В представлении писателя, подлинный гуманизм, любовь к человеку невозможны без преодоления пассивности, свойственной старому патриархальному крестьянскому сознанию. Его идеал — личность, воплощающая в себе ценности трудовой народной нравственности и обогащенная социальной активностью, личность, поднявшаяся в своем самосознании до уровня гражданина своего времени, гражданина своей эпохи. А этот путь развития личности неотделим в представлении писателя от движения истории, от борьбы за революцию и социализм.
Глава пятаяПафос историзма
Чувство истории, интерес к истории, взрывом возникшие в последние годы в самих недрах жизни, — признак все углубляющегося самосознания общества, стремления людей лучше понять, осмыслить жизнь и самих себя. Литература не могла не отозваться на этот зов, не могла не ответить на эту потребность читателя, с такой жадностью набрасывающегося на любую документальную историческую прозу, как, впрочем, на любую документальную прозу вообще.
Историзм, обостренное чувство связи времен, — характернейшая черта современной литературы, с особой резкостью проявившаяся в прозе и критике последних лет. Происходит интенсификация, всемерное углубление литературно-познавательного процесса, причем особенно напряженные поиски идут по двум взаимосвязанным направлениям: философия человека и философия истории.
Вот почему столь важны сегодня не просто чувство истории, ее ощущение, интерес к ней, но и историзм как методологический принцип научного и художественного подхода критики и литературы к постижению действительности, нравственных проблем времени, эстетическому и философскому освоению жизни, места человека в ней. Такой подход отвечает глубинным потребностям эпохи.
Не будет преувеличением сказать, что споры об истории и народности были едва ли не самыми страстными в нашей общественно-литературной жизни конца 60-х — начала 70-х годов. Начавшись на страницах журнала «Молодая гвардия», споры эти разрослись, распространились вширь и вглубь и, затронув ряд новых аспектов, переросли в итоге в серьезнейший разговор о правильном понимании нами социальных, духовных и нравственных ценностей нашей эпохи, о правильном отношении к наследию минувших эпох.
Спор этот не закончен и по сей день. Он ушел вглубь, все больше перемещаясь в сферу исследования, теории, на страницы книг. И тем не менее можно подвести ему хотя бы некоторый предварительный поучительный итог.
В процессе спора верную методологическую оценку получили обе крайности: и небрежение к высоким и истинным, живым традициям прошлого, к гуманистическим богатствам народной культуры и нравственности, лежащим в основании фундамента культуры и нравственности социализма; и внеклассовый, внесоциальный подход к прошлому, внесоциальное и вневременное толкование его ценностей.
Забота об истинных ценностях отечественной культуры, о нравственной, облагораживающей, воспитательной роли родной истории, об уважении к земле своих предков всегда имела и имеет первостепенное значение для литературы, для всей духовной жизни общества.
Внимание и бережность ко всем истинным ценностям минувшего завещал нам Ленин, отстоявший принцип преемственности всего лучшего в мировой и национальной культуре в борьбе с нигилизмом пролеткультовских и прочих «ультрареволюционных», а на самом деле — мелкобуржуазных теоретиков.
Но что считать лучшим, высоким и истинным в наших национальных традициях? В поисках ответа на этот жизненный и важный вопрос нам следует руководствоваться ленинским принципом историзма: рассматривать каждое явление прошлого только исторически и только в связи с другими явлениями, то есть принципом социально-классового, историко-диалектического подхода к прошлому.
Важность серьезной и основательной постановки вопроса о преемственности всего лучшего в традициях национальной культуры — применительно ли к России или любой другой из наших республик — не подлежит сомнению. Сомнения возникают тогда, когда начинаешь вдумываться в некоторые конкретные решения этой жизненно важной проблемы, предлагаемые критикой в полемике с опасностью национального нигилизма.
Как известно, всякая полемика чревата крайностями. В особенности, если эмоции, в силу тех или иных причин, возобладают над разумом, полузнание над знанием. И даже столь высокое чувство, как любовь к Родине, будучи слепым и неосознанным, может приобрести отрицательное значение, не споспешествовать процветанию и развитию, но тормозить их. История вообще, история России в частности содержит немало примеров ложно понятого патриотизма.
Уважение к истории не означает слепой любви к минувшему. Оно с необходимостью включает в себя еще и уважительное отношение к правде фактов, к истине исторического процесса, предполагает то самое качество, которое в высшей степени всегда было присуще нашей науке, нашей литературе, нашему миросозерцанию в целом и которое именуется историзмом. Еще Пушкин безо всякого одобрения отзывался о тех, кого «любовь к родине часто увлекает... за пределы строгой справедливости». Когда это случается, диалектика истории подменяется однолинейной метафизикой, твердое историческое знание — зыбким полузнанием, история подлинная — историей мнимой.
