Он взглянул на Кейт. В этот вечер она выглядела потрясающе. Находиться с Кейт в эти последние несколько дней было тяжело — намного труднее, чем он ожидал. Он забыл о характере Кейт — или, по крайней мере, отказывался вспоминать. Как она умела общаться с людьми, куда бы ни пошла. Например, когда она сегодня вечером болтала со швейцаром в их отеле, заботливо расспрашивая о его маленьком сыне. Как она вообще узнала, что у него есть сын? А на днях она поспешила на помощь пожилой женщине, которая недостаточно быстро для нетерпеливых водителей переходила дорогу.
Никос был совершенно уверен, что забыл Кейт О'Коннор и она больше ничего для него не значит. Но теперь он сомневался и не хотел себе в этом признаваться. Сомнения сводили его с ума.
После их ужасного разрыва, из-за постыдного отношения Кейт к нему, он вернулся в Грецию, решив забыть об их отношениях. Злясь на Кейт за весь этот унизительный провал, но больше всего на себя, он занялся тем, в чем, как он знал, может добиться успеха, — на свой бизнес с Филиппом.
Но его злополучная поездка в Нью-Йорк все изменила. Фиона О'Коннор тут же безжалостно разоблачила его наивность в отношении денег, упрекнув его в легковерии. Она совершенно ясно дала ему понять, что считает его ничтожеством, а Кейт не сделала абсолютно ничего, чтобы поддержать его.
Потому что только деньги имели значение — теперь Никос знал это.
Итак, Никос вернулся на Крит и приступил к развитию нового бизнеса.
Он заставлял работать и Филиппа — о чем теперь горько сожалел. Внезапное стремление сделать их обоих миллиардерами было исключительно навязчивой идеей Никоса и не представляло интереса для тихого и задумчивого Филиппа.
Но бизнес пошел в гору, и деньги потекли рекой. И наконец Никос обрел власть, к которой так стремился.
Проблема была в том, что она заставляла его чувствовать множество других вещей…
Никос нетерпеливо потер рукой шею сзади. Столкнувшись с Кейт снова, он обнаружил, что борется с теми же импульсами и желаниями.
Одно было точно: он больше не будет обнажать свое сердце и душу. Он совершил эту ошибку однажды — но больше никогда.
Теперь, когда он украдкой изучал ее из-под полуприкрытых век, Никос мог видеть, какие усилия она прилагала, чтобы вежливо аплодировать танцорам, и вынужденную полуулыбку на ее лице.
Ее раздражало все это так же сильно, как и его. Очень хорошо. Поделом ей.
Раньше он умер бы за Кейт О'Коннор. Без секундного колебания и без единого сомнения. Когда-то она значила для него все. Теперь ему нужно было остерегаться ее власти над собой.
Но влечение было как никогда сильным — Никос не мог этого отрицать.
Сделав глоток шампанского, он поставил бокал и отодвинул его.
Никос хотел быть с ней не здесь, не в зале, полном пьяных бизнесменов, которых развлекали едва одетые танцоры. Он хотел побыть где-нибудь наедине.
Нарастающее желание заставило его сменить позу, поправить брюки, прежде чем он позволил своим глазам снова скользнуть в ее направлении. Кейт сидела прямо и смотрела вперед, сложив руки на коленях. Когда стихли последние звуки канкана, она снова вежливо похлопала. Она не могла дождаться конца — это было очевидно. Он видел, как она наклонилась, чтобы поднять сумочку, и, когда она выпрямилась, их взгляды встретились. Эти прекрасные зеленые глаза… На мгновение он уловил в них уязвимость — своего рода потерянную беспомощность, которая угрожала прорезать его твердую решимость. Но через секунду она исчезла, сменившись знакомым теперь взглядом надменного презрения. Взгляд, говорящий о том, что она терпит его только потому, что должна, и даже в этом случае — в течение минимально возможного количества времени.
Казалось, она бросает ему вызов.
Прохладный ночной воздух окутал их и принес долгожданное облегчение после удушающей атмосферы клуба.
— Может, прогуляемся? — махнул он рукой в сторону тротуара.
— Если хочешь.
Кейт вдохнула парижский ночной воздух.
Этот город был таким шумным и веселым, что не влюбиться в него было невозможно.
Повернув за угол, они вышли на площадь, заполненную художниками. Никос замедлил шаг.
— Монмартр славится своими художниками, — указал он на высокие здания вокруг них. — Ренуар, Ван Гог, Пикассо — все они в какой-то момент своей карьеры жили и работали здесь.
Кейт проследила за его взглядом. Она довольно хорошо разбиралась в истории искусства, так что уже знала это, но как чудесно было думать, что эти гении, картинами которых она восхищалась в галереях, действительно были здесь — может быть, даже стояли в том же самом месте.
— Хотя я не уверен, что эти ребята принадлежат к тем гениям.
— Может быть, и нет. — Кейт тихо засмеялась. — Но они должны зарабатывать на жизнь, как и все мы, и если они так поступают, то я им завидую.
— Правда? — Никос повернул ее к себе, чтобы увидеть ее лицо. — Ты хочешь сказать, что откажешься от своей конфетной империи в пользу палитры художника?
— В моем случае это будет фотоаппарат. — Кейт отвела взгляд от его пытливых глаз. — Я хотела бы стать профессиональным фотографом.
