия и Антон поспешно скрылись в темноте.
Где-то вдалеке завыла пожарная сирена.
28 апреля, 4:28. Наталия М
Утро приближалось медленно, но неумолимо. До звонка общеквартального будильника оставалось еще два с половиной часа, но Наталия понимала, что снова уснуть не получится.
…В первом часу ночи она влетела в свой подъезд, бегом, не останавливаясь ни на мгновение, преодолела двадцать лестничных маршей; пронеслась по длинному темному коридору от неработающих лифтов к двери квартиры. Оказавшись внутри, тихо, насколько возможно, закрыла за собой дверь, заперла ее на оба замка и задвинула железный засов. И лишь затем позволила себе обессиленно сползти на пол тесной прихожей.
Несколько минут она продолжала дышать как загнанное животное, сердце бешено колотилось… Но в то же время сознание отстраненно и бесстрастно, как контрольная программа автомата, регистрировало возникшие в организме аномалии: повышенный пульс, нервное перенапряжение, мышечные спазмы, вызванное дымом раздражение слизистых оболочек, звон в ушах, все еще не угасший после взрыва над головой.
Все это как будто происходило не с ней.
Во втором часу, после чуть теплого душа и полкружки дрянного чая, Наталии все-таки удалось заснуть.
…Мучительный, болезненно яркий, нарочито последовательный и до ненормального логичный сон. Его разные вариации она видела множество раз. И вот опять: она стоит босиком на обшарпанном паркете в каком-то незнакомом полутемном зале. Высокие окна, по сторонам которых свисают, доставая до самого пола, тяжелые пыльные занавеси. На потолке угадываются остатки некогда украшавших его росписей. Стылый белесый свет из окон ложится на пол вытянутыми, рассеченными прямоугольниками.
Зал пуст. Лишь у дальней стены притулился рояль с приставленной к нему черной банкеткой.
Наталия несмело подходит к инструменту и вдруг видит, что за ним в углу сидит, обхватив колени, ребенок. Наталия окликает его, но дитя даже не шевельнулось.
Наталия озадаченно отступает, потом садится за рояль, поднимает покрытую толстым слоем пыли крышку и осторожно проводит рукой по клавишам, словно пытаясь разбудить их до того, как начнет играть.
Их с Антоном бабушка, изредка садившаяся за инструмент, всякий раз играла одну и ту же мелодию. Какую-то задумчивую лирическую пьесу, написанную в экзотической тональности — ребемоль-мажор. Наталия уже не могла вспомнить ни названия, ни кто ее сочинил. Помнила лишь, как ее играть.
Пальцы слушались плохо. Клавиши казались несусветно тяжелыми, инструмент звучал глухо и как-то нехотя. Вдруг краем глаза Наталия уловила какое-то движение. Ребенок, чьи черты теперь казались странно знакомыми, двинулся к ней, проскальзывая привидением сквозь корпус рояля. Но вместо страха Наталия почему-то почувствовала непреодолимое желание двинуться навстречу. Еще миг, и призрачное дитя стало частью ее самой.