Иногда это объяснялось тем, что местная власть приукрашала ситуацию. Например, в 1912 году архангельский губернатор сообщал, что большинство выборщиков вверенной ему территории были правых взглядов. Местная печать небезосновательно считала, что выборщики в большинстве своем левые. Вологодский губернатор полагал, что из 44 выборщиков был один октябрист, один кадет и четыре беспартийных, а остальные были правыми. По мнению губернского предводителя дворянства, расклад был иным: в губернском избирательном собрании было 14 избирателей левых взглядов, пять из них были радикалами. По подсчетам полтавского губернатора, в избирательном собрании было всего 4 октябриста. Однако выборы показали, что октябристов было 17 (8 принадлежали к левому крылу партии). В Воронежской губернии полиция считала А. И. Алехина (отца Александра Алехина, чемпиона мира по шахматам) и Г. А. Фирсова правыми, в действительности они были октябристами. Еще сложнее было с воронежскими крестьянами. По сведениям А. И. Звегинцева, они в большинстве своем были не правее октябристов, «а по земельному вопросу – где им быть надлежит» (то есть значительно левее). Точно так же и воронежских священников нельзя было отнести к правым монархистам. Эту проблему вполне понимали в Министерстве внутренних дел: «К числу правых отнесены почти все крестьяне, особенно если они должностные лица. Окажутся ли все они правыми на губернском избирательном собрании… вперед сказать трудно».
В каждой конкретной губернии были свои причины правительственной неудачи. В 1912 году барон Б. А. Энгельгардт избирался от Могилевской губернии. Впоследствии он вспоминал, что на избирательном собрании тон задавало хорошо организованное местное духовенство во главе с епископом Митрофаном. Правда, у них было всего 15 голосов (из 115), однако именно они должны были решить исход выборов. И все же первоначальные планы были нарушены. «Между прочим, кто-то пустил слух будто бы только что получено известие о назначении епископа Митрофана в другую епархию, и это известие сразу подорвало дисциплину среди священников… Тут началась вакханалия сговоров. В одном углу заядлый националист шептался с поляком, в другом епископ Митрофан обрабатывал еврея…» В результате избрали Б. А. Энгельгардта, который не был губернаторским фаворитом.
В чем-то похожая ситуация сложилась в Саратовской губернии. Там правые еще до выборов праздновали победу. Из 120 голосов в губернском избирательном собрании у них было 46. Кроме того, они могли рассчитывать на голоса 19 священников. Иными словами, в их распоряжении было 65 голосов. У «левых» – 55. Священники помогали правым не вполне бескорыстно: им было обещано два депутатских кресла. И все же они не доверяли местным землевладельцам и обратились с просьбой к губернскому предводителю дворянства В. Н. Ознобишину сначала баллотировать кандидатов духовенства. Им нужны были гарантии, что правые сдержат свои обещания. Ознобишин весьма грубо им отказал. Священники не знали, как в таком случае поступить: прежние договоренности расстроились, новые пока не сложились. Баллотировка продолжалась до полуночи, но безрезультатно. Собравшиеся устали и решили перенести выборы на следующий день. Ночью «левые» и священнослужители договорились, и на следующий день победу одержал их альянс.
В Екатеринославской губернии в 1912 году верх должны были одержать правые. Выборами руководили местный архиерей и губернатор. Перед епископом стояла непростая задача: с одной стороны, он не должен был пропустить в Думу кадетов и левых октябристов, с другой – священники должны были дружно проголосовать за октябристов: М. М. Алексеенко и М. В. Родзянко. Ради успешного решения поставленной задачи местное духовенство не раз собиралось в уездных городах, «репетируя» будущие выборы. Своя политика была у губернатора. Он пригласил выборщиков-крестьян на чашку чая, чтобы убедить их голосовать с октябристами. Перспектива победы правых его не радовала. Расклад сил в губернском избирательном собрании был следующий: 45 голосов у правых, 30 выборщиков поддерживали Родзянко, а 30 – левых. Родзянко же, вопреки всем расчетам, решил блокироваться с левыми. Во-первых, он был против голосования за правого В. А. Образцова. Во-вторых, Родзянко хотел видеть среди депутатов своего племянника. В итоге он договорился с кадетами и прогрессистами, которым уступил три места в будущей Думе.
Выборы имели свою ярко выраженную региональную специфику, которая оказалась существеннее правительственных усилий. Так, в Бессарабской губернии безраздельно господствовала правая Партия центра. Речь шла не о партийных пристрастиях местного населения, а о доминировании семейства Крупенских, чьи интересы и защищало это объединение, которое принадлежало к националистическому крылу лишь с формальной точки зрения. В действительности в него входили представители самых разных взглядов. Некоторые из них даже одобряли программу кадетов. Сама партия Центра тяготела к альянсу с октябристами. Не случайно правые называли сторонников Крупенского «октябристскими подголосками». Для одного из лидеров правых В. М. Пуришкевича Партия центра – прямой конкурент на выборах в Бессарабии. Противостоя Крупенским, он был готов блокироваться с так называемой «земской партией», объединившей молдавских националистов.
