– Игоряша-Игоряша… зачем же ты так с нами… – тихо-тихо сказал дед Гриша.
– Что будет с папой? – всхлипывал Андрейка. – Он сделал плохо?
– Нет, внучек… Понимаешь… жизнь – она что лес: не бывает плохих или хороших тропинок. Есть правильные и неправильные. Папа пошел по неправильной тропинке. По очень неправильной тропинке.
Дед Гриша поднялся со стула, подошел к красному углу, ухватился за край иконостаса и потянул в сторону. Деревянные стенки задвигались. Лики заступников и мучеников падали на пол, глухо и беспомощно, словно были всего лишь дощечками с намалеванными рисунками.
За иконостасом лежал огромный лук, обмотанный шкурами зверей, а рядом с ним – колчан, из которого оперением вверх торчали длинные тонкие стрелы. Над луком была прибита вырезанная из дерева медвежья лапа с растопыренными когтями. По правую сторону висел широкий охотничий нож.
Дед Гриша снял нож, приложил его лезвием к ладони и провел сверху вниз.
На пол упали тяжелые красные капли.
Приложив ладонь к медвежьей лапе, он произнес:
– Милостив будь к нам, Волос, хозяин леса, гор и воды. Не мы за тобой пошли, – сам ты к нам пришел, поскольку подняли тебя мы в неположенный день неположенного месяца. Не поведем мы тебя по гостям и хатам, угощая едою и наливая меда, дабы отвел ты душу свою и вернулся назад в леса, послав в награду сохатых, и птицу всякую, и рыбу в реках. Пойде к тебе дитя твое, усмирить гнев стрелою острой. Прими же нас и пощади.
Дед Гриша повернулся к Андрейке:
– Ну-тка, друг, подь сюды.
В груди у бабы Гали зашевелилось что-то колючее, неуемное, поднимая воронов, дремлющих среди веток памяти.
– Не надо, Гриша! Не надо!
Андрейка испуганно попятился. Он смотрел в лица стариков и не узнавал их. Черные зрачки не мигали, глядели так, словно были остриями ножей, и им хотелось что-то от него отрезать. Скрученные пальцы казались узловатыми веревками. Черные волосы стекали на плечи смоляным варом, будто медвежий череп рядом с пещерой был облит как раз этими волосами, растопленными в охотничьих котлах.
Дед Гриша схватил его за плечо и повалил на пол, придавил тяжелым плоским коленом. Вытянул на бок правую руку. Оттопырил в сторону мизинец. Приставил к косточке лезвие ножа.
И надавил.
Рану под повязкой нестерпимо жгло, но эта боль не шла ни в какое сравнение с тем, что крутилось у Андрейки внутри. Он видел рядом с собой всех людей, живших в деревне. Они сжимали губы, держали в руках камни, а перед ними стоял дед Гриша, уперев дугу старинного лука в корку растаявшего сугроба.
Под ногами валялись лопаты с налипшими комьями свежей земли.
Никто из деревенских не переговаривался друг с другом и ни о чем не спрашивал, потому что впервые за многие сотни лет снег перестал падать вниз.
Пушинки отрывались от веток, от высушенных травяных стеблей и крыш и взлетали вверх, пьяно раскачиваясь из стороны в сторону. Тяжелые хлопья ползли по одежде, чтобы оторваться и исчезнуть в облаках.
– Зовите Волоса, – сказал дед Гриша.
– Настоящим именем? – спросил кто-то.
– Да. На медведя он не откликнется.
«Бер!»
«Бе-е-ер!»
Крики летели над деревенской окраиной и растворялись среди деревьев. Казалось, древнее имя разлеталось вместе с ветром далеко-далеко, так, что и не увидят человеческие глаза. И слышали это имя все те, кого боялся Андрейка. Хозяин воды поднимался из-под земли. Человечек с палочкой прекращал стучать по деревьям.
Глаза Скотьего бога смотрели на него из каждого волоска шерсти.
Уже тогда, когда он с папой шел через леса.
Инао шептало слова позабытых песен, но он не мог их разобрать.
Теперь Андрейка понимал, что эти существа на самом деле были одним и тем же лесным царем, живущим в звериной шкуре, которую охотники называли длакой.
И он откликнулся.
Скотий бог шел по воздуху, грузно переваливаясь с лапы на лапу, и с его окровавленных клыков капала слюна. В тех местах, где она падала на землю, прорастала трава и тут же желтела, иссушаясь в агонии.
Но самое страшное творилось вокруг.
Вместе со снежинками в воздухе летали оторванные руки, ноги, внутренности и клочки одежды.
«Андрюш, сюда едут очень плохие люди, и я должен их напугать. Очень сильно напугать. Так, чтобы они больше никогда не приехали ни к тебе, ни к маме».
– Подь сюды, отец! – прокричал дед Гриша Скотьему богу. – Вылезай ужо помаленьку в гости, чай дома у себя! А и мы с гостинцами стоим здесь.
Волос повел мордой в сторону и зашагал на призыв. Из летающих конечностей вытекала кровь, расплываясь каплями и оседая на его черную шкуру. Внезапно воздух под ним будто подломился, и существо полетело вниз, в выкопанную яму, увлекая за собой снег и куски тел. Раздался оглушительный рев, уходящий прямо в небо, словно соединенное вместе с ловушкой невидимой осадочной трубой.
Деревенские стали кидать в яму камни.
