Тихая моя родина, ты все так же не даешь мне стареть и врачуешь душу зеленой тишиной! Но будет ли предел тишине?..»
Русская природа для Белова прежде всего — образ Родины. То же можно сказать и о повести Ю. Сбитнева «Своя земля и в горсти мила», пронизанной тонким, лирическим чувством среднерусских, приокских мест, ежесекундно напоминающим автору, «о всем том, что вписано в наши сердца большими, очень большими буквами — Родина».
Если вернуться чуть вспять, то, пожалуй, одним из самых ярких певцов этой темы в прозе следует назвать Вл. Солоухина. Его «Каплю росы», как и «Владимирские проселки», трудно причислить к какому-то определенному жанру — это не повесть, не роман, не очерки, а скорее, как определяет ее в одном месте сам автор, «лирические записки». В них рассказывается о жизни и быте маленького села Олепино. Это совсем крохотное, ничем особенным не отличающееся, обыкновенное владимирское село, в нем всего тридцать шесть дворов. Но В. Солоухин рассказал нам именно о нем, ему необходимо было рассказать о нем: «Село Олепино — одно для меня на всей земле, я в нем родился и вырос». Его книга — своеобразное путешествие в «самую дивную из всех волшебных стран — страну детства. Ключи от нее заброшены так далеко, потеряны так безвозвратно, что никогда, никогда, хотя бы одним глазком, хотя бы одну пустяковую тропинку не увидишь до конца жизни. Впрочем, в той стране не может быть пустяковой тропинки. Все там полно значения и смысла. Человек, позабывший, что было там и как было там, позабывший даже про то, что это когда-то было, — самый бедный человек на земле».
Где расположена твоя дивная, волшебная страна детства, читатель? Если она там, где, казалось, огромная (а на самом деле совсем маленькая) гора, спускающаяся от села к реке, где песчаный обрыв над рекой, на котором так хорошо игралось «в Чапаева», где совсем неподалеку огромный и страшный лес, в котором обитают «разбойники», если твою родную деревню называют Иваниха, или Олепино, или Маныловица и расположена она в Московской, Владимирской или Вологодской области, «Капля росы» поможет тебе ощутить непреходящую прелесть родных твоих мест. А если детство твое связано с городским двором, книга Солоухина расскажет о запахе, цвете и звуках русской сельщины, и сердце твое защемит от грусти, от острого желания ощутить, почувствовать, узнать силу сказочного волшебства, о котором повествуется в ней. Повествуется с такой душевной теплотой и поэтичностью, что книга полностью забирает в полон и неотрывно ведет за собой. Вот как видится, к примеру, автору раннее заревое утро:
«Алые облака, округлые, как бы надутые, плыли по небу с торжественностью и медлительностью лебедей; алые облака плыли и по реке, окрашивая цветом своим не только воду, не только легкий парок над водой, но и широкие глянцевитые листья кувшинок...
Старик рыболов прошел по лугам, и в руке у него красным огнем полыхала крупная пойманная рыба.
Стога сена, копны, дерево, растущее поодаль, перелесок, шалаш старика — все виделось особенно выпукло, ярко, как если бы произошло что-то с нашим зрением, а не игра великого солнца была причиной необыкновенного утра».
В прозе Солоухина, как и в прозе Белова, Абрамова, Носова, Шукшина, Крутилина, — поэзия родной земли, поэзия жизни, крестьянского труда.
Я бы ввел их книги, лучшие из них, в качестве обязательного чтения для учащихся сельских школ, потому что школа должна воспитывать у своих питомцев любовь к сельскохозяйственному труду.
Из века красоту, поэзию крестьянского труда острее всего чувствуют деревенские ребятишки. И может быть, одна из главных удач В. Солоухина в том, что он рассказал о поэзии крестьянского труда через восприятие своего детства. Конечно же, многое устарело в этом восприятии, потому что детство писателя пришлось еще на довоенные годы, а сколько появилось после этого в колхозной деревне новых, невиданных ранее примеров. Но в том-то и ценность этой книги, что В. Солоухин рассказывает здесь только то, что сам пережил, перечувствовал, что успел увидеть и полюбить на земле. И, судя по книге, с особой яркостью запомнил он первые встречи с «великими колхозными работами» — уборкой и молотьбой хлеба, севом, косьбой.
Страницы, где рассказывается о колхозной молотьбе и сенокосе, едва ли не самые поэтичные в книге В. Солоухина. Его точное, зримое слово в состоянии передать, казалось бы, непередаваемое. Как в отлогих лучах утреннего солнца загораются на траве капли росы, как одни из них мерцают глубокой зеленью, другие — чисто алого цвета, третьи матово светятся изнутри. Как это разноцветное горение сочетается с красками луговых цветов. Можно написать, говорит В. Солоухин, какой темный след остается, если пройти по седому росному лугу, и как красив осыпанный росой в лучах солнца обыкновенный хвощ, и многое другое, но нельзя передать на словах того состояния, которое охватывает человека, который ранним утром идет по росистому цветущему лугу...
Впрочем, состояние это передано В. Солоухиным удивительно точно. Особенно удались ему страницы, где описывается, как вышел на покос когда-то самый выдающийся, но теперь уже состарившийся олепинский косец Иван Васильевич Кунин, как обогнал в косьбе одного, еще одного и, наконец, достиг третьего. «Он остановился, тяжело дыша, рот его был открыт, но глаза старика горели живо и радостно. Схватив горсть травы, старик вытер ею мокрое, налившееся кровью лицо, и травяная мелочь прилипла к морщинистой стариковской коже, и стало не понять, отчего так мокры щеки: от пота, от росы или от слез совершившейся радости.
— Могу! — всхлипнул вслух старик и расслабленно опустился на землю. Он снова брал траву, и снова размазывал ею слезы по лицу, и все всхлипывал время от времени...
Я шел впереди и думал: что же такое таится в ней, в извечной работе земледельца, что, и самая тяжелая она и не самая-самая благодарная, но вот привораживает к себе человека так, что, и на ладан дыша, берет он ту самую косу, которой кашивал в молодости, и идет, и косит, да еще и плачет от радости?»
Вслед за «Лирическими записками», посвященными родному Олепину В. Солоухина, появилась еще книга, очень близкая им по духу, по аромату и вместе с тем отличная от солоухинской «Капли росы», — «Липяги» Сергея Крутилина. Что это — повесть? Нет. Роман? Нет. В «Липягах» отсутствует какой бы то ни было сквозной сюжет. Это, скорее, цикл новелл, новелл лирических. Значит, сборник рассказов? Ни в коем случае. «Липяги» — книга цельная, единая. Она пронизана одним настроением, одной любовью, и эта любовь — древнее среднерусское село Липяги, люди, которые Липяги населяют.
«Записки сельского учителя» — так определил автор жанр своей книги. И хотя мы подозреваем, что сельский учитель Андрей Васильевич, который ведет рассказ, — лицо вымышленное, и хотя мы понимаем, что имеем дело с прозой художественной, а не документальной, невозможно избавиться от ощущения, что летопись села Липяги, которую ведет местный учитель, не вымысел, а документ. Что существует оно и в самом деле на берегу реки Липяговки, впадающей в Теменку, а Теменка — в Чернавку, Чернавка — в Непрядву, в ту самую Непрядву, на берегу которой собиралось русское ратное войско перед Куликовской битвой, — существует много сотен лет это село Липяги, и в нем живет учитель Андрей Васильевич и описанные им в книге его земляки.
Каждый человек, живущий в деревне, где мир повседневности замкнут и кончается околицей, хранит в памяти историю своего села, отчих мест, где он рос, где тысячелетиями жили его предки. Эта история живет в поэтичнейших и не записанных никем преданиях, увлекательных новеллистических историях.
«Липяги» Сергея Крутилина трогают нас тем, что в них воссоздан поэтический образ родных ему мест, поэтический образ древней, исконной земли русской.
Одна из новелл книги называется «Баллада о колодце». Это и в самом деле баллада, написанная строго и возвышенно, баллада о колодезных журавлях; о том, сколько песен да прибауток сложено в народе про эти криницы, копани, журавли, о том, как извека берегли и блюли их жители села.
«Липяги» С. Крутилина — это проза, при всем ее лиризме, суровая, трезво правдивая, трудная. И в этом было движение вперед в сравнении с «Каплей росы» В. Солоухина. В «Капле росы» также слышались отзвуки трудностей, которые переживала деревня в ту пору. И все-таки социальные начала жизни в поэтической книге В. Солоухина были вольно или невольно приглушены. Книга С. Крутилина полна раздумий о том, как вывести деревню к лучшей жизни.
Но вот еще два рассказа — «Дома» и «Накануне прощания» — молодого прозаика А. Макарова, также посвященные современной деревне, отмеченные художнической зоркостью и несомненным талантом. Они в ключе той же традиционной, крепкой русской прозы, воссоздающей трезво, без прикрас мир современной народной жизни. И все-таки, когда читаешь эти предельно жесткие в правде бытописания рассказы, тебя не оставляет чувство неприятия чего-то в них. Возникает какой-то почти неосознанный спор с автором, и точнее, не спор, а внутреннее противостояние, несогласие с ним. Несогласие поначалу чисто эмоциональное: что-то не то, что-то не так.
Менее всего в рассказе «Дома» А. Макарова меня смущает фабула — она точна. Так и должен вести себя этот Яков, приехавший на побывку домой и потративший драгоценные недели отпуска на бессмысленную, бесшабашную гульбу. Как не согласишься с критиком М. Синельниковым, который писал в «Литературной газете», что А. Макаров «изобразил человека на редкость прочной бездуховности... Отношение автора к своему герою ясно и определенно: Яков бескомпромиссно осуждается в рассказе...»
Нет спору, бытовой уклад деревни и сегодня еще труден, противоречив, и авторское отношение к нему может являть собой сложную гамму чувств. Здесь боль, тревога и вера в светлое и справедливое могут быть переплетены воедино, сплавлены в чувство, имя которому — любовь.
Лучшие произведения «деревенской» прозы не просто декларируют эту любовь, — они живут, дышат, существ