В Курской губернии ничто не могло помешать победе Н. Е. Маркова и его сторонников. Местный губернатор Н. П. Муратов (1912–1915), перефразируя Людовика XIV[5], утверждал: «Губернское избирательное собрание – это Марков». Фактически ему подчинялись и губернский предводитель В. Ф. Доррер, и уездные предводители дворянства. В земском собрании он пользовался безусловным авторитетом. Примерно схожее влияние в Смоленской губернии было у Н. А. Хомякова. В Волынской губернии многое зависело от позиции архимандрита Почаевской лавры Виталия. В Курляндской губернии безраздельно господствовали остзейские бароны, которые могли провести любого кандидата. В Оренбургской выборы в немалой степени определялись симпатиями мусульман, которые поддерживали кадетов. В Херсонской губернии важную роль играли избиратели-немцы, традиционно голосовавшие за октябристов. В Одессе по второй городской курии было гарантировано прохождение кадетов благодаря поддержке еврейского населения. В Казанской губернии у октябристов были столь сильные позиции, что местная администрация не смогла помешать прохождению в Четвертую Думу представителей левого крыла партии – А. Н. Барятинского и И. В. Годнева. В Самарской губернии тон задавали купцы А. И. Соколов и В. М. Сурожников, поддерживавшие блок кадетов и прогрессистов.
В Москве расклад сил определялся позицией домовладельцев-арендаторов. Раньше они были аполитичными, но к 1912 году многое изменилось. Преимущественно они проживали в районах Марьиной рощи и «Бутырок». Значительная часть Марьиной рощи принадлежала графу С. Д. Шереметеву. В 1911 году среди арендаторов прошел слух, что Шереметев планировал продать землю французскому синдикату. Домовладельцы встревожились, чем попытался воспользоваться Союз русского народа, который обещал арендаторам поддержку. Тогда те собрали деньги и передали их своим защитникам в надежде, что те похлопочут за интересы москвичей. Из Петербурга вернулся активист Союза русского народа Орлов. Он уверял арендаторов, что только благодаря его заступничеству их проблемы уже решены, что Шереметеву запретили продавать Марьину рощу, вся принадлежавшая ему земля будет принудительно выкуплена, а условия аренды существенно облегчены. Наивные домовладельцы поверили Орлову. Но за первой радостью наступило разочарование: оказалось, что это простое бахвальство. Арендаторы отшатнулись от Союза русского народа. Теперь они искали поддержки у кадетов и прогрессистов и впоследствии голосовали за них. Аналогичным образом вели себя домовладельцы «Бутырок». Они рассчитывали на помощь в противостоянии с собственником земли – причтом Бутырской церкви. Примерно такая же ситуация сложилась в Киеве в районе Байковья, которое принадлежало митрополичьему двору.
Россия была слишком большой и пестрой, недостаточно исследованной и «недоуправляемой». В сущности, в каждой губернии действовали свои правила игры. Это сильно затрудняло правительственную задачу – контролировать ход выборов. Усилия власти порой приносили обратный результат, вызывая немалое раздражение у партий, оказавшихся под административным прессингом. Отсечь же их от выборов было невозможно: за ними стояли значимые социальные силы, серьезные экономические интересы, влиятельные общественные объединения, которых нельзя было игнорировать. В ходе четырех избирательных кампаний в Думу стали очевидными результаты развития русского общества за последние полстолетия, со всеми его издержками и диспропорциями.
Думские фракции
Результаты выборов не позволяли сформировать в Думе устойчивого большинства вплоть до 1915 года, то есть до образования Прогрессивного блока. В Первой Думе «пальма первенства» принадлежала кадетам. У них была самая большая фракция (178 депутатов из 496, то есть 35,6 %). И все же этого оказалось недостаточно, чтобы сформировать большинство. Кадетам приходилось договариваться с трудовиками (110 депутатов, то есть 22 %) и польскими депутатами (34 депутата польского кола и 14 – группы Западных окраин, всего 9,6 %). Такого рода соглашения требовали существенных уступок. Во Второй Думе кадеты и вовсе утратили всякий контроль над ситуацией (124 депутата из 517, то есть около 24 %). В Таврическом дворце численно доминировали социалисты разных мастей (78 трудовиков, 68 социал-демократов, 38 эсеров, 18 членов народно-социалистической фракции, то есть в совокупности около 40 %). Немало было и правых (49 человек, то есть около 10 %), которые не были готовы блокироваться с думским центром. В Третьей Думе сформировался так называемый «октябристский маятник», когда представители «Союза 17 октября» могли блокироваться как с более левыми (кадетами), так и с более правыми (правомонархистами и националистами), формируя тем самым большинство: у октябристов была самая многочисленная фракция (120 депутатов из 442, то есть 27,55 %). Немало было «соседей» справа (141 депутат, то есть около 32 %) и существенно меньше слева (52 кадета и 36 прогрессистов, всего 20 %). Казалось бы, «октябристский маятник» должен был гарантировать правительству послушную Думу. Однако это было не так. Механизм работал крайне не надежно, слишком разнородными и недостаточно дисциплинированными были фракции. В Четвертой Думе уже и маятника не было. Октябристы фактически утратили лидерские позиции. У них было 100 народных избранников из 442, то есть около 22 % всего депутатского корпуса. У левого крыла – кадетов 59 и прогрессистов – 48 депутатов, примерно 24,5 %. Зато правые (Партия центра, националисты и собственно правые) укрепили в Четвертой Думе свое положение. У них было 175 (39 %) депутатов. Примечательно, что в этой Думе все же сформировалось большинство, однако оно было левоцентристским, оппозиционным по отношению к власти.