ли в их тихий дворик почти каждый час. Позже Тонин сосед сверху начал блевать в туалете — она слышала его почти каждый раз, когда заходила в ванную. Пару дней спустя плохая звукоизоляция, свойственная девятиэтажным панелькам, дала Тоне понять: в мире за стенами ее безопасной квартирки творится что-то неладное, крайне неладное.
Мокрые звуки рвоты, выплескивающейся на пол, доносились из-за каждой стены, из подъезда и с улицы. Мужчина, живший через два окна от Тони, изверг содержимое желудка прямо с балкона, окатив ограждение и часть стены. Позже его блевотина застыла, потрескавшаяся и черная, словно засохшая кровь.
Вместе со звуками недомогания нарастали крики о помощи, крики гнева, крики боли, стоны, младенческий рев, мужское рычание, высокий женский плач. Иногда в квартирах что-то грохотало, иногда кто-то разражался особенно страшным и резко обрывающимся криком. Один раз, уже ближе к концу, где-то на верхних этажах отчетливо прогремел выстрел. Порой крики, грохот и плеск блевотины перемещались в подъезд. Это пугало Тоню так сильно, что в своих кошмарах она начала слышать чужие предсмертные крики вместо привычного бабушкиного хрипа.
Самым страшным был момент, когда кто-то или что-то с силой ударилось в ее дверь под пронзительный вопль «не на-а-ада-а-а!!.»
Дважды она видела, как люди выбрасываются из окон.
Первым был какой-то толстый парень в семейных трусах. Лежа в брызгах крови на асфальте, он напоминал треснувший арбуз серого цвета.
Второй прыжок был парным. Первым из окна вылетел мальчик лет пяти-шести, заходясь отвратительным, ввинчивающимся в уши визгом. Когда его тельце глухо хрустнуло об землю, следом прыгнула молодая женщина — вероятно мать, милосердно прикончившая собственного ребенка прежде, чем лишить жизни саму себя.
Но Тоня не могла ее осуждать. Даже с девятого этажа она видела, что кожа мальчика стала изжелта-серой. Это означало, что ему уже не помочь.
Информация о цвете кожи была единственным полезным сведением, которое Тоня успела увидеть в Интернете. Были еще «гениальные» выводы о том, что именно вода стала причиной загадочного заболевания, за пару часов охватившего все человечество. Даже чувствуя первые признаки недомогания, люди продолжали полоскать горло, чистить зубы и заваривать чай водой, в которую уже просочилась ее загадочная мутная сестра — но в таких мизерных количествах, что никто и не заметил, пока не стало слишком поздно.
Такой вывод Тоня сделала из собственных наблюдений. Написать об этом в Интернете никто не успел — все случилось слишком быстро.
Скорые перестали приезжать уже через пару дней после начала паники. Интернет-активность продержалась примерно на полсуток дольше. Потом в дома перестали подавать электричество. Пик всеобщего отчаяния, убийств и самоубийств пришелся день на четвертый-пятый. Тогда же земля внизу начала покрываться слоем той же мутной воды, которая уже почти неделю убивала человечество. Никто не знал, что она собой представляет и откуда прибывает. Тоня тоже не знала, однако ясно понимала, что теперь пути к спасению отрезаны окончательно.
На шестой день еда в Тонином холодильнике испортилась. Через семь дней стихли последние стоны в соседних квартирах. Через восемь дней исчезли даже голоса птиц, остался лишь тихий плеск воды снаружи. К тому моменту ее общий уровень, покрывающий землю, поднялся до подоконников на первом этаже. Непроглядно-мутная, она похоронила под собой асфальт, бордюры, клумбы и газон. Если бы кто-то отважился выйти на улицу, ему пришлось бы плескаться по плечи в этой дряни.
Но в живых уже не осталось никого, кроме Тони, которая даже за пределы своей квартиры не выходила последние два года.
На десятый день начали иссякать запасы круп и консервов. На двенадцатый Тоне хватило мужества признать, что пополняться они не собираются.
Пришла пора изменить своему затворническому образу жизни, пока он не стал причиной ее смерти.
За дверью квартиры царила тишина. За стенами тоже. В глазок Тоня не увидела ничего подозрительного, кроме темных полос то ли крови, то ли блевотины на полу и стенах. Все говорило о том, что снаружи ее не поджидает никакой опасности.
Тоня начала готовиться к вылазке.
Она наскоро соорудила защитный скафандр из старой куртки, хозяйственных перчаток и рыбацких сапог. Немного подумав, перемотала скотчем рукава и штанины. Уже взялась было за ручку двери, но подумала еще немного, вернулась в квартиру и нацепила на лицо медицинскую маску и очки для плавания.
После этого она собрала в кулак все свое мужество и вышла в подъезд.
Впервые за последние два года.
У лестничного пролета валялся сосед из сто семьдесят шестой. Тоня обошла осторожно его кругом.
Он походил на сушеную воблу. Казалось, из его желто-серого тела выкачали всю влагу. Кожа облепила кости так плотно, что под запавшими щеками вырисовывались очертания зубов и челюстей. Тело усеивали странные наросты, напоминающие чешую, и непонятные отверстия, напоминающие расширившиеся до неприличных размеров поры. Глазницы зияли парой черных провалов, а глаза превратились в два комочка, похожих на перепеченные в уголек яблоки. Сосед был без футболки, поэтому Тоня видела выпирающие бугорочками внутренности в районе живота. Пахло от трупа солью.
Теряющаяся на побуревшей коже татуировка служила единственным напоминанием о том, что некогда эта сушеная мумия была человеком.
Это было почти месяц назад. С тех пор тело соседа совершенно не изменилось.
Дверь в его квартиру тоже оставалась приветливо приоткрытой — как и в тот день, когда Тоня впервые за два года вышла на лестничную клетку.
Она помнила, как приступила к мародерскому налету, вздрагивая от шороха собственной одежды и лихорадочно вертя головой во все стороны. В результате проделанной операции ее рюкзак пополнился на одну открытую коробку геркулесовой каши, два пакета макарон-ракушек, три банки рижских шпрот, одну банку кабачковой икры, две пачки сахара-рафинада — одну полную и одну неполную, — восемь конфет «Белочка», почти нетронутую пачку печенья «Мария», два коробка спичек, одну большую, наполовину полную, бутылку водки «Зимняя дорога» и одну маленькую, целую, бутылку водки «Ржаная». Употреблять водку Тоня не собиралась, однако подумала, что ею можно будет обтираться, чтобы экономить воду для мытья.
К ее большому огорчению, именно воды в квартире не нашлось. В нынешнем положении она была самым ценным и самым расходуемым ресурсом.
Поэтому Тоня отнесла находки в свою кладовку и отправилась исследовать другие квартиры.
Ей повезло — большинство дверей было не заперто. Может быть, люди оставляли их открытыми для врачей скорой помощи. А может быть, в какой-то момент всем стало просто плевать на такие мелочи.
Некоторые квартиры пустовали. В других встречались тела хозяев. Почти все они претерпели одинаковые изменения — их желтовато-серые сухие трупы в дырявой одежде ничем не отличались от трупа соседа из сто семьдесят шестой.
Но каждый встретил смерть по-своему.
Женщина из квартиры, заваленной книгами о массаже и упаковками с одноразовым бельем, съежилась в углу комнаты. Точнее, съежилось то, что от нее осталось, — сероватые мощи в домашнем розовом костюмчике.
Эта квартира была единственной, в которой аромат благовоний и индийских палочек немного перебивал вездесущий болотный запах.
Старушка, в чьем жилище нашлась лишь пара пряников да кошачий корм, сидела в кресле перед выключенным телевизором. Похоже, события последних дней никак не повлияли на привычный уклад ее жизни. Кошку Тоня нигде не обнаружила.
Трупы животных ей вообще практически не попадались. Наверное, неразумные твари пытались спастись вплавь.
Большинство же хозяев нашли другой выход из ситуации.
Одна женщина, в квартире которой Тоня разжилась детским печеньем и сухими завтраками, лежала под аптечкой в луже засохшей черной пены. Вокруг трупа были разбросаны пустые пузырьки и блистеры из-под таблеток. В соседней комнате стояла двойная коляска. Там лежала пара годовалых младенцев. Коляска была залита кровью, а шеи обоих малышей украшали глубокие ухмыляющиеся разрезы. Их кожа, почти не тронутая дырами и наростами, успела лишь слегка поменять оттенок — наверное, после смерти процесс трансформации остановился.
В другой квартире, оказавшейся кладезем шоколадных батончиков и лапши быстрого приготовления, на дверном косяке болталось тело молодого мужчины. Тоня с трудом преодолела отвращение, чтобы заставить себя протиснуться мимо трупа. Заметив решетку поперечных шрамов на его запястьях, она задумалась, испытал ли этот бедолага облегчение, когда получил столь веский повод уйти из жизни?
Похоже, Тоне встретился еще один самоубийца во время ее экспедиции, но она не была уверена. В обшарпанной бедной однушке, где не нашлось ничего полезного, дверь в ванную оказалась закрытой изнутри. Оттуда тянуло чем-то настолько мерзким, что Тоня решила не проверять, обнаружится ли там склад гнилого мяса или же труп со вскрытыми венами.
В паре квартир Тоня нашла даже врачей в белых медицинских скафандрах.
Первый свернулся клубочком на узком драном диване в гостиной. В спальне этой же квартиры Тоня нашла два лежащих на кровати тела. Подушки были залиты черной рвотой, а одеяло усеивали крупные дыры. Такие же дыры украшали и скафандр мертвого врача.
У врача из другой квартиры тоже были дыры в скафандре — только узкие и малочисленные. Похоже, их нанесли ножом. Других тел в квартире не обнаружилось.
Кто и за что убил врача, Тоня так и не поняла.
В несколько запертых квартир Тоня проникла через балконы соседних. Мутная вода тогда еще плескалась на уровне второго этажа, поэтому можно было спокойно перелезать через перегородки балконов. К сожалению, большинство дверей и окон оказались с ударостойкими стеклами, разбить которые Тоня не смогла.
Сейчас, когда ее желудок скручивало от голода, она жалела, что не проявила тогда больше изобретательности и не обнесла все квартиры в своей девятиэтажке.