— Но я думал, ты ненавидишь папарацци?
— Я знаю. — Она быстро повернулась, чтобы посмотреть на него. — Я не говорю о таких фотографиях. Я имею в виду портреты, пейзажи и все такое.
— Так почему же тогда ты этого не сделала?
— Чего не сделала?
— Не стала фотографом?
— Как единственная наследница, я должна была присоединиться к семейной фирме. Идея заключалась в том, что я начну постепенно изучать все аспекты бизнеса. Но потом папа умер… — она снова отвернулась, — и внезапно всей компанией стала руководить я. Ну, я и мама. Мама не могла справиться с давлением, и я напортачила.
— Я всегда считал, что ты хотела взять «Канди Кейт» под свой контроль.
— Может быть, когда-нибудь в будущем. Но не тогда. Я не ожидала, что мой отец умрет так внезапно… — Ее голос затих.
— Значит, годы твоей свободы оборвались?
— У меня никогда не было свободы — на самом деле не было. — Кейт встретила темный блеск его глаз. — Моей жизнью всегда управляла «Канди Кейт».
Пристальный взгляд Никоса заставил Кейт задержать дыхание. В этот момент ему показалось, что он видит ее настоящую.
— И сейчас больше, чем когда-либо? — Он опустил голову, сокращая расстояние между ними.
— Да… Сейчас больше, чем когда-либо.
— Но так не должно быть. — Никос изменил свою позицию. — Как только я получу законную опеку над Софией, ты вернешь себе свободу и поставишь «Канди Кейт» на ноги. Ты можешь продать предприятие как прибыльный бизнес, вложить деньги. Ты свободна делать все, что пожелаешь.
— Я бы никогда не продала «Канди Кейт».
— Нет? Что ж, это твой выбор. Почему ты не сказала мне, Кейт, с самого начала, что ты наследница кондитерского состояния?
— Я рассказала тебе о бизнесе.
Настроение изменилось в одно мгновение.
— Но ты намеренно преуменьшила его размер. Я понятия не имел, насколько большим бизнесом ты владеешь, пока не приехал в Нью-Йорк.
— Я не думала, что это важно.
— Не говори мне этого, — усмехнулся Никос. — Ты сознательно скрыла информацию.
Кейт дотронулась до своего уха.
— Может быть, я не сказала тебе, потому что не хотела, чтобы это встало между нами, — тот факт, что.
— Продолжай, Кейт. Тот факт, что?
— Ну, я была из состоятельной семьи…
— А я был кем? Официантом без гроша в кармане? Сыном хозяина таверны?
— Нет… ну да. Я не хотела, чтобы между нами была преграда из-за нашего происхождения.
— Это хорошо сработало. — В его голосе прозвучал сарказм. — Значит, я был прав. Причина, по которой ты не хотела, чтобы я сопровождал тебя, когда ты вернулась в Нью-Йорк, заключалась в том, что тебе было стыдно за меня.
— Нет! Ты все неправильно понял, Никос.
— Действительно? Что ж, вот как это было. Когда я попросил тебя выйти за меня замуж. Когда я прилетел в Нью-Йорк на похороны твоего отца, я понятия не имел, куда шел. И только потому, что ты сознательно скрывала это от меня, Кейт.
— Что ж, если я это сделала, то просто потому, что пыталась как можно дольше удержать то, что у нас было.
— Ты знала, Кейт. С самого начала ты знала, что у нас нет будущего. Даже когда ты приняла мое предложение руки и сердца. Даже когда я надел тебе обручальное кольцо на палец.
— Нет! Ты искажаешь мои слова.
— Тогда почему это кольцо чудесным образом исчезло к тому времени, когда я прибыл в Нью-Йорк?
— Ты знаешь почему. — Кейт посмотрела себе под ноги. — Когда папа заболел, я больше не хотела его расстраивать…
— О да. Спасибо за это, Кейт.
— А потом он умер. А потом…
— Ну да, — скривил губы Никос. — Я знаю, остальное уже история. А теперь мы в настоящем, и у меня есть деньги и власть.
Как ты себя чувствуешь, Кейт?
Он расправил плечи, глядя на нее сверху вниз.
— Ты льстишь себе, если думаешь, что еще можешь меня расстроить.
— Не верю, Кейт!
Охватив подбородок Кейт рукой, Никос поднял ее голову, пока ее изумленный взгляд не встретился с его глазами.
— Твое лицо говорит об обратном!
— Это о чем же?
Но у нее все равно не было возможности ответить. Потому что Никос отвернулся, оставив Кейт стоять на тротуаре, а сам пошел к картинам, расставленным у перил. Когда он подошел к художнику — пожилому джентльмену в берете и хлопковой куртке, застегивающейся на одну пуговицу, — тот поднялся со стула и начал что-то говорить Никосу.
Кейт осталась на месте, кипя от злости. Она видела, как художник посмотрел на нее, сказал что-то Никосу, затем жестом пригласил ее подойти ближе. Кейт неохотно сделала, как ей сказали, держась на расстоянии от Никоса.
— Прошу вас, мадемуазель. — Художник театрально взял Кейт за руку и поднес ее к пересохшим губам. Отпустив ее руку, он взял ее за подбородок, повернув голову сначала в одну сторону, затем в другую. — Великолепно, — пробормотал он себе под нос, прежде чем снова обратиться к ней. — Вы идеальная муза для художника.