За последние годы в нашей литературе утвердилось — в дискуссиях, спорах, теоретических боях — методологически зрелое современное понимание истории и народности.
Историзм современной литературы проявляется не только, а может быть, и не столько в спорах об истории и народности, но и в непосредственном творческом процессе, в книгах, в устремленности нашей прозы к эпическому постижению судеб народа, совершившего революцию и построившего социализм. И в этом заключено опять-таки убедительнейшее опровержение иных спекулятивных, умозрительных построений, в которых принцип народности, серьезная концепция исторических судеб отечества подменяется гальванизацией реакционно-романтических иллюзий далекого прошлого.
Пожалуй, с самой большой силой и убедительностью зрелое, развитое чувство истории и народности в нашей литературе проявилось в книгах о революции и Великой Отечественной войне.
За этим потребность глубоко современная и гуманистическая: вглядеться в духовные и нравственные ценности советского человека и общества, выявившие себя в час крайнего, смертного испытания.
Потребность эта выражает, как мне представляется, все ту же глубинную закономерность жизни, аккумулируемую литературой, наиглавнейшую особенность современной нашей жизни и литературы, заключающуюся в обостренном внимании к проблеме ценностей, внутренних человеческих, гуманистических ценностей, осмысляемых в нашей литературе конкретно, социально-исторически.
Вспомните время пятидесятых — начала шестидесятых годов. Тогда эти качества литературного процесса — историзм и обостренный интерес к ценностям национальной культуры, философский подход к человеку — еще не были на первом плане. Литература в значительной своей части страстно решала другие задачи, так сказать, ближнего боя. Не решив их, она не подошла бы вплотную к задачам сегодняшнего дня. По общему тогда признанию, ведущим жанром прозы в ту пору были повесть или рассказ.
Повесть сохранила свое значение и поныне, в лучших своих проявлениях, скажем, в творчестве Айтматова, Битова, Белова, Быкова, Распутина, Друцэ, Матевосяна, резко углубив свое нравственно-философское наполнение. Тем же путем развивается в лучших его проявлениях и рассказ.
Но характерно, что с конца 60-х годов все большее значение в литературе приобретает роман. Причем роман в первую очередь социально-эпический. Этот жанр, постигающий в единстве философию человека и философию истории, требует от художника особой зрелости мысли и таит в себе значительные трудности. Взыскательный и требовательный разговор критики о достижениях и просчетах современной литературы в этом наитруднейшем и вместе наиважнейшем жанре еще впереди. А пока огласим хотя бы далеко не полный перечень книг последнего времени, принадлежащих к этому жанру, просто для справки, для сведения, для размышления (некоторые из них начаты в предшествующее десятилетие и завершены сейчас):
«Открытие мира» В. Смирнова, дилогия «Семья Ульяновых» М. Шагинян, «Сибирь» Г. Маркова, «Кровь и пот» А. Нурпеисова, «Берег ветров» А. Хинта, «Соленая Падь» С. Залыгина, «Полесская хроника» М. Мележа, «Пряслины» Ф. Абрамова, «Вечный зов» А. Иванова, «Судьба» П. Проскурина, «Юность в Железнодольске» В. Воронова, «Предел» Г. Коновалова, «Циклон» О. Гончара.
Разумеется, художественный уровень перечисленных романов далеко не одинаков. Но ведь какая-то, видимо, неотложная потребность времени вызвала к жизни и развернула по фронту литературы этот жанр?! Жанр, в котором особенно резко выразилось обострившееся в народе чувство истории, его интерес к своему великому и трудному историческому пути.
Что это за потребность? Она выражает духовные нужды нашего времени, времени развитого социализма, когда столь явственно обозначилась внутренняя потребность людей прикоснуться к первоосновам, осмыслить жизнь и свое место в ней, соотнести современную нам действительность с идеалами дедов и отцов, понять исторические судьбы народа в соотношении с личной судьбой и судьбой человечества. Этим, думается, продиктован возрождающийся интерес к социальному роману, к жанрам эпическим. Движение жанров всегда выражает в литературе движение идей. Заметный рост интереса в нашей литературе к жанрам романно-эпическим, мне представляется, неразрывно связан с тем углублением историзма и народности, которое характерно для советской литературы последних лет.
Как справедливо указывает современный исследователь эпоса М. Шолохова Л. Якименко, эпический жанр в русской классической литературе рос из жгучего, непрекращающегося интереса к жизни, думам, чаяниям, борьбе трудового народа, в познании которого русские писатели всегда видели одну из величайших социальных, нравственных целей искусства. «В эпопее, то есть в произведении, повествующем о жизни народа в поворотные моменты исторического развития, выражались достижения художественной мысли целой эпохи» (Якименко Л. Творчество М. А. Шолохова. М., 1970) — утверждает он.