Скотий бог кричал от боли, но не умирал.
И тогда дед Гриша достал из колчана стрелу, к которой был привязан отрезанный Андрейкин мизинец.
Мальчик закрыл глаза, понимая, что больше никогда не увидит папу. Инао нашептывала, что стрела убьет существо. Все это уже происходило много раз, просто ему не рассказывали, да и папа этого тоже не знал. С мертвого Скотьего бога снимут шкуру и унесут в земляную пещеру. Отрезанную голову выварят, обольют смолой и поставят на пень, прилепив сверху стружку. Солнце все также будет вставать по утрам, а вечером – укатываться за горизонт, будто бы и не было никогда папы. А самого Андрейку посадят на вечернюю электричку. Таким он и приедет в город, – лепечущим страшные истории, в которые никто не поверит.
Если только… если только…
Андрейка продолжал слушать. Старинные слова складывались между собой, вычерчивая то, как надо поступить. Он приедет в город, украдет из маминого кошелька деньги, купит себе теплую одежду и нож, а остальное отдаст любому человеку, который согласится увезти его в лес. Там нечего бояться, потому что его будет ждать отец.
Если правильно загадать желание – оно обязательно исполнится. Не сегодня, так завтра. Лишь бы услышали деревья.
Лишь бы услышала длака.
Пальцы деда Гриши отпустили тетиву.
Кровь смешивалась с водой, текла в раковину и исчезала в эмалированном ведре под умывальником. Стучащие в зале ходики показывали двенадцать ночи. Пару часов назад наконец-то перестал падать снег, и дед Гриша оставил перед медвежьей пещерой голову своего сына.
– Едва управились, – устало выдохнул он, повернувшись к бабе Гале. Та молча сидела на стуле и смотрела в пол. Ее глаза все еще не были готовы простить ему Андрейкин мизинец.
Подзор с лосиными рогами лежал там же, где и был оставлен.
– Андрейку на поезд посадили, тоже все хорошо. Наши передадут, что с ножом заигрался. А Игоряша в лесу заблудился, – он подошел ближе и положил ей руку на плечо. – Ну не надо, Галя. Ты же знаешь, – нельзя по-другому. Убивает своя плоть и кровь. Всегда так было.
– Было… – глухо повторила старуха. – Только кому оно сейчас надо.
Дед Гриша вздохнул, присел на соседний стул и обхватил руками ее ладони.
Тяжело.
Понятно, что тяжело. И ему тоже. Но есть правильные тропинки и есть неправильные. И за проступки сына должен отвечать либо отец, либо внук. Пусть уж это ляжет на его плечи. Сломаются – так и черт с ними, все одно немало пожили.
В конце концов когда-нибудь в мире ничего не останется, кроме стука ходиков.
Внезапно в дверь постучали.
– Кто это в такой поздний час? К тебе, Гриша? – Баба Галя тревожно посмотрела в прихожую.
Из сенков послышалось шелестящее дыхание, складываясь в едва разборчивые слова:
Скрипи, нога, скрипи, липовая!
И вода-то спит, и земля-то спит.
И по селам спят, и по деревням спят.
Только мать с отцом глаза не сомкнут.
Не спится им на моей ноге.
Дед Гриша бросился к кровати и откинул в сторону подушку. Под ней лежала отрезанная медвежья лапа. Шерсть на ней покачивалась из стороны в сторону.
Живая.
– Ну, друг, приду-у-умал… – улыбнулся дед. – Прям из-под носу уволок, а я и не заметил. Стало быть… теперь завсегда снег будет падать вверх. Что ж, будь по-твоему. Эй, сынка! – крикнул он громче в сторону сенков, – чего как неродной в дверях мнешься? Заходи давай.
Дверь открылась.
За ней стоял Игорь. Вместо кожи на нем налипла земля и сухая трава, а из отрезанной ноги торчал исцарапанный медвежьими когтями обрубок липы. Дед Гриша вспомнил, как однажды Андрейка рассказывал ему о живущем в лесу человечке с палочкой. Тогда ему думалось, что палочка должна была быть у человечка в руках.
А на деле-то вон как, оказывается.
Игорь улыбнулся, показав родителям торчащие изо рта звериные клыки, и перешагнул через порог.
Деревянный обрубок глухо стукнул по доскам пола.
Александр Подольский
Житель подмосковного Подольска Александр Яковлев взял себе псевдоним в честь родного города. Работает преимущественно в малой прозе, пишет фантастику и ужасы. В течение нескольких лет был главным редактором вебзина DARKER, дал жизнь известному конкурсу «Чертова дюжина».
В ССК-серии дебютировал в 2015 году, затем праздновал успех в 2016 и 2017 годах. Кроме того, проза Подольского публиковалась в книгах «Мастер своего дела», «Русские против пришельцев», «Темная сторона дороги», «13 маньяков», «Темная сторона Сети», «Темные», журналах «Реальность фантастики», «Искатель» и других.
Номинант премии «Интерпресскон», лауреат премии «ФантЛабораторная работа».
История «Забытые чертом» сначала вышла в сборнике «Зомби в СССР», а затем порадовала читателей «Самой страшной книги 2015».
Забытые чертом
Валенки скользили по льду, будто настоящие коньки. Самодельные клюшки отстукивали деревянную дробь, а голоса эхом уносились в туман. В хрустальной поверхности под ногами отражались румяные детские лица. Привычный мороз за тридцать не давал